Сюзанна была одна. Вокруг никого не было; никого рядом с ней, ни живого, ни мертвого.
Прилив подкрадывался спокойно, вытягивая длинные нетерпеливые руки-ручейки, бежавшие к суше между складками песка. Под покровом ночи лужи с таинственной скоростью становились все больше, в то время как огромное море, пока далекое, шумело с неизменной частотой вдоль неясной линии горизонта.
Сюзанна прошлепала назад несколько ярдов, не замечая нежно журчавшей вокруг воды, которая неожиданно, с каким-то злобным бульканьем, сбила ее с ног. Сердце Сюзанны глухо забилось от страха. Это место было слишком просторным и слишком пустынным, чтобы здесь умирать. Завтра пусть они делают с ней все, что хотят. Но перед смертью Сюзанна должна сказать им, господам в черных одеждах, что есть вещи, которые не может вынести ни одна женщина. Она должна объяснить, как это случилось!..
Сюзанна шлепала через лужи, мокрая по пояс, слишком поглощенная своими мыслями, чтобы обратить на это внимание Она должна объяснить.
«Он пришел так же, как всегда, и сказал дословно так:
Неужели ты думаешь, что я оставлю землю этим людишкам из Морбиана? А? Посмотрим! Иди за мной, ты, несчастная тварь!
И он протянул ко мне руки. Тогда, господа, я сказала:
Богом клянусьникогда!
А он сказал, подходя ко мне с раскрытыми ладонями:
Никакой Бог меня не удержит! Понимаешь, ты, никуда не годная туша! Я буду делать то, что хочу.
И он схватил меня за плечи. Тогда, господа, я позвала на помощь Бога, и в следующую минуту, когда он тряс меня, я ощутила в руке свои длинные ножницы. Его рубашка была расстегнута, и я увидела при свете свечи ямку на его шее. Я закричала:
Отпусти!
Он сдавливал мои плечи. Он был силен, мой муж! Тогда я подумала: «Нет!.. Я должна?..»
Тогда получи! и я ударила ножницами в то место, где была ямка.
Я не видела, чтобы он упал. Нет! Нет!.. Не видела, чтоб упал Старик, его отец, не повернул даже головы. Он глухой и как ребенок, господа Никто не видел, чтобы он упал. Я выбежала из комнаты Никто не видел»
Сюзанна пробиралась среди валунов Равена и тут обнаружила, совсем задыхаясь, что стоит среди огромных теней каменного островка. Равен был соединен с сушей естественной дамбой из огромных и скользких камней. Этим путем Сюзанна рассчитывала вернуться домой. Она еще стоит здесь? Домой. Дом! Четыре идиота и тело. Она должна вернуться и объяснить. Любой поймет Откуда-то снизу ночь или море, казалось, отчетливо произнесли:Ага! Наконец-то я вижу тебя!
Сюзанна рванулась, поскользнулась, упала и, не пытаясь встать, прислушалась, полная ужаса. Она услышала тяжелое дыхание, стук деревянных башмаков. Затем все стихло.
Куда ты, черт возьми, делась? хрипло сказал какой-то невидимый мужчина.
Сюзанна затаила дыхание. Она узнала этот голос. Она же не видела, чтобы он упал. Он преследует ее здесь, мертвый или, может быть живой?
Бедняжка совсем потеряла голову и закричала из расщелины:
Никогда, никогда!
А-а! Ты еще здесь. Ты заставила меня здорово поплясать. Подожди, моя красавица, я должен посмотреть на тебя после всего этого. Подожди-ка
Мийо спотыкался, хохотал, ругался только из чистого удовлетворения, довольный собой, что догнал-таки эту бегущую ночную тень!
Привидения! Эх! Нужен был старый африканский солдат, чтобы доказать этим мужланам Но любопытно, кто же она такая, черт возьми?
Сюзанна слушала, припав к земле. Он пришел за неймертвый муж! Спасения нет. Как он шумит среди камней Вот появилась его голова, затем плечи. Он высок, ее муж! Он размахивает длинными руками, и это был его голос, звучавший, правда, немного странно из-за ножниц. Сюзанна быстро выкарабкалась из расщелины, бросилась к краю дамбы и там обернулась. Мужчина неподвижно стоял на высоком камне, выделяясь смертельно-черным пятном на фоне сверкающего неба.
Куда ты? крикнул он грубо.
