- Стечкин - сам себе сказал Крокус - Контролька.
После небольшой паузы грохнула такая же серия выстрелов.
- Раз, двазачем-то посчитал Крокусобоих приложили. Гадко то как, с-с-сука!- он стянул с головы бандану и вытер ей лицо. - Писец, как гадко.
Он отжал платок, с него на тропу упали обильные капли пота, повязал его обратно на голову. Глянул на Молоха остекленевшими глазами:
- Пошли, что ли, полководец.
- Чего ты?- в голосе Молоха угадывалась некоторая растерянность.
- А-а-а!- Крокус махнул рукой и как бы невзначай оттолкнул товарища в сторону, занимая место ведущего. Он побрёл вперёд, автомат неуклюже и нелепо зажат под мышкой, руки сами собой запихивают в рот сигарету.Какие же мы с тобой, Саня, козлы,- бросил он, не оглядываясь.
Молох пожал плечами, задумчиво посмотрел на удаляющуюся спину друга. Пусть и прав он, подумал Молох. Ни он, ни Крокус никогда не пользовали отмычек. Сами же в свое время прошли это унизительное занятие, когда какой-нибудь махровый дядя, засрав уши про Маму-Зону, гонит тебя, пусть и матерого вояку, но в здешних местах сопляка, по неведомым нетоптаным тропкам. Что их тогда выручало? Везение, звериное, полученное на войне чутье? И не могли они понять, как люди, сплоченные постоянной опасностью, способны толкать своих собратьев по оружию, по общим обжитым развалинам, на верную смерть ради «бирюлек».И проецируя на местную жизнь условности прежней войны ошибались раз за разом, видя в добрых глазах окружающих их людей только лишь боевых товарищей. А когда, наконец, снизошло прозрение, пришло понимание того, что лепятся отношения не по принципу боевого товарищества, а сугубо по звериной практике индивидуализмакаждый сам за себя. Каждый сам по себе. Нет места мушкетерству, а зубастый лик явит «не верь, не бойся, не проси». Вещь нормальная на гражданке, но завуалированная. И смертельно опасная на войне, где плечо другаусловие твоего выживания. Тут она приобретала жуткие уродливые формы. Хабар. Ибо в Зоне собрались те, кто не видел себя никак, в никаком разумном качестве там, на Большой земле. По сути, отбросы, те, кого мирная жизнь попросту срыгнула пахучей кучей. Не было здесь менеджеров, любителей экстрима. Те по первости топтали здешние места. Красивые, упакованные в дорогую снарягу, но или сгинули на этих мёртвых просторах, или же, наступив по уши в колорит местных отношений, благополучно ретировались покорять другие эвересты и скакать в затяжном с небоскрёбов. Ведь что-то не видно адреналинщиков, заезжающих в СИЗО какого-нибудь заштатного города Уссурийска, чтобы иметь удовольствие от неспокойного полубреда-полусна с заточкой в руке, наскоро состряпанной из стальной полоски супинатора (был в жизни Молоха такой вредный для здоровья случай). Чем не экстрим? Тут тебе и неспокойные отношения с суровыми хмурыми мужчинами, и почти подножная жрачка.
Кто мы, по на шей скользкой сути?- подумал Молох, глядя на мерно качающийся перед глазами рюкзак Крокуса.- Те же бродяжки-собиратели. Рвём от жизни кусок халявного, казалось бы, хавчика. Ан нет, за любой хабар удавимся, и другого удавим. Дети Зоны, бля. Только извращённый человеческий ум способен толкнуть себе подобного вперед себя: кого увещеваниями о будущей сладкой жизни, кого байками о Матери-Зоне и твоем особом в ней месте. А в окончании цель одна - необыкновенные вещицы, переведённые потом в единицы денежных знаков. Но странно - никто не купил себе дом на Мальдивах, и не «жарит» горячих креолок, а сидит здесь в грязи, пыли, под неустанным оком этого дьявольского творения с коротким прозвищем «Зона». Скованные одной неразрывной цепью, общей идеей фикс найти ЧУДО. Но по прошествии многих, проведенных здесь лет, клюет непрестанно мысль, что зарыл свои пятаки жизни в Стране дураков, и ты, подобно Буратинке, продолжаешь пялиться в трухлявый пень в ожидании, что из него даст первые ростки денежное дерево. Не забывая сдабривать посевы кровью и потрохами полоумных романтиков, доверчивых начитанных юношей и, решивших поправить свое благосостояние седых глав семейств: автослесарей, фрезеровщиков, и черт ещё знает кого. Но многим не суждено будет вовремя осознать волчий оскал «доброго местного гостеприимства». Жженая кость!
