Зная, что время на исходе, я заперся в библиотеке и записал все случившееся. Я также взял яркую треугольную табличку, чья загадка погубила нас, и выбросил из окна в море. Надеюсь, что больше ее никто и никогда не найдет. Сейчас я закончу, запечатаю записки в трубку из орихалка и брошу в вечно вздымающиеся волны. Ибо зазор между моей тенью и ужасным пятном на мгновение дрогнул и теперь он не шире карандаша колдуна.
Перевод: И. Колесникова
Цветочный демон
Планета Лофаицарство кровожадных растений, там царит требующий человеческих жертв Вууркал А людиничтожнейшие рабы, призванные покорятся своей участи и обслуживать чудовищные цветы Но верховный жрецвладыка Лунифисамого крупного города Лоспара решается бросить вызов могуществу Вууркала и, вспомнив древние легенды, отправляется в долгое путешествие к Окклифудемону из живого камняровеснику Вуулкара, равнодушного и людям, и к цветам. Тот пребывает за пределами пустыни Афон Лунифи ведет не только забота о людях, скореелюбовь к Нолеследующей потенциальной жертве Вуууркалу
THE DEMON OF THE FLOWER, 1933
Не такими, как травы и цветы Земли, мирно растущие под одиноким Солнцем, были растения планеты Лофей. Сворачиваясь и разворачиваясь при двойных зорях, бурно взмывая к огромным солнцам нефритового и оранжево-розового цветов, изгибаясь и раскачиваясь, утопая в пышных сумерках, в ночах, украшенных занавесями северного сияния, они напоминали поля, поросшие змеями, что вечно танцуют под нездешнюю музыку.
Многие были маленькими, скрытными и пресмыкались по земле по-гадючьи. Некоторыеогромными, как питоны; они принимали великолепные позы священных кобр, чтобы вобрать драгоценный свет. У иных выросли два или три стебля, съединившиеся в голову гидры, кое-какие отрастили кружевные фестоны и украшения из листьев, подобные крыльям летающих ящеров, вымпелами на волшебных копьях, филактериями чуждых исповеданий. Одни носили гребни алых драконов, другие напоминали язычки черного пламени или цветные пары, удивительными завитками истекающие из варварских курильниц, а третьи были вдобавок вооружены мясистыми сетками, или усиками, или огромными цветами, продырявленными насквозь, как щиты в бою. И все были экипированы отравленными стрелами и клыками, все были живыми, чувствующими и беспокойными.
Они были владыками Лофея, а вся остальная жизнь существовала с их молчаливого дозволения. Население планеты подчинялось их неписаным циклам, и даже самые древние первородные мифы не рассказывали, что когда-нибудь преобладал другой порядок мироустройства.
Сама же флора, вместе с фауной и человечеством Лофея, не забывала отдавать вечную дань почтения великому и ужасному цветку, известному как Ворквэль, из которого, как верили, сделал свою бессмертную аватару надзирающий за миром демон, что был древнее солнц-близнецов.
Ворквэлю служило человеческое священство, избранное среди королевских и аристократических семей Лофей. С древности цветок рос в сердце Лоспэра, главного города в экваториальном царстве, на вершине высокой пирамиды, что тяжко нависала над городом, подобно рукотворным висячим садам Вавилона, на траурно-черных ступенях которой теснилась меньшая, но не менее смертельная растительность. В центре просторной террасы стоял Ворквэль, один, сам по себе, в емкости на приподнятой платформе из черного минерала. Резервуар его был наполнен перегноем, в котором существенный ингредиент составлял прах королевских мумий.
Демонический цветок произрастал из луковицы, от времени столь покрытой слоями наростов, что она напоминала каменную урну. Над ней возносился могучий корявый стебель, который в прежние времена имел вид раздвоенной мандрагоры, ныне же половинки срослись в чешуйчатый, изборожденный хвост некоего мифического морского чудища. Стебель был многоцветным, оттенки позеленевшей бронзы и старинной меди мешались на нем с мертвенно-бледно-синим и пурпурным, как разлагающаяся плоть. Его венчала корона жесткой, почти черной листвы, испещренной металлически блестящими отравно-белыми пятнами, с острозубчатыми краями, как кромка варварского оружия. Снизу корона выбросила длинный, извивающийся мощный отросток, тоже чешуйчатый, как и главный стебель, змеисто тянущийся вниз и наружу и заканчивающийся огромной стоячей чашей диковинного цветкабудто рука, в сардонической манере поддерживающая адскую плошку нищего.