Сюзанна ответила:
Домой! и стала его пристально разглядывать.
Он сделал длинный, неуклюжий прыжок на следующий валун и опять остановился, стараясь сохранить равновесие, затем сказал:
Ха-ха! Я иду с тобой. По крайней мере, это-то я могу сделать? Ха! Ха! Ха!
Сюзанна смотрела на него, пока ее глаза, казалось, не превратились в пылающие угольки, горящие глубоко в ее мозгу, и все же она смертельно боялась, узнавая хорошо знакомые черты. Внизу море мягко плескалось о скалу, непрерывно и нежно обдавая ее брызгами.
Приблизившись еще на шаг, мужчина сказал:
Я иду за тобой. О чем ты думаешь?
Сюзанна вздрогнула. Идет за ней! Спасения нет, ни покоя, ни надежды. В отчаянии она посмотрела вокруг. Вдруг все темное побережье, неясные очертания островков, само небо как бы покачнулись дважды, затем опять застыли. Сюзанна зажмурила глаза и крикнула:
Не можешь подождать, пока я умру!
Она вся затряслась от бешеной ненависти к этой тени, которая преследовала ее в этом мире, неукрощенная даже смертью в страстном желании иметь наследника, который походил бы на детей других людей.
Эй! Что такое? спросил Мийо, осторожно держась на прежнем расстоянии. Себе же он сказал: «Внимательней! Похоже, сумасшедшая. Недалеко и до несчастья».
Сюзанна продолжала в крайнем возбуждении:
Я хочу жить. Жить однанеделю, день. Я должна им объяснить Я разрежу тебя на части, я скорее убью тебя двадцать раз, чем позволю до меня дотронуться, пока я жива. Сколько раз я должна тебя убивать, богохульник! Это Сатана прислал тебя сюда. Я тоже проклята!
Иди сюда, сказал встревоженный Мийо примирительным голосом. Я же живой!.. О Боже!
Сюзанна пронзительно вскрикнула:
Живой! и тотчас исчезла из виду, словно островок сам ушел из-под ее ног.
Мийо бросился вперед и упал плашмя. Далеко внизу он увидел, как побелела вода, и услышал резкий крик о помощи, который, казалось, метнулся вверх вдоль отвесной скалы и воспарил дальше, прямо в вышину безмятежного неба.
Мадам Левай сидела в низкой траве на склоне холма, ее глаза были сухи, толстые ноги вытянуты, а старые ступни в матерчатых подследниках задраны вверх. Башмаки стояли рядом, а дальше на увядшем дерне лежал зонтик, словно оружие, выпавшее из руки побежденного воина. Маркиз де Шаванверхом на лошади, одна рука в перчатке на бедресмотрел сверху, как она с трудом и вздохами встает.
Четверо мужчин несли к берегу на носилках тело Сюзанны, ступая по узкой колее, проложенной тележками сборщиков морских водорослей. Остальные равнодушно брели сзади.
Мадам Левай посмотрела вслед процессии.
Да, господин маркиз, сказала она бесстрастно, своим обычным тихим голосом рассудительной старой женщины. Есть несчастные люди на этой земле. У меня был только один ребенок. Только один. А они даже не похоронят ее в освященной земле!
Ее глаза вдруг наполнились слезами, и короткий ливень прошел по толстым щекам. Мадам Левай плотно укуталась в шаль.
Маркиз слегка наклонился в седле и сказал:
Это очень печально. Примите мои глубокие соболезнования. Я поговорю с кюре. Вне всяких сомнений, она была безумной, и падение было несчастным случаем. Мийо говорит так определенно. До свидания, мадам.
И он поскакал рысью прочь, думая про себя: «Нужно, чтобы старуху назначили опекуншей тех идиотов и управляющей фермой. Это много лучше, чем заполучить сюда одного из этих Бакаду, вероятно, революционера-республиканца, который развратит мою коммуну».
Хью ЭткинсонЯзык цветов
Господь неисповедим в одаривании людей чувствительностью, а также красотой. Для поэта, естественно, это является неоценимым и бесценным даром. Но политика или же продавца энциклопедий он, однако, украшает так же, как бородавка на носу. К этой второй категории людей мистер Херман, если бы кто-нибудь спросил его об этом, наверняка отнес бы еще и директора банка.
