Одновременно все время он ощущал панический страх, невидимая фигура пробуждала в нем непонятное беспокойство. Ведь эта несчастная душа, думал он про себя, нуждается в помощи. Ни на мгновение он не усомнился в реальности своих ощущений, слишком осязаемых, чтобы быть всего лишь творением воображения. Душа Линкворта была здесь.
Он прошел в палату для больных и несколько часов занимался работой. Но все это время его не покидало ощущение непосредственного присутствия чего-то незримого, разве что оно было только слабее, чем в местах, более связанных с этим человеком.
В конце концов, желая проверить свою теорию, он перед уходом из больницы заглянул в сарай, где состоялась казнь. И сразу же вышел из него с побледневшим лицом, поспешно закрыв за собой двери. На вершине конструкции стояла почти неразличимая, слабо очерченная фигура человека в капюшоне и связанного веревкой. Он видел ее, в этом не было ни малейшего сомнения.
Доктор Тисдейл был человеком отважным, так что он почти сразу взял себя в руки, устыдившись этого момента слабости. Но хотя шок, облекший его лицо в бледность, не был вызван страхом, а скорее нервным спазмом, все же доктор, несмотря на весь свой интерес к сверхъестественным явлениям, не смог заставить себя вернуться. Или, скорее, его мускулы отказывались повиноваться приказам сознания.
Если несчастная, прикованная к земле душа хотела ему что-то сообщить, то ему было во сто крат милей, если бы она сделала это на расстоянии. Диапазон ее действия, насколько он сумел сориентироваться, был ограничен. Она навещала тюремный двор, камеру смертников и место казни, но уже в больнице присутствие ее ощущалось слабее.
В голове доктора проклюнулась новая мысль, и он, вернувшись в свой кабинет, приказал вызвать охранника Дрейкотта, который в предыдущий вечер поднял трубку.
Вы абсолютно уверены, спросил он его, что вчера вечером незадолго до моего звонка никто мне не звонил?
Охранник как бы слегка заколебался, что не ускользнуло от внимания доктора.
Извините, но я, по правде, не знаю, как бы это могло случиться, сказал он. Я сидел прямо у телефона за полчаса до этого, а может быть, и дольше. Если бы кто-то был у аппарата, то я обязательно увидел бы его.
И вы никого не видели? слегка подчеркнул свой вопрос доктор.
Охранник явно был в смущении.
Нет, господин доктор, я никого не видел, уверенно ответил он.
Доктор Тисдейл отвел глаза.
Но у вас было впечатление, что кто-то все же был? спросил он небрежно, словно не придавая этому делу большого значения.
Охранника явно что-то будоражило, о чем было трудно говорить.
Ну что ж, господин доктор, можно это и так охарактеризовать, начал он. Но вы наверняка подумаете, сэр, что я закемарил или же что-то тяжелое съел за ужином.
Доктор перестал притворяться равнодушным.
Я ничего такого не подумаю, отпарировал он. Так же, как вы мне не скажете, что вчерашний телефонный звонок мне послышался во сне. И вы наверняка знаете, Дрейкотт, что это не был нормальный звонок. Я едва его слышал, хотя сидел возле аппарата. А когда я приложил ухо к трубке, то до меня дошел только шепот. Но вас я слышал весьма отчетливо. Так что я уверен, что что-то или скорее кто-то здесь был у телефона. Вы все время находились в помещении и, не видя никого, ощущали, однако, чье-то присутствие.
Дрейкотт кивнул.
Я не трус, сказал он, и у меня нет привычки выдумывать. Но что-то должно было быть. Оно кружило вокруг телефона, хотя ветра не было, а ночь была совершенно спокойная и теплая. Впрочем, я на всякий случай закрыл окно. И все же это нечто крутилось по комнате около часа, а может, и больше. Оно перелистывало страницы в телефонной книжке, а когда оказалось около меня, то растрепало мне волосы. И вы знаете, доктор, от этого нечто веяло каким-то жутким холодом.
Доктор посмотрел ему прямо в лицо.
А не подумали ли вы в тот момент о том, что случилось вчера утром? внезапно осведомился он.
Охранник снова заколебался.
Да, господин доктор, ответил он в конце концов, я подумал о казненном Чарлзе Линкворте.
Доктор успокаивающе кивнул.
Вот именно, сказал он. Вы сегодня идете на дежурство?
Да. Я бы много чего дал, чтобы не идти.
