Ни один мужчина никогда не говорил с ней так откровенно. В его намерения явно не входило завоевать ее, но он это сделал. Из вежливости она произнесла:
Никакие чувства не задеты, а если вам требуется мое прощение, я даю его. Но она чувствовала, что такой малости ему не хватит, чтобы простить самого себя. Она добавила:Почему вы рассказываете мне об этом?
Я никогда не знал женщин так, как знают их другие мужчины. Именно по этой причине я выслушиваю вашу историю так, как не смог бы ни один другой мужчина.
Она смотрела на него, не находя, что ответить.
Вы никогда не держали своего ребенка на руках, сказал он. Вы никогда не давали ему грудь. Вы никогда не протягивали ему руку, помогая преодолеть страх.
Она внезапно схватила ртом воздух, будто бы ее ударили, и отвернулась.
Ребенку было отказано во всем, в чем нуждается ребенок, точно так же, как вам было отказано в том, в чем нуждается любая мать. У вас не было сил предотвратить это подлое преступление, но вина за него лежит не на тех, на ком должна лежать, не на тех, кто его совершил, она вечно с вами, могильным камнем давит вам на грудь. Иногда вы просыпаетесь среди ночи и не можете вдохнуть. Видите лицо своего ребенка во сне, и сердце ваше рвется на части. Его крик отдается эхом в пустоте, которую ничто на свете не может заполнить. И со временем осознание собственной невиновности начинает терзать вашу совесть с большей жестокостью, чем любое зло, какое вы когда-либо совершили.
Она повернулась к нему. Взгляд его был пронзителен, но лишен злости.
Да, я выслушал вашу историю, сказал он. Я понимаю ее. И лучше, чем вы может себе представить.
Карла почувствовала, что ее душат слезы. Она сглотнула.
Как вы можете говорить о подобных вещах с такой язвительностью?
Не обращайте внимания, сказал он. Лучше я еще раз спрошу вас, поскольку вы мне не ответили: почему вы решили искать ребенка только сейчас?
Она взяла себя в руки, зажала в кулак чувства и откашлялась.
Приблизительно три месяца назад шевалье Адриен де ла Ривьер останавливался в моем доме на ночлегон направлялся в Марсель, где надеялся сесть на корабль, идущий на Мальту. Он знал о моем происхождении и был уверен в теплом приеме. Когда я узнала, что остров, скорее всего, будет сдан туркам, я поняла, что обязана отыскать своего потерянного сына. Не важно, чего это будет мне стоить, не важно, какой срок отмеряет нам Господь, чтобы быть вместе.
Тангейзер никак не дал понять, будто находит это нелогичным. Он кивнул, чтобы она продолжала.
Я сказала себе, что это абсурд. Но той же ночью у меня было видение. Я видела Ее рядом со своей кроватью так же ясно, как вижу сейчас вас, Матерь Божью с младенцем Иисусом на руках. И в этот миг я почувствовала огромное успокоение. Я поняла, что отправиться на поиски сынавовсе не нелепая причуда. Это воля Господня. Если я не допущу в свою жизнь хотя бы этой искорки правды, то так и буду до конца своих дней жить во лжи. Скажу вам, капитан Тангейзер, моя жизнь была сплошной ложью с того дня, когда я позволила им отнять моего мальчика и не сделала ничего, чтобы остановить их.
Слезы застилали ей глаза. Она испугалась, что он примет их за слезы жалости к самой себе, когда на самом деле это были слезы ненависти. Она утерла их. Тангейзер задумчиво смотрел на нее.
Так вот, сказала она, я рассказала вам все. Теперь ответьте мне, возьметесь ли вы за мое дело и какова будет цена. Какой бы она ни была, я заплачу.
Монах, отец вашего ребенка произнес Тангейзер. Кто он такой?
Неужели моя история все еще недостаточно скандальна, чтобы вы могли поделиться ею в своей таверне?
Тангейзер засмеялся, так же непринужденно и звучно, как прежде, и ее вдруг охватило внезапное желание ударить его.
Чтобы позабавить собирающийся там сброд, потребуется куда более пикантная история, сказал он. Нет, я задаю этот вопрос не из пустого любопытства. Может быть, внебрачные связи у вас и не приняты, однако же на Мальте живет немало рыцарских бастардов. Если ваш любовник, я говорю в самом лучшем смысле этого слова, был госпитальером и если сейчас он среди тех, кто собрался защищать остров, лучше бы мне об этом знать.