Ужасающей и чудовищной была эта чаша, которая, как и листва, обновлялась, по легендам, раз в тысячу лет. Она тлела угрюмым рубином в основании, высветлялась в цвет драконьей крови, растягивала полосы оттенка восхода инфернального солнца на мясистых, набрякших лепестках и вспыхивала по краю венчика жарким желтовато-перламутрово-красным, как ихор саламандры. Если заглянуть в глубь цветка, то можно было бы увидеть, что чаша изнутри покрыта могильно-фиолетовым, чернеющим книзу, пронизана мириадами пор и туго налитыми прожилками сернисто-зеленого.
Покачиваясь в медленном, смертоносном, гипнотическом ритме, с глубоким торжественным шелестом, Ворквэль доминировал над городом Лоспэр и миром Лофей. Внизу, на ярусах пирамиды, толпящиеся змеевидные ботанические монстры соблюдали такт этого ритма в своих раскачиваниях и шуршаниях. И далеко за пределами Лоспэра, до полюсов планеты и по всем ее меридианам, живые цветы признавали царственный темп Ворквэля.
Беспредельна и бесцельна была сила, присущая тем созданиям, превосходящим людей, коих, не имея лучшего именования, я назвал человечеством Лофей. Бесчисленны и пугающилегенды, накопившиеся за эоны о цветке Ворквэль. И жестокажертва, требующаяся демону каждый год в день летнего солнцестояния: заполнить протянутую им чашу жизнекровью жреца или жрицы. Их выбирали из среды иерофантов, которые проходили перед Ворквэлем до тех пор, пока парящая в воздухе чаша не переворачивалась и не опускалась, как дьявольская митра, на голову одного из собравшихся.
Лунайтай, король земель Лоспэра и верховный жрец Ворквэля, хотя и первый среди своей расы, был бы последним, кто желал бы восстать против этой сугубой тирании. Витали смутные мифы о некоем изначальном правителе, который посмел отказать чудовищу в необходимой жертве и чей народ впоследствии был уничтожен беспощадной войной со змеистыми растениямони, повинуясь рассерженному демону, повсюду выкорчевались из почвы и промаршировали по городам Лофея, истребляя или высасывая всех, кто попадался на их пути. Лунайтай с детства привык не прекословить и принимать без вопросов волю цветочного верховного владыки; он совершал указанные поклонения, исполнял необходимые обряды. Удержаться от них было бы нечестием. Он никогда даже не задумывался о восстанииникогда до тех пор, пока во время ежегодного выбора жертвы (за тридцать солнц до даты его бракосочетание с Нэлэ, жрицей Ворквэля), он не увидел, как колеблющийся перевернутый кубок нащупал белокурую головку нареченной и опустил свой смертоносный багрянец на нее.
Скорбное оцепенение, темное, угрюмое смятение, которое он обязан был задушить, испытал в своем сердце Лунайтай. Нэлэ, ошеломленная и безропотная, в непостижимой инерции отчаяния, приняла свою гибель без возражений, но в уме царя тайно сложились кощунственные сомнения.
Содрогаясь от своего безбожия, он спросил себя, нет ли способа спасти Нэлэ и обмануть демона, лишив его жуткой дани. Он знал: чтоб сделать это и избежать наказания для себя и своих подданных, он должен нанести удар по самой жизни чудовища, которое, как верили, было бессмертным и неуязвимым. Казалось кощунством даже задумываться об истинности этой веры, которая уже давно приобрела силу религиозного догмата и принималась всеми единодушно. Среди этих рассуждений Лунайтай вспомнил старый миф о существовании нейтральной и независимой сущности, известной как Окклайт: демон-ровесник Ворквэля, не союзный ни человекам, ни цветочным тварям. Говорили, что он пребывал за каменистой пустыней Эфом, в безлюдных белокаменных горах, над обиталищем змееобразных цветов. Последнее время ни один человек не видел Окклайта, но ведь путешествие по Эфому никогда не было легким предприятием. Это существо было бессмертным и держалось отстраненно, одиноко, медитируя над всем мирозданьем, но никогда не вмешиваясь в его процессы. Однако в прежние времена оно говорило и дало ценные советы тому самому царю из легенды, который добрался из Лоспэра до обиталища Окклайта среди белых скал.