Я прекрасно вас понимаю, сам пережил точно то же самое. Ну так вот, чем бы это ни было, оно явно жаждет что-то сообщить мне. Ага, вчера в тюрьме не было какого-либо беспокойства?
Да, сэр, нескольких заключенных ночью мучили кошмары. Они кричали и стонали во сне, да при этом те, которые вообще спокойны. Это иногда случается в первую ночь после казни. Я уже видел подобные вещи, но никогда в такой степени, как вчера.
Ах да! Так вот, если что-то незримое пожелает позвонить сегодня вечером, то сделайте все, чтобы облегчить ему это. По всей вероятности, оно появится примерно в то же самое время. Это вообще так бывает, хотя я не в состоянии объяснить вам почему. Так что если только это будет возможно, то выйдите на часок из помещения, в котором стоит телефон, где-то между половиной десятого и половиной одиннадцатого, чтобы дать ему как можно больше времени. Я буду сидеть дома и ждать звонка. Если оно позвонит, то я дам вам знать, чтобы быть уверенным, не был ли это гм обычный звонок.
Извините, сэр, а не случится со мной чего-нибудь плохого? спросил охранник.
Доктор Тисдейл вспомнил ошеломление, которое он пережил утром, но ответил в полной уверенности:
Уверяю вас, что вам не стоит ничего бояться.
В этот день доктор Тисдейл был приглашен на ужин, от которого он, однако, отговорился. И в половине десятого он в одиночестве сидел в своем кабинете.
Так как люди не знают до сих пор правил, которыми руководствуются расставшиеся с телом души, то доктор был не в состоянии объяснить охраннику, почему их явления происходят вообще циклично, с точностью, соответствующей времени на часах, но на основе графиков, касающихся нескольких десятков случаев объявления духов, а в особенности душ, нуждающихся в незамедлительной помощикак, вероятнее всего, обстояло в данном случае, ему удалось установить, что они всегда приходят в одно и то же время дня или ночи. А сверх того их способность становиться видимыми, слышимыми или ощущаемыми, как правило, усиливается через некоторое время после смерти, чтобы потом, по мере отдаления от земли, слабеть, и потому доктор надеялся, что в этот вечер впечатление будет более четкое. Скорее всего, в первые часы своего удаления из тела душа еще слишком слаба, словно свежевылезшая из куколки бабочка
И тут внезапно зазвонил телефон, чуть громче, чем в предыдущий день, но все же не своим нормальным, повелительным звоном.
Доктор Тисдейл тотчас же встал и поднял трубку. Он услышал душераздирающее рыдание, спазматический плач, который, казалось, сотрясает плачущего.
Мгновение он стоял без слов, скованный каким-та неопределенным страхом, но глубоко взволнованный и готовый оказать помощь в меру своих возможностей.
Да, да, сказал он в конце концов, слыша, как дрожит его собственный голос. Я доктор Тисдейл. Что могу для тебя сделать? Ты кто? добавил он, хотя и ощущал ненужность этого вопроса.
Рыдания постепенно утихли, и вместо них раздался все еще перемешиваемый спазмами плача шепот.
Я хочу признаться, сэр хочу в чем-то признаться я должен признаться.
Хорошо, скажи мне, в чем ты хочешь признаться? спросил доктор.
Нет, не вам, а тому другому мистеру, который посещал меня. Не повторите ли вы, сэр, ему то, что я вам сказал?.. Я не могу ему ни показаться, ни обратиться к нему.
Ты кто? внезапно спросил Тисдейл.
Я Чарлз Линкворт. Я думал, что вы знаете. Я ужасно несчастлив. Я не могу покинуть тюрьму, а тут так холодно. Вы позовете того другого, сэр?
Ты имеешь в виду капеллана? спросил доктор Тисдейл.
Да, капеллана. Того, который читал молитву, когда меня вчера вели через двор. Мне будет легче, если я исповедаюсь.
Мгновение доктор колебался. Ему придется рассказать тюремному капеллану странную историю о телефонных разговорах с духом казненного вчера человека. Но все же со всем присутствием духа он верил в муку несчастного духа и в его потребность признания. Он не обязан его спрашивать, в чем тот хочет признаться.
Хорошо, я попрошу, чтобы он сюда пришел, сказал он наконец.
О, не знаю, как вас благодарить, сэр. Прошу вас, уговорите его, чтобы он пришел.