Молох оглянулся. Присел на колено и осмотрел горизонт в оптику прицела. Доставать бинокль было, откровенно, лень. Крокус то же притормозил, но глядел не на открывающиеся ниже серо-рыжие просторы леса, а в спину Молоха, и он это чувствовал.
Он неспешно встал, закинул винтовку на плечо, и, выдержав буравящий его взгляд друга, коротко, отрывисто, будто пролаяв, спросил:
- Что? - Вот он стоит пред ним: красавец, залатанный в комбез SEVA, с откинутым за спину капюшоном гермошлема, отчего становился похожим на космонавта. Только на груди «покорителя галактики» нелепо топорщатся карманы «разгрузки» с вполне боевыми патронами. Поверх выреза «лифчика», где-то в районе ключицы - две аккуратные, радиально правильные вмятины: следы от пуль. Кучно. Бронепластины в разрыве ткани смяты и из них сочится темно-синий гель. Когда-нибудь он вытечет, а новые панели стоят диких для них с Крокусом денег. ТТ с привернутым самопальным глушителем засунут под «лифчик» , под левую руку. Крокус шикарно стрелял и с левой, и с правой.
На плече «обрубок». Банка глушителя отвернута и положена в рюкзак. На круглом лице Крокуса грязь и копоть, словно краска, образовывали несколько слоев. По ним то тут, то там прокатывались чистые полоски кожи, образованные стекающим со лба потом.
Если раньше на этом лице всегда сияла улыбка во все тридцать два зуба, сильно контрастирующая с грязевой маской, то теперь узкие губы сжаты в тонкую нить. Желваки играют, а единственно светлые глаза смотрят с прищуром . И те мысли , что сейчас бились об полупрозрачную глазурь белков с той, обратной стороны, не показались Молоху тёплыми.
- Что?- ещё раз переспросил он.
- Да вспомнил вдруг, как нас с тобой татарин этот на «Радугу» гонял.
- Локоть? - подсказал сквозь зубы Молох.
- Локоть, - кивнул Крокус - Как с-с-сука эта нам за вольное сталкерское житье трепала. Я тогда чуть не всплакнул от радости. Подумать только, из окопов вылез, телик смотреть не могу - везде эти рожи холенные, то про форум в Даосе, то про гейпарад, то про Аллу нашу Борисовну - опять на сцену возвращается. А тут- рай для отщепенцев, дети Зоны. Чисто хиппи с самострелом. Думал, слезою захлебнусь. А я глазками хлоп-хлоп, давай за идею червем говноедным ползать в болоте,он махнул рукой в том направлении, куда они шли.Или ты не помнишь, Не противно? Внутри ничего не режет?
Молох промолчал, продолжая буравить товарища стеклянными глазами.
- А ты вспомни, как ты этим гаврам у Лапши под крылом песни пел. Я, бля, смотрю на тебя и думаю, кого ты мне напоминаешь? Где я это видел? Да у каждого, бля, костра. С-с-сука! Особенно ты мне козла этого напомнил, Локтя, Зона его побери.Крокус сплюнул под ноги: - Иду вперед, бля, а все рожа его перед глазами стоит: бородёнка куцая, лысенький, а сам чисто агнец - добрый дедушка Ленин. Жалко, что не в Мавзолее.
Он замолчал. Молчал и Молох.
- Что ты от меня хочешь?- вдруг спросил он тихо.
Крокус поднял на него недоуменный взгляд.
- Что бы я перед тобой извинился, или пулю в лоб пустил?продолжил МолохНе буду. Иначе нам вдвоем курьера не взять. Завязли бы - там и остались бы лежать: руки отдельно, а ноги отдельно. И мне похрену на двух сопливых пацанов, решивших хапнуть нашего ремесла. Они что, думали пушки им для дрочева, а людишек можно для забавы калечить? Лёша, это война, а на ней убивают. И шанс у них был. Да, пожиже нашего, но это мы их, а не они нас в поход взяли. И хорош здесь барышню корчить.
- А-а-а!- Крокус махнул рукой и опять побрел по направлению к болотам.
Через час остановились на привал. Крокус выбрал место на вершине холма, поросшего куцым кустарником и продуваемого крепчающим северняком. Они побросали рюкзаки, на скорую руку сварганили нехитрый ужин и молча сидели и глядели с тоской на догорающие лучи заката.
- Выброс скоро - разорвал неудобное молчание Молох, массируя колющее колено- надо к полудню до проводника добраться.
- Угу, - кивнул Крокус, и после недолгой паузы продолжил - Успеем, всего ничего осталось. Знаешь, Сань, давай рванем в последний раз и все, баста. Хорош, не могу больше. Мальчики кровавые больше перед глазами не стоят, а это пугает. Высох совсем, нету мочи со всем этим бороться - он обвел рукой раскрывающееся перед ними пространство - а уж жить здесь верняк не смогу. Хочу на баб в платюшках прозрачных смотреть. И не думать о том, где у них печень с селезенкою. Ломает меня, Сань. Знаю я, что прав ты, тысячу раз прав, но это то и бесит! С-с-сука!
Молох, не поворачивая головы к товарищу, усталым голосом изрек:
- Все нормально, соратник, иди спать. Я первым дежурю.
Когда Молох остался один, он извлёк из кармана ПДА, проверил входящие сообщения. Два из них искренне удивили его, если не сказать более, поразили.
- Ах ты, чертяка лопоухий! - он изумленно перечитывал раз за разом короткое, откровенно слезливое письмо.- Но, боже ж мой, у парня явный фарт!
« Молох. Сергей. Я жив. Иду в первую точку. Подождите, пожалуйста».
Одно из двухили парень действительно выкарабкается или по клавишам его ПДАшки стучит особист. Хотелось верить в первое. Раскрыл второе письмо:
« Молох. Я в первой точке. Иду во вторую. Подождите».
А вот тут ты хрен угадал, морда особисткая! Но на всякий случай отбил: Первый лагерь под камнем магазин «пятерки». Иди домой. Ждать не будем.
Нажал «отправить». Затем секунд десять поколебавшись, нетвердой рукой выбил: «Удачи!». Выключил комп и спрятал его в рюкзак. Расслабленно прислонился спиной к дереву. Потер переносицу, покрасневшие от усталости глаза. Незаметно и как-то неожиданно стемнело. Полоса редкого леса сначала почернела до того состояния, когда невозможно различить отдельные деревья. Так, частокол серых штрихов. А после слилась в одну ленту, жирной границей делившей твердь и черное, на грани дымчатой серости небо, на котором сквозь смутную пелену тоскливо просвечивали одинокие звезды.
Молох включил ПНВ и поводил винтовкой влево-вправо. Хотя, на зрение он особо не надеялся. Ночные охотники Зоны, так или иначе, имели привычку подбираться незаметно. Больше выручал слух и обоняние. Он покосился на спящего чуть левее и сзади Крокуса.
Тот стянул с себя защитный костюм, скатал его и подложил под голову. Ноги водрузил на рюкзак. Голова слегка откинута назад, рот открылся, и из него раздается еле слышный храп. Счастливчик, - подумал Молох, - спит, как младенец.
Он снова чиркнул по лесу объективом ПНВ. Спокойно.
Ночь, в отличие от дня в Зоне, время более насыщенное жизнью. Если в светлое время до ваших ушей долетали только звуки ветра, редкое карканье ворон - они здесь значительно молчаливее своих собратьев с Большой земли - и изредка, нечастой пальбы. А то прошуршит движкой беспилотник по своим шпионским делам. То ночью..
Зона оживала. Многочисленные твари, одним своим видом позорящие авторитет товарища Дарвина, выползали из своих потаенных нор и приступали к таинству трапезы. Отлавливали друг дружку, да редких людишек, которым хватило ума ночью оказаться в чужих охотничьих угодьях. Атмосфера, казалось, переполнялась осторожным шуршанием чьих то мелких лапок., тяжёлой поступью тушь покрупнее, треском сучьев, воем, рыком и душераздирающим криком, резко срывающимся будто от толчка какого-то рубильника, немногих жертв. Иногда доносился звук беспорядочной стрельбы, означающего только панику среди обладателей стволов и, скорее всего, их славный конец. Зона задышала, всосала бесконечной черной грудью дыхание, звук, мысли и деяния тысяч и тысяч существ. Среди которых людям место отводилось только в качестве жратвы. Если, конечно, они не успевали скромно и тихо, как мышки, засухариться, ощетиниваясь стволами и обложившись боеприпасами.
Молох вслушивался в эти визги и топот. Иногда, где-то на грани слуха стучала пальба. А один раз, Молох был готов поручиться, кричал человек. Страшно, беспомощно.
Кирдык бродяге,- подумал он.
Пару раз, поймав в прицел стайку слепых псов, слабую для того, чтобы напасть на них, он подумывал пальнуть. Но тут же передумал. Хай шаряться, зверьки. Не опасно и далеко.
В два ночи его сменил Крокус.
- Ну, как?- спросил он, протирая кулаком покрасневшие глаза. - Не выспался нифига.
- Нормально,- ответил Молох, но про выжившего салажонка говорить не стал. Ведь затеет боевой товарищ спасательную операцию. Как пить дать, затеет.Задрали кого-то. Хотя, далеко. Всё, я в люлю.
- Давай,- махнул ладонью Крокус, перехватил половчее автомат и уселся на то же место, где располагался до этого Молох.- Хорошего сна без энуреза.