От горя и отчаяния Лунайтай решился разыскать этого демона и вопросить его, как лишить Ворквэля жизни. Если каким-то доступным смертному средством цветочного демона можно уничтожить, царь избавил бы Лофей от древле установленной тирании, чья тень нисходила с траурно-темной пирамиды.
Царю было понятно, что приступать к делу необходимо с предельной осторожностью, никому не доверяться, отныне навсегда закрыть даже самые мысли от тщательного оккультного проникновения Ворквэля. За пять днейвремя между выбором жертвы и совершением жертвоприношенияЛунайтай должен выполнить свой безумный план.
Не привлекая внимания, под видом простого зверолова во время трехчасовой всеобщей ночи он покинул свой дворец и украдкой направился к пустыне Эфом. На восходе оранжево-розового солнца он достиг непроходимых окраин гор и принялся мучительно преодолевать их бритвенно-острые гребни из темного камня, похожие на волны океана, застывшего в бурю.
Вскоре к красному свету добавились лучи зеленого солнца, и Эфом стал пестро раскрашенным адом, через который Лунайтай тащился своим путем, ступал по стекловидным осколкам, полз по скользким уступам и в промежутках отдыхал в цветных тенях. Воды не было нигде, но миражи молниеносно вспыхивали и исчезали; и мелкий просеянный песок выныривал, чтобы струиться ручьями на дне глубоких долин. На закате первого солнца царь дошел до пределов, откуда завиднелись бледные горы по ту сторону Эфома, возвышавшиеся, как скалы из замороженной пены над темным морем пустыни. Светила оттенка лазури, нефрита и апельсина переливались на них, собираясь в желто-алый шар и клонясь дружной купой в западном направлении. Затем лучи расплавились в берилл и турмалин, и зеленое солнце вознеслось над всем, пока не опустилось ниже, оставив сумерки, залившие мир тонами морской воды. В сумраке Лунайтай достиг подножия бледных скал, и там, измученный, уснул до второго рассвета.
Встав, он начал свое восхождение на белые горы. Они взрастали перед ним суровые и ужасные, скрывая солнца; их скалы походили на настоящие ступени богов. Как и царь из древнего мифа, который предшествовал ему, Лунайтай нашел ненадежный путь, направивший его вверх через тесные, осыпающиеся расщелины. Наконец он пришел к обширной пропасти, разделяющей сердце белой цепи гор, по которой только и можно было добраться до легендарного логова Окклайта.
Нависшие стены пропасти поднимались перед ним выше и выше, закрывая солнца и создавая своей белизной тускло-серый, смертельно-бледный отблеск, освещавший его путь. Такая трещина родится от удара обоюдоострым мечом макрокосмического гиганта. Она вела вниз, падала все круче, словно рана, пронзающая сердце Лофея.
Лунайтай, как и вся его раса, мог существовать в течение длительных периодов без питания, пользуясь лишь солнечным светом и водой. Он нес с собой металлическую фляжку, наполненную жидким элементом Лофея, из которой он умеренно пил, когда спускался в пропасть, ибо белые горы были безводны, и он боялся касаться озер и потоков неизвестной влаги, которые миновал время от времени в сумерках. Перед ним текли ручьи цвета крови, которые дымились, кипели и булькали, исчезая в бездонных трещинах, в темные каверны утекали ртутно-металлические ручейки, с зелеными, синими или янтарными струйками, которые вились внутри них, как растворяющиеся змейки. Едкие пары вырастали из трещин в пропасти, и Лунайтай чувствовал на себе диковинную химию природы. В этом фантастическом мире камня, куда растения Лофея никогда не вторгались, он, казалось, вышел за пределы беспощадной, дьявольской тирании Ворквэля.
Наконец царь пришел к прозрачному озеру, занимавшему почти всю ширину пропасти. Чтобы пересечь его, он был вынужден карабкаться по узким, опасным выступам над пропастью. Осколок мраморной скалы, оторвавшись под его шагами, упал в водоем, когда путник достиг противоположного края, и бесцветная жидкость тут же вспенилась и зашипела, как тысяча гадюк. Изумляясь этим чудесам и пугаясь ядовитого шипения, которое еще долго не затихало, Лунайтай поспешил и через некоторое время дошел до конца разлома.
Здесь он вступил в огромный глубокий кратер, который был домом Окклайта. Со всех сторон желобчатые стены и колонны достигали колоссальной высоты, и оранжево-рубиновое солнце, стоявшее сейчас в зените, лилось вниз вертикальным светопадом великолепнейших огней и отблесков.