Голос становился все слабее.
Это должно произойти завтра вечером, продолжал он. Сейчас я уже больше не могу говорить. Мне нужно идти О, мой Боже, мой Боже!
Он снова разразился рыданиями, которые постепенно затихали. Но доктора Тисдейла охватило горячечное, смешанное со страхом любопытство.
Куда тебе нужно идти? закричал он. Скажи мне, что ты делаешь? Что с тобой делается?
Я не могу сказать, мне нельзя этого говорить, услышал он исчезающий голос. Это часть и все стихло.
Доктор Тисдейл обождал еще минутку, но, кроме тресков и бурчаний аппарата, ничего не было слышно. И только положив трубку, он дал себе отчет в том, что его лоб покрыт каплями ледяного пота. У него звенело в ушах, сердце билось быстрым, слабым ритмом, и ему пришлось присесть, чтобы прийти в себя.
Снова и снова он задавал себе вопрос, не является ли это каким-то страшным розыгрышем, но знал, что это невозможно. Он имел дело с душой, измученной угрызениями совести по причине страшного необратимого деяния, которое она совершила. Нет, это не была игра воображения, здесь в своем комфортабельном кабинете в доме на Бедфорд-Сквер, в окружении веселого шума Лондона, он действительно разговаривал с духом Чарлза Линкворта.
У него не было времени (да и, по правде говоря, охотыв глубине души его от страха била дрожь) на раздумья. Он обязан прежде всего позвонить в тюрьму.
Охранник Дрейкотт? спросил он.
Голос отвечавшего явно дрожал.
Да, сэр. А это мистер Тисдейл?
Да, это я. У тебя там что-нибудь случилось?
Охранник дважды пробовал отвечать, но ему изменял голос. И только на третий раз слова протиснулись через его горло.
Да, сэр. Он был здесь. Я видел, как он вошел в помещение, в котором находится телефон.
Ах! Ты его окликнул?
Нет, сэр. Меня залил пот, и я прочитал молитву. Пожалуй, что с полдюжины мужиков орали сегодня во сне. Но теперь все спокойно. Я думаю, что он пошел к себе в сарай.
Да. Ну что ж, мне кажется, что уже не случится ничего особенного. Ага, не могли бы вы мне сказать адрес мистера Докинса?
Получив адрес, доктор Тисдейл взялся писать письмо капеллану, приглашая его на следующий вечер на ужин. Но внезапно он осознал, что не в состоянии писать как обычно за своим письменным столом, рядом с телефоном, и потому перешел в редко используемую гостиную на втором этаже, где он принимал гостей. Тут к нему вернулось спокойствие, и он усилием воли заставил руки не дрожать.
В письме он просил мистера Докинса всего лишь принять приглашение на ужин на следующий вечер, так как ему хочется рассказать тому некую весьма странную историю, а также просить об оказании помощи. А в конце он добавил:
«Даже если ты уже договорился в другом месте, я очень тебя прошу отказаться от встречи. Сегодня я сам на это пошел и горько пожалел бы, если бы поступил иначе».
Итак, на следующий день вечером они вдвоем сидели в столовой доктора, и когда они остались одни за кофе, куря сигары, доктор начал свой рассказ.
Дорогой капеллан, сказал он, прошу не считать, что я свихнулся, когда услышишь, что я тебе должен рассказать.
Мистер Докинс рассмеялся.
Я могу тебе это обещать.
Благодарю. Так вот вчера и позавчера вечером немного позже, чем сейчас, я говорил по телефону с человеком, которого два дня тому назад казнили, с Чарлзом Линквортом.
Капеллан не рассмеялся. Возмущенный, он вместе со стулом отодвинулся от стола.
Послушай, Тисдейл, сказал он, я не хочу быть невежливым, но неужели ты затянул меня сюда только для того, чтобы рассказать мне этот бред о привидениях?
Да, но ты не услышал еще даже и половины. Вчера вечером он попросил меня связать его с тобой. Он хочет тебе в чем-то признаться. Пожалуй, нетрудно догадаться в чем.
Докинс встал.
Очень прошу тебя, я об этом больше не хочу и слышать, заявил он. Умершие не возвращаются на землю. Состояние и условия их существования не были нам открыты. Однако они не имеют никакой связи с материальным миром.
