Что касается неведомого мальчика, Ампаро не испытывала по его поводу вообще никаких чувств. Это была задача, требовавшая связать события глубокой давности с будущим, которого еще не было, загадка, которая ставила ее в тупик. Всего несколько часов до и после настоящего момента были для нее пределом, дальше которого ее воображение не простиралось. Завтра было очень далеко, а вчера уже ушло. Надежды были ей непонятны, а воспоминаний было мало. Она надеялась, что мальчик найдется, тогда Карла была бы счастлива. Пока Карла не появилась среди ивовых зарослей, словно ангел из ее стекла, в жизни Ампаро чего только не было. А с того момента ее жизнь сделалась пронизанной чудом и красотой. Ампаро любила Карлу. Но поиски мальчика были предприятием, в котором для нее не было места.
Что же касается Тангейзера, его она любила с дикой, ужасной страстностью, исходящей из самой ее крови, из самой ее сердцевины, из глубины ее сердца и души. Она полюбила его, когда он рассказал сказку о соловье и розе. Кроваво-красной розе, убившей того, кто ее обожал. Тангейзер подарил ей желтые кожаные туфли с турецкого базара, которые были сейчас на ней. Он подарил ей гребень из слоновой кости, отделанный серебром и расписанный цветочными узорами, который она носила в спутанных волосах. Он заставил ее стонать в ночи, когда она лежала под ним. Он заставил ее рыдать, когда он спал, а она лежала у него на груди, охваченная страхом, что он может погибнуть. Ампаро знала, что она не похожа на других женщин. Как и почему, она не смогла бы объяснить, но так было всегда. Она думала, что знает о плотской страсти все. Это вечно окружало ееначиная со спаривания коров, которых разводил ее отец. Она видела и испытала это в убогих лачугах, где она ночевала за время своих скитаний, на узких жестоких улицах Барселоны. Она помнила продавца сладостей, который ударил ее ногой в лицо, и батраков, которые заваливали ее на землю, а потом, кончив, мочились на нее. В мире, который она делила с Карлой, в мире музыки, лошадей и мира, подобным вещам места не было, о них никогда и не говорили вслух. Поначалу это поражало Ампаро, но годы шли, и она сама стала забывать об этом. Как и для Карлы, плотская любовь оставалась для нее загадкой. И вот она увидела Тангейзера обнаженным. Ее сердце едва не остановилось, когда она увидела буквы, колеса, полумесяцы и красный раздвоенный кинжал с рукоятью в виде драконьей головы, которыми были бесшабашно расписаны его руки, бедра и икры. Он действительно был тот человек, которого она видела в волшебном стекле. Она тоже разделась перед ним с безудержной и бесстыдной радостью и отдалась ему, и он ее взял.
Тангейзер с Карлой, наверное, поженятся. Этот факт ее не трогал, она не заостряла на нем внимание, поскольку это был вопрос далекого будущего. Не похоже, чтобы они были влюблены друг в друга. И ей казалось, что Карла его не хочет, поскольку она не утверждала обратного. Ампаро видела, как она вздрогнула от его поцелуя, тогда, в саду обержа. А если Карла никогда не говорит о таких вещах, что она может о них знать? Ее печальное настроение связано только лишь с мальчиком, заключила Ампаро и с легким сердцем отбросила все мысли на эту тему.
Но1а.
Она без малейшего испуга повернулась на голос, хотя его обладатель появился без всякого звука. Молодой человек, кажется, сам вздрогнул, наткнувшись на нее. Его лицо было худое, гладкое, без растительности, черты его еще не оформились окончательно, но он был высок и широкоплеч, как большинство мальтийских мужчин. Волосы у него были жесткие от грязи, он был в кожаной куртке, сплошь утыканной бронзовыми заклепками. Штаны рваные, подвязанные веревкой, босые мозолистые ноги. За веревочный пояс заткнут мясницкий нож. Мальчик-мужчина. Она заметила его в порту, в день их приезда на остров. Он был покрыт засохшей кровью, и старый кукольник плясал вокруг него безумную джигу. Она молча смотрела на мальчика. Он топтался на месте, собираясь с духом.
Ты говоришь по-французски? спросил он на французском, потом прибавил по-испански:А на испанском?
Она кивнула; наверное, он решил, что ее кивок относится к обоим языкам, потому что продолжил на смеси французского и испанского.
Тебя кто-нибудь обидел? спросил он, увидев, что она сидит, сжавшись в комок.
Она отрицательно покачала головой. Он несколько раз оглядел берег.
Это неподходящее для тебя место, сообщил он. Здесь небезопасно для девушки.
Ампаро указала на небо, и он посмотрел вверх. На какой-то миг ей показалось, он ничего не поймет, но, снова поглядев на нее, он кивнул, словно ничего яснее и быть не могло.
Ага, звезды. Он важно надулся и указал на небо. Дева. Большая Медведица. Малая Медведица. Он покосился на Ампаро, проверяя, произвело ли это на нее впечатление. Но здесь сидеть небезопасно. Солдаты. Tercios. Он замолчал, будто бы предположил что-то невежливое на ее счет. Он изучал ее, упершись кулаками в бока, словно был здесь хозяин. Затем сказал:Ты замерзла.