Вплотную к дальней стене кратера он увидел стоящее вертикально существо, известное как Окклайт, подобное высокому крестообразному столпу из синего минерала и сияющее собственным таинственным блеском. Подойдя, он распростерся перед столбом, а затем трепетным голосом, с глубоким благоговением осмелился попросить желанный оракул.
Еще некоторое время Окклайт сохранял миллиардолетнее молчание. Робко всматриваясь, царь заметил двойные огни мистически-серебряного цвета, которые вспыхивали и погасали в медленной, ритмической пульсации внутри «рук» синего креста. Затем из возвышающегося блестящего креста раздался звук, похожий на звон сталкивающихся самоцветных осколков, который каким-то образом складывался в членораздельные слова.
«Возможно, сказал Окклайт, уничтожить растение, известное как Ворквэль, в котором старейший демон обрел свое жилище. Хотя цветок достиг тысячелетнего возраста, это не обязательно обещает бессмертия: для всех вещей есть свой надлежащий срок существования и распада, и ничто не создавалось без соответствующего средства убийства Я не советую тебе истребить растение но я могу дать тебе сведения, которых ты желаешь. В горной пропасти, через которую ты перешел, чтобы найти меня, течет бесцветный источник минерального яда, смертельный для всех змееобразных растительных жизней в этом мире»
Окклайт продолжал и изложил Лунайтаю способ, посредством которого яд должен быть подготовлен и применен. Ледяной, бестелесный, звенящий голос заключил: «Я ответил на твой вопрос. Если есть что-то еще, что тебе хочется узнать, спроси меня сейчас».
Снова простершись ниц, Лунайтай восславил Окклайта, и, поняв, что узнал все, что ему было нужно, не использовал возможность задать еще один вопрос странному существу из живого камня. И Окклайт, загадочный и отчужденный в своей бессрочной, непроницаемой медитации, по-видимому не счел нужным удостоить царя ничем, кроме ответа на прямой вопрос.
Выйдя из мраморностенной бездны, Лунайтай в спешке возвращался вдоль пропасти; когда он достиг озера, о котором говорил Окклайт, он остановился, чтобы опустошить свою фляжку и залить в нее сердито шипящую жидкость. Затем он возобновил обратный путь.
К исходу второго дня, после невероятных тягот и мук в раскаленном аду Эфома, он достиг Лоспэра в то же время тьмы и отдохновения, как и когда ушел. Здесь о его отсутствии не объявлялось, предполагалось, что он скрылся в подземном святилище под пирамидой Ворквэля в целях продолжительной медитации, как было в его обыкновении.
Надежда и трепет сменялись в его сердце, он боялся, что его отважное кощунство будет бесполезно и план разрушится. Лунайтай ждал ночи, предшествовавшей двойному рассвету летнего солнцестояния, когда в секретной комнате черной пирамиды будет готовиться чудовищное приношение. Нэлэ будет убита членом коллегиижрецом или жрицей, по жребию, и ее жизнекровь, направляемая желобами, закапает с алтаря в большую чашу, затем чашу вынесут на торжественной обрядовой церемонии к Ворквэлю, а ее содержимое выльют в страшный требовательный кубок кровавого цветка.
Он едва успел увидел Нэлэ за время этого промежутка. Она была более замкнутой, чем когда-либо, и, казалось, полностью отдалась грядущей гибели. Никомуи меньше всего своей любимойЛунайтай не осмелился намекнуть на возможное предотвращение жертв.
И вот наступил жуткий канун обрядасумерки, стремительно чередующие оттенки самоцветов, обратились в темную завесу, украшенную пламенем северного сияния. Лунайтай прокрался через спящий город и вошел в пирамиду, которая черной громадой нависала над хрупкой архитектурой городаего здания были скорее навесами и решетками из камня. С бесконечной тщательностью и осторожностью царь приготовил препарат по предписаниям Окклайта. В огромный жертвенный кубок из черного металла, в комнате, освещенной заключенным солнечным светом, он опустошил фляжку бурлящего, шипящего яда, который принес с белых гор. После того, ловко вскрыв жилу на одной руке, он добавил определенное количество своей собственной жизневлаги к убийственному зелью, от чего вспенившийся кристалл всплыл как магическое масло, не смешавшись, так что чаша, на любой взгляд, была наполнена жидкостью, более всего подходящей для сатанинского процветания.