Умение сочувствовать ближнему своему, сопереживать трудностям и заботам почти незнакомых людей, которые рассказывают их тебе, даже иногда чувствовать себя в их коже, в современном обществе, когда у человека достаточно своих забот, является достаточно тяжелой долей. У директора банка, которого должны интересовать прежде всего займы и ипотеки, это не только неуместно, но и является прямым анахронизмом.
Мистер Херман на пеленочной стадии своей банковской карьеры досыта наобщался со своими малосочувствующими начальниками, которые время от времени попросту прочистили ему желудок за его доброе сердце. Несколько синяков на душе и вечное брюзжание своей лучшей половины все же с бегом времени сделали свое.
Мистер Херман стал дисциплинированным. Он научился жить в своей некомфортабельной профессии и выдержал в банке прямо до пенсии. Он никогда не собирался стать кассиром, да и вообще в юности ему и не снилось, что судьба забросит его на всю жизнь в банк.
Он вел свое происхождение от винодельческого рода. Его немецкие предки примерно сто лет тому назад поселились в Баросса Вэлли. Семья Херманов вместе с другими немцами укрылась здесь от своей немецкой власти, которая на родине преследовала их за их религиозные убеждения. Они ели немецкую еду, пели немецкие песни и женились только между собой.
Из долины родного Рейна они привезли с собой лозу и высадили ее по солнечным склонам Баросса Вэлли. Осенью они давили из зеленого винограда сок, который потом у них в бочках, уложенных в глубокие подвалы, превращался в рубиново-красное вино. А эти старые, добрые немецкие праздникисколько их наотмечали! Прадед Херман и дед Херман не умели говорить ни словечка по-английски, но виноградарями были знаменитыми.
Отец Херман, однако, как-то не пошел по семейной стезе. Он, правда, начал хозяйствовать, когда обосновался в усадьбе своих предков, но в стиле Омара Хайяма. С пятого на десятое. Он так посасывал винцо из своих бочек в собственное брюхо, что его порядочные предки-лютеране только и вертелись в своих могилах. Его пытались привести в чувство и его собратья, но напрасно. Пока в один прекрасный день его, упившегося насмерть, не вынесли ногами вперед. После него остались заброшенные виноградники и сумма долгов, выведенная с немецкой точностью.
Чувствительный сынок страдал за медленно, но надежно спивающегося отца, но в равной степени не мог ему ни помочь, ни понять его.
Какой-то дядя после смерти отца помог ему устроиться в банке. Он пошел туда без радости, но ничего другого нельзя было сделать. Дядя делал все, что мог, а молодой Херман был ему обязан.
Но он любил виноград, и запах свежевскопанной земли из него не смогли вышибить даже потоки сухих цифр, которые заливали его в конторе. Целых сорок пять лет службы он ходил ежедневно на работу как на каторгу. А вечером возвращался в свой сад, который он обрабатывал после работы как счастливчик, которого на этот раз помиловали. Его сады всегда были произведениями искусства, и у него разрывалось сердце, когда приходилось их бросать. Но как только его переводили в другое место, первое, что делал мистер Херман, была закладка нового сада. Виноградную лозу он выращивал на самых неподходящих почвах и в самом неподходящем климате.
Тот день, когда ему доверили самостоятельный филиал, был для него праздником. И хотя на данный момент для него это не значило ничего, кроме одной комнаты в новом окраинном районе Аделаиды, мир предстал перед ним совсем в ином свете.
Наконец-то, заявил он дома своей жене, которую он привел с собой из Баросса Вэлли, наконец я могу пустить корни. Это будет мой последний садик.
Жена ему на это ответила:
Первая или последняяя никакой разницы в этом не вижу. Знаешь, Херман, я уже даже думала о том, что если бы я тебя вот так по плечи закопала в землю и на вечер полила, то к утру у тебя уши уже начали бы давать побеги.
Супруга обращалась к нему по фамилии, потому что при крещении ему дали имя Адольф. Сколько он претерпел неприятностей во время войны из-за этого имени! Когда ему приходилось называть его, то он отчетливо ощущал, о чем думают все окружающие.
Херман руководил уже своим филиалом десять лет, когда его один раз вызвали в правление. Развивающаяся провинция, имеющая собственные средства, имеет города, а в городах банки. Управляющий знал Хермана. Немного отстраненно он приветствовал его из-за своего гигантского стола.