Он был не рыцарь, а монах, из другого монашеского ордена. Он бежал с Мальты без предупреждения, раньше, чем я сама узнала о том, что жду ребенка Она прервалась, чтобы подавить еще один сильный приступ гнева. С тех пор я ничего не слышала об этом человеке.
Он разбил вам сердце, заметил Тангейзер.
Карла выжидала до тех пор, пока не уверилась, что голос ее не будет дрожать.
Мне потребовалось много лет, чтобы забыть его лицо. Я забыла бы и его имя, если бы могла. Но если вы попросите меня, я назову вам его.
Он отмел ее предложение взмахом руки.
В вас говорит гнев и боль незалеченных ран, сказал он. Но если он не байлиф одного из лангов или какой-нибудь другой высокопоставленный рыцарь, его имя меня совершенно не интересует. Забудьте его раз и навсегда.
Он поднялся со скамьи и прошелся между рядами роз. Затем остановился и повернулся к ней.
Итак, ближайшая задача, если я все правильно понял, состоит в том, чтобы отправиться на Мальту, минуя турецкую блокаду, отыскать двенадцатилетнего мальчика, чье имя и внешность нам неизвестны, а затем с его молчаливого согласия, которого, кстати, может быть, он и не даст, вернуться с ним на Сицилию, не попав при этом на виселицу как дезертир или как шпион Великого турка.
Она смотрела на него, не в силах заговорить. Ее оцепенение привело его в недоумение.
Разве я понял что-то неверно? спросил он.
Все верно. Просто мои надежды не простирались так далеко.
Что это значит?
Вы привезете моего мальчика обратно на Сицилию?
Он развел руками.
А есть какое-то другое место, куда его надо привезти?
Я никогда не загадывала в своих мечтах дальше того, как найду его и объявлю ему, что это я его мать. Карла чувствовала, как сжимается горло. Она сглотнула. Поездка на Мальту и миг встречи, может быть, с Божьего благословения, момент прощения, вот все, что я осмеливалась себе вообразить.
Все это, конечно, поможет вам искупить свой грех и успокоить свою совесть. Может быть, это даже принесет вам утешение и радость. Но все это не спасет вас и вашего сына от турецкой стали. То, что в этом возрасте он будет участвовать в сражениях, очевидно. Мальтийцы составляют основу гарнизона Ла Валлетта. На них придется основная тяжесть удара. И наибольшее число потерь.
Карле стало не по себе.
Вы считаете, что в этой войне нет никакой надежды?
Я бы так не сказал, хотя это отличное место для всякого храбреца, желающего с честью сложить голову. Но, должен заметить, если на турок ставят пятеро, на рыцарей Религии только один. Да и не важно, кто из них выиграет или проиграет: и победители, и побежденные заплатят за все большой кровью. Если вы не собираетесь совершить свое путешествие только ради того, чтобы посмотреть, как мальчик погибнет, нам придется похитить его.
Похитить? Его слова привели ее в ужас. Разве это возможно?
Он снова сел на скамейку рядом с ней.
Я провозил контрабандой грузы и покрупнее, и в более суровых условиях. Но для начала мы должны его найти.
Я узнаю его, когда увижу, поверьте мне, сказала она.
Разумеется, подтвердил он, явно не разделяя ее уверенности. Но едва ли мы сможем просить Ла Валлетта, чтобы он отозвал из рядов защитников всех детей, чтобы вы смогли выбрать.
И так же быстро, как ее сердце воспарило, оно рухнуло в пропасть. Она проделала весь этот путь, веря в сказку, настолько поглощенная преодолением трудностей большого мира, что просто ни разу не задумалась о самых простых практических вещах. Она была глупа. Но Тангейзер глуп не был, сейчас это проявилось явственнее, чем когда-либо.
Римская церковь надежно пустила корни среди мальтийцев, произнес он. Мальчика должны были крестить, законнорожденный он или нет, а его имя должным образом занести в метрическую книгу прихода. Если ваши сведения о приюте верны, в таком случае соответствующая запись должна сохраниться в книгах «Сакра Инфермерии».
Но, как вы уже заметили раньше, мы не знаем его имени.