Не дожидаясь ее ответа, он развернулся и убежал, шлепая босыми ногами по камням, потом все затихло. Она подумала, вдруг Тангейзер вернулся. Ампаро уже хотела пойти в оберж, выяснить, так ли это, когда снова послышалось шлепанье босых ног: мальчик возвратился с длинным куском потертой материи, изначального предназначения которой она не смогла угадать. Но сейчас, судя по всему, ткань служила одеялом, потому что он набросил ее Ампаро на плечи и закутал ее. От ткани пахло рассолом. Ампаро подтянула ее и закуталась плотнее.
Ты добрый, сказала она.
Он пожал плечами.
Я тебя видел. Вместе с германцем.
Германцем?
Таким большим человеком. Он выкатил грудь колесом, положил руку на свой нож и изобразил мужественную выправку. Великий капитан Тангейзер. Он шпионит в лагере турок для Ла Валлетта. Он движется среди них, словно ветер. Перерезает им глотки, пока они спят.
Слова о том, чем занимается Тангейзер, обеспокоили ее. Она не верила этому.
И еще со вторым, англичанином, похожим на быка, продолжал мальчик. И с belle dame. Ты приехала вместе с ними на «Куронне» в тот день, когда появились турецкие корабли. Верно?
Ампаро вспомнила, как он смотрел на Тангейзера, как их с мальчиком взгляды встретились и как в его глазах она увидела призрак той жизни, которая осталась для нее далеко позади. И сейчас она видела ее снова, в его чистосердечности, в его горькой, отчаянной гордости. Она кивнула.
Я тоже тебя видела, со старым кукольником.
С карагозом, поправил мальчик. Он погрустнел.
Ампаро в день прибытия вернулась в гавань, и старик ни с того ни с сего вдруг устроил представление в своем театре танцующих теней, выкрикивая слова на фантастической смеси языков. Видимо, он изображал богача, убеждающего бедняка умереть вместо него, обещая ему богатую награду в благословенном «потом», но, если смысл был не особенно понятен, сами танцующие куклы привели Ампаро в восторг. Когда она жестами дала понять, что не захватила с собой денег и не может заплатить, карагоз опустился на колени и поцеловал ее ноги. Она не видела его с тех пор, как солдаты протащили его по улице в день сражения.
Где же он теперь? спросила она.
В аду, ответил мальчик.
Нет, сказала она. Это утверждение удивило ее. Ад был сделан не для таких душ.
Он задумался и, кажется, согласился.
Но что совершенно точно, карагоз мертв. Он изобразил, как вокруг его шеи затягивается петля, а потом уронил голову, и она вздрогнула. Мальчик усмехнулся, словно это и было то, что делало его мужчиной, а еепросто девчонкой. Потом его глаза устремились на что-то в темноте, он приложил палец к губам и указал на землю. Смотри, шепнул он.
Длинная изящная ящерица бежала по мосткам в тусклом свете, она остановилась в метре от них, разглядывая их выпученными глазами. Мальчик резко присел, выбросив вперед руку, Ампаро крикнула: «Нет!»а он схватил ящерицу за хвост. Ящерица вывернулась, и у него в руке остался один хвост. Укороченное животное исчезло в темноте. Мальчик присел на корточки рядом с Ампаро и показал ей чешуйчатую закорючку.
Гремксола, сказал он. Очень умно. Они сбрасывают его, чтобы остаться в живых. Они выживают.
Он выбросил хвост и посмотрел на нее, теперь их лица находились на одном уровне.
Точно так же, сказал он, бросают и тебя.
Ампаро часто заморгала от нелепости этого утверждения. Он печально улыбнулся ей, зубы, белые и неровные, обнажились на обожженном солнцем лице.
И меня тоже. Туда-сюда. Туда-сюда. Это такая игра. Но я не печалюсь. Когда турки убьют много народу, рыцари позволят мне сражаться в их рядах, и если я не погибну, то стану тоже большим человеком. Это способ пробиться в этой жизниубить много людей. Так делают Тангейзер, Ла Валлетт и все остальные. Для убийц мир открыт, свободен, а я хочу его увидеть. Все, что я знаю, этот остров. Он маленький. И бедный. Каждый день похож на другой.
Не бывает дней, похожих на другие.
Но мальчика было не остановить.
Ты видела мир. Он такой огромный, как говорят?
Больше, чем кому-либо дано увидеть, сказала Ампаро. Он прекрасный и жестокий.
Там много зеленых деревьев, сказал мальчик, желая услышать от нее подтверждение. Больше, чем можно объехать за неделю. И горы, такие высокие, что на них не забраться. И снег.
Деревья, снег, цветы и реки, такие широкие, что, стоя на одном берегу, не видишь другого, согласилась Ампаро. Мальчик кивнул, словно ее слова подтверждали то, что он уже слышал. В его глазах светилась страстная мечта, и при мысли о том, что свет этих глаз может погаснуть, ей стало грустно. Но что, если ты погибнешь на этой войне? спросила она.
На небе меня встретят Иисус и апостолы. Он перекрестился. Но я слишком умный, чтобы погибнуть, как и гремксола. Это ты в опасности. Мне ты не веришь, но не беспокойся, я знаком с Гусманом, он abanderado в неаполитанской tercios, он знает английского быка Барраса?