Я должен тебе рассказать обо всем, отрезал доктор. Позавчера вечером у меня зазвонил телефон, но очень тихо, а в трубке был слышен только шепот. Я тотчас же проверил, откуда был звонок, и мне сказали, что звонили из тюрьмы. Я позвонил в тюрьму, но охранник Дрейкотт заявил, что никто оттуда не звонил. И он также ощущал чье-то присутствие.
Он, верно, слишком много пьет, резко сказал Докинс.
Дорогой мой, тебе не следует говорить таких вещей, ответил доктор. Это один из наших лучших сотрудников. А впрочем, раз уж так, то почему ты сразу не скажешь, что и меня ты считаешь пьяницей?
Капеллан снова сел.
Прошу меня простить, сказал он, но я не могу в это вмешиваться. Это дела небезопасные, и от них необходимо держаться в стороне. А впрочем, откуда у тебя уверенность, что это не чья-то мистификация?
Чья? спросил доктор. Ты слышишь?
Внезапно зазвонил телефон. Доктор отчетливо слышал звонок.
Не слышишь?
Чего?
Телефон звонит.
Ничего не слышу, раздраженно ответил капеллан. Никакого звонка.
Доктор не ответил, а лишь прошел в кабинет и зажег свет. Затем взял трубку.
Слушаю, сказал он дрожащим голосом. Кто говорит? Да, мистер Докинс здесь. Я постараюсь уговорить его, чтобы он захотел поговорить с тобой.
Он вернулся в комнату.
Послушай, Докинс, сказал он капеллану, это душа, измученная страданием. Я заклинаю тебя, выслушай ее. Бога ради, пойди и послушай.
Мгновение капеллан колебался.
Как хочешь, сказал он.
Он поднял трубку и поднес ее к уху.
Докинс слушает, сказал он.
Подождал.
Ничего не слышу, произнес он в конце концов. Ах, что-то отозвалось. Едва слышный шепот.
Постарайся его услышать, постарайся! воскликнул доктор.
Капеллан снова начал прислушиваться. Внезапно он нахмурил брови и положил трубку.
Что-то кто-то сказал: «Я убил ее, признаюсь. Прошу отпустить грех» Это какой-то обман, дорогой мой Тисдейл. Кто-то, кто знает о твоих спиритических увлечениях, хочет сыграть с тобой весьма мрачную шутку. Я не могу в это поверить.
Доктор Тисдейл поднял трубку.
Говорит доктор Тисдейл, сказал он. Не можешь ли ты дать мистеру Докинсу какой-нибудь знак, что это действительно ты?
И он снова положил трубку.
Он сказал, что постарается, заявил он. Нам надо подождать.
И на этот раз была очень теплая ночь, и окно, выходящее на мощеный двор за домом, было открыто. Двое мужчин ждали, стоя в молчании, несколько минут, но ничего не произошло. В конце концов капеллан произнес:
Мне кажется, что все это окончательно прояснилось.
Он еще не кончил говорить, как в комнату внезапно вторглась волна холодного воздуха, потревожив лежащие на столе бумаги. Доктор Тисдейл подошел к окну и закрыл его.
Ты почувствовал? спросил он.
Да, порыв ветра. Начинает холодать.
В закрытой комнате во второй раз подул ветер.
А теперь? поинтересовался доктор.
Капеллан кивнул. У него отрывистыми толчками билось сердце.
Упаси нас Господь от всякого зла и опасностей в эту ночь! выкрикнул он.
Что-то появляется! воскликнул доктор.
Оно появилось, прежде чем он закончил говорить. Посреди комнаты, на расстоянии менее трех ярдов от них, стояла фигура мужчины с головой, лежащей на одном плече, так что лица не было видно. Затем видение взяло собственную голову в ладони, подняло ее, словно посторонний предмет, и посмотрело прямо на них. Глаза были выпучены, язык вывалился наружу, на шее ясно выделялась темно-синяя черта. Что-то ударилось о пол, и явление исчезло. Но на полу, в том месте, где оно стояло, лежала новенькая веревка.
Мгновение они ничего друг другу не говорили. По лицу доктора лился пот, капеллан побелевшими губами шептал молитву. Затем доктор невероятным усилием воли заставил себя опомниться. Он указал на лежащую веревку.
После казни ее нигде нельзя было найти, сказал он.
В этот момент снова зазвонил телефон. На этот раз капеллану не требовалось никаких уговоров. Он сразу же подошел к аппарату, и тот прекратил звонить. Некоторое время капеллан слушал молча.