Усилие, какое он сделал над собой, чтобы ничего не сказать вслух, заставило ее еще явственнее ощутить собственную глупость.
Это верно. Но вы должны хотя бы помнить дату его рождения.
Последний день октября, тысяча пятьсот пятьдесят второй год.
Как и возраст мальчика, дата его рождения, кажется, что-то значила для него.
Канун Дня всех святых,сказал он. Солнце в знаке Скорпиона. Он покачал головой. Какие странные пути, госпожа графиня. Воистину странные пути привели нас в этот сад над морем.
Он не стал ничего объяснять; прежде чем она успела спросить, что он имеет в виду, Тангейзер сжал руку в кулак:
Ну почему вы не обратились ко мне раньше? Вы же пробыли здесь шесть недель? Мы могли бы съездить туда и вернуться обратно, не рискуя ничем, разве что утонуть во время пути.
Возмущение стиснуло ей горло.
Но до сегодняшнего утра я понятия не имела о вашем существовании!
Подозрение промелькнуло на его лице.
И кто же поставил вас в известность?
Фра Оливер Старки из Английского ланга.
Она видела, как гнев вспыхнул в его глазах синим светом из самого сердца пламени, и она испугалась, что он оставит ее. Почему имя Старки вызвало у него такую реакцию, она не знала.
Брат Старки очень высоко отзывался о ваших талантах.
В этом я не сомневаюсь.
В его письме
В письме?
В его письме говорилось, что вы человек замечательных способностей, который не боится ничего и относится с презрением к любым законам, моральным, юридическим, религиозным. Почему это должно было ему польстить, она не знала, но верила, что польстит. Еще он сказал, что вы прежде всего человек слова.
Этот англичанин гораздо искушеннее, чем я думал.
В итоге она почувствовала, что должна сообщить о чем-то полезном.
Фра Старки сказал, что может на «Куронне» довезти нас до места.
Эти слова нисколько не улучшили его настроения.
В этом я не сомневаюсь.
«Куронн» отходит с полуночным приливом.
Он уйдет без нас.
Он отмел прочь гнев и улыбнулся.
У войны длинные руки, она сжимает своими пальцами мне глотку, но я все равно от нее ускользну.
Но разве «Куронн» не самый надежный способ попасть на остров?
Возможно. Только сделку с дьяволом лучше отложить до более безнадежных времен.
Он помедлил, словно на краю лестницы, с которой высоко падать. Затем кивнул.
Доверьте все приготовления мне и забудьте о брате Старки. Я появлюсь самое позднее через два дня.
Ей потребовалось время, чтобы понять: произнося эти слова, он соглашается на ее просьбу. Она хотела заговорить, но не смогла найти слов. Тангейзер поднялся со скамейки и поклонился с исключительной галантностью. Он указал на дом.
А сейчас, если это возможно, я хотел бы взглянуть на магический кристалл девушки. На ее волшебное стекло.
Карла встала.
Мы еще не поговорили об оплате.
Он колебался, словно бы уже назначил цену, но она казалась ему чрезмерно высокой.
Если я доставлю вас и вашего сына с Мальты живыми и невредимыми, я попрошу вас выйти за меня замуж, сказал он.
Карла застыла. Ей показалось, она неправильно поняла его.
Замуж?
Он казался сконфуженным.
Обвенчаться. Заключить таинство брака. Стать моей женой и так далее.
Какой-то миг все в ней дрожало. Спящие импульсы зашевелились где-то глубоко в животе. Ее покачнуло, как от внезапно пришедшего опьянения. Она почувствовала, как его рука легла ей на плечо. Посмотрела на него. Его глаза были такими ясными, что в них невозможно было прочесть что-либо. Она не знала, что отражается у нее на лице, но он воспринял это как некую разновидность страха.
Подобная просьбаконечно же, верх нахальства, сказал он. Однако мною движет не порочность и тем более не алчность. Даже слабый аромат благородного происхождения, который придаст мне подобный союз, окажется неоценим для моих дел. Цена, которую я запросил, высока. Учитывая разницу в нашем общественном положении, даже возмутительна. Но и риск, которому я подвергну себя по вашей просьбе, тоже немалый. Разумеется, мы сможем заключить контракт, у меня не будет прав на ваше состояние и на ваши доходы, на которые я и не покушаюсь. Более того, даю вам слово чести, что я ни в коем случае не воспользуюсь без спросу теми правами, которые получу в результате нашего соглашения.