Херман уже по выражению лица и обхождению понял, что у того что-то лежит на сердце. Уж слишком сердечно он потрясал его руку. Да и в глаза как-то не смотрел. Херман подумал: «Бедняга, видимо, ему надо сообщить мне что-то неприятное. Как это он после стольких лет службы еще может обращать внимание на неприятности» Из-за сочувствия к заботам начальства он даже не подумал, что эта неприятность могла касаться как раз его особы.
Уж, пожалуй, наверняка лет пять, как мы не встречались, заявил управляющий.
Херман задумался. В отношении цифр он был весьма точен, даже когда знал о слабости человеческого сердца и умел сочувствовать этому.
Четыре года и семь месяцев, точно двадцать третьего числа. Мы вместе были на Пасху.
Ах, действительно тогда. Казалось, что этот факт управляющего обрадовал.
Мистер Херман ждал.
Кажется, что дела у вас там идут неплохо.
Вклады выросли на восемьсот тридцать два процента, начал перечислять мистер Херман. Кредиты выросли на
Да, да, отреагировал управляющий. А вы знаете, что у вас там собираются строить автомобильный завод?
Я слышал об этом.
Компания собирается начать с полутора тысяч работников. Предполагается наличие новых жителей в квартале как следствие этого: семейные домики, магазины и всякие другие стройки и так далее.
Кредиты? спросил мистер Херман.
Кредиты и ипотеки, подчеркнул управляющий.
Херман думал о своем садике. Ему было уже десять лет. Самый красивый и самый большой из всех его садиков.
Неужели вы хотите меня повысить в должности?
Мы хотим отправить вас на пенсию.
На пенсию? Так ведь мне же надо бы еще работать пять лет.
А зачем это вам ждать еще пять лет? Посмотрите на эти цифры, мы обеспечиваем вас вот таким образом.
До мистера Хермана наконец дошло, что через месяц он уходит на пенсию, и, слегка ошеломленный, он вышел из кабинета. Он направился домой, чтобы сообщить это жене.
Лишь чуть-чуть придя в себя от удивления, она начала интересоваться, насколько ниже будет у супруга пенсия. Херман ей объяснил, что существенного различия не будет.
Ах, у нее вспыхнули глаза, и она разговорилась на языке своего детства. Время от времени с ней это случалось от волнения. Мы можем вернуться в Баросса Вэлли. Купим себе там маленький домик.
Херман замигал глазами за своими очками.
Нет, отрезал он. Мы останемся здесь. Я не собираюсь закладывать новый сад.
Он уважал мнение супруги и слушал ее в течение всего времени совместного жизненного пути. Сейчас же он сказал себе, что что-то должно быть и по его разумению.
Подчиненные в банке новость на другой день восприняли с деланной, несердечной улыбкой на лицах. Ему было жаль, что их это явно не тронуло.
Когда полковник Клири узнал, что он уходит, то он тут же направился к мистеру Херману и вторгся прямо к нему в кабинет.
Что это тут за болтовня насчет вашего ухода на пенсию?
Ну вы же ведь знаете старую поговорку: «Уходи на пенсию, пока еще можешь иметь с этого личную выгоду».
Чушь и бред, сказал полковник Клири, вы ведь едва выросли из детских штанишек. Они хотят сюда засунуть какого-нибудь сопляка, который и понятия не имеет, как следует разговаривать с джентльменом.
Полковник Клири выглядел совершенно так, как выглядят полковники на картинках. Он воевал с кавалерийским полком на индийских границах в 1918 году. С небольшой пенсией о 211«осел в Австралии.
В особе мистера Хермана он нашел великолепного банкира. Он никогда не посягал на его воинскую честь, когда тому случайно требовались деньги между двумя пенсиями. У него было хроническое пересыхание карманов. Полков, которыми бы он мог командовать, не было. И так вот полковнику Клири нужно было иметь по крайней мере кого-то, кто его уважал. Мистер Херман не только внимательно выслушивал все его россказни, но и лично занимался его счетами, хотя полковник и не относился к лучшим клиентам.
В последний день банковской карьеры мистера Хермана полковник тут же с самого утра ворвался в его кабинет. Под мышкой у него топорщился какой-то странный, завернутый в бумагу предмет.
Небольшая любезность, заявил он, уже стоя в дверях, и покраснел, словно таким образом хотел скрыть свои чувства. Я ведь очень вас уважал, знаете.