Молох накрылся с головой спальником и провалился в сон без сновидений.
Проснулся он сам, не понимая от чего: сначала распахнул глаза и уже затем ощутил толчок в плечо. Сорвал с головы спальник, над ним привидением завис Крокус. Он что-то говорил, но Молох не мог ничего разобрать. А в ушах все ещё стоял треск длинной, на полмагазина очереди, отгрохавшей рядом. Совсем рядом.
Молох сел, оттолкнув Крокуса, и ужом на брюхе скользнул к наблюдательному пункту. Бок о бок тихо, прозрачной тенью улёгся Крокус. Он повернул лицо к Молоху и что-то прошептал одними губами:
- Во, жаритпонял он.
Вскинул бинокль. Ничего. Обычная ревуще - хрипящая атмосфера. Вдруг - банг! Короткая очередь, прицельная. А затем, как это всегда бывало, что Молох с Крокусом слышали не раз, автомат заговорил взахлёб и затих, словно подавившись собственным огнём. Взревел леденящий душу крик, сорвался на клёкот.
- Снорки!шёпот громкий на грани вопля. Это Крокус. Он перевернулся на спину, направив автомат в темноту. - Откуда здесь?
- А я знаю?- ответил Молох одними губами,- с пояса вытянул «Стечкин»,винтовкой снорка не взять, быстрая тварь. В животе поселился противный холодок. Снорки, их здесь быть не должно - билась в голове мысль, как бы оправдывая собственный страх и убеждая его в нереальности происходящего.Снорки, и это они. А может он? Ерунда - Он никогда не видел их по одному. Ходят такими смешными парочками - свадьба слоников - и даже посмеяться можно, если б не было так страшно.
- С-с-сука! - прошептал Крокус. Глаза его блестели и стремительно бегали по темноте за спиной Молоха. Он боялся оторвать взгляд от нее, чтобы не пропустить стремительной, по паучьему раскорячившейся фигуры, которая возникает словно чёртик из коробки.- всегда неожиданно, как бы ты не готовился к встрече с кошмаром.
- Знал бы, что здесь такие дела, зарылся бы на метр в землю.
- Помолчи! - шикнул Молох. Поднял бинокль к глазам. Так и сидел - в одной руке оптика, в другой пистолет под сорок пять градусов к земле. Клёкот с собачьим порыкиванием вдруг оборвался, и наступило некоторое подобие тишины. Они молчали, опасливо посматривали по сторонам и оба, почти в такт стучали зубами. Стало вдруг как-то неожиданно холодно. Прошёл почти целый час, он тянулся медленно, словно издеваясь над слившимися со своим вниманием сталкерами, растягивая короткие отрезки страха практически до бесконечности, обволакивал и поглощал.
- Может, всё? - не выдержал долгого лежания на спине Крокус. - Не слышно ничего.
Молох отрицательно покачал головой. Провел биноклем по кругу, силясь различить хоть какое-то движение. Пусто. Даже псы попрятались - почуяли собаки лютого зверя, спасения от которого нет.
Так в непрестанной тревоге они промаялись до рассвета. Крокус, по-видимому, плюнул на свою горемычную жизнь и клевал носом. Иногда вздрагивал на какой-нибудь треск и, поведя по сторонам мутным безразличным взором, утыкался в Молоха. Тот, накачанный бодрящей химией, крепился. В общем, когда взошло солнце, они торопливо собрали свои пожитки и ломанулись от греха подальше из этого гиблого места. Бегом, иногда переходя на быстрый шаг. Без завтрака и особых разговоров. Каждый боялся сам про себя. Смазанные тени рисовали смутные образы, подпитываемые страхом. Под каждым корявым деревцом, замшелым камнем, сухой корягой - везде мерещилась паучья фигура снорка. Иногда воображение лепило настолько верную картину, что их безумный бег останавливался для того, чтобы влепить пару-другую очередей в «очевидную» цель. Пороли воздух пули, со звоном долбили стволы деревьев и рвали к небу клочья земли - все зря. Впрочем, никто не расстраивался. Тут же меняли магазины на полные и опять, озираясь, внимая каждое движение воздуха буквально всеми клеточками тела, двигались дальше.
- Харе!скомандовал Молох, он повалился на землю. Лёгкие горели огнем, и мир сузился только до одной острой мысли: дышать, дышать, дышать.
Крокус рухнул рядом, хватая воздух ртом. Он умудрился перевернуться на спину и, оказавшись в полуприсяди, уставить ствол автомата на тропу. Тот дрожал в руках, не могло быть и речи, чтобы попасть во что-нибудь размером меньше слона.
- Курить брошу, - уведомил он задыхающегося рядом Молоха, - схаркнул комок слизи и сплюнул.- Фу, бля, гадость, какая.