Радость от собственной наивной фантазии испарилась. Это деловое соглашение, ничего больше. Они так же далеки друг от друга по характеру, и по положению тоже, как только могут быть далеки два человека. У нее нет права думать о нем плохо. К тому же она никогда не ставила мужчин особенно высоко. В обмен на то, что он обещает, цена совсем невелика. Но все равно что-то внутри ее, то, что начало возрождаться к жизни в этот последний час, увяло. Она старалась, чтобы голос ее звучал твердо, и слышала, что он звучит холодно.
Вы неправильно понимаете суть благородного звания, произнесла она. Женитьба сама по себе дает только видимость обладания титулом, не больше.
Но я смогу на законных основаниях называться графом, требовать, чтобы ко мне обращались «ваша светлость» или «мой господин» и выказывали прочие знаки почтения?
Вне всякого сомнения.
Тогда видимость тоже кое-чего стоит. Не важно, пусть будет одна лишь видимость, меня это вполне устроит.
Отлично, сказала она. Мой титул один раз уже продавали. По крайней мере, на этот раз я сделаю это по собственному желанию.
Значит, мы заключили сделку?
Нужно позвать адвоката, чтобы подписать контракт?
Пока что будет довольно простого рукопожатия.
Он протянул руку. Рука была большая и грубая, с мозолями от меча на ладони. Она в ответ протянула свою руку, но он попятился.
Могу я сделать небольшое дополнение к нашему соглашению? Его глаза хитро поблескивали.
Обаяние, которое умел источать этот человек, просто приводило в бешенство.
Вы можете попробовать, ответила она.
Когда мы вернемся, вы снова сыграете мне на вашей виоле да гамба.
Волна смятенных чувств нахлынула на нее.
Зачем вы делаете это со мной?
Потому что я считаю, что сделка справедлива и будет в высшей степени полезна для моих торговых дел.
Вы можете не верить в мою интуицию, сказала она, но я чувствую, что за вашим согласием кроются какие-то более глубокие мотивы, чем просто забота о коммерческом предприятии.
Тангейзер рассматривал ее, как показалось, несколько минут, хотя, наверное, это были всего лишь секунды. Он вроде бы подсчитывал, какую часть себя может показать ей, а она чувствовала, что в самом потаенном уголке его личности лежит горе, глубокое, вечное, как и ее собственное. Может быть, даже более глубокое. Если бы он заключил ее в объятия, она не стала бы возражать.
Однажды я видел мать, которая сражалась, защищая своего ребенка, сказал Тангейзер.
И это все?
Та мать потерпела поражение, добавил он.
Карла ждала. Но Тангейзер больше не сказал ничего.
Он улыбнулся, обнажив неровные зубы. Протянул руку. Карла протянула свою, он пожал ей руку, и внезапная дрожь пробежала по ее коже.
Как жаль, подумала она, что они не скрепили сделку поцелуем.
* * *
Вторник, 15 мая 1565 года
Дорога на Мессину«Оракул»
Тангейзер ехал через холмы, окрашенные закатным солнцем в золотые и фиолетовые тона. Женщины с виллы Салиба загнали его, как гончие загоняют оленя, однако он был им благодарен.
Ампаро была просто находкой. Ее сексуальность, о которой она, кажется, не подозревала, не давала покоя его голове и некоторым другим частям тела. Ее магический кристалл оказался настоящим чудом. Большинство таких волшебных стекол были шарами из чистого хрусталя. У Грубениуса имелось зеркало из полированного обсидиана. У Ампаро же была какая-то хитрая оптическая штуковина, явно сконструированная совсем недавно, но она с гениальностью гадателя, который сам прокладывает дорогу к знаниям, нашла ей применение более возвышенное. Это была медная трубка с глазком наверху, внизу же размещались два тонких тройных колесика со спицами, тоже из меди, которые вращались вокруг шпинделя, в одной плоскости, но независимо друг от друга. Между спицами каждого колеса были вставлены замысловатые пластины из кусочков цветного стекла. Внутри полой трубки были закреплены две тонкие зеркальные полоски, расположенные под углом в тридцать градусов друг к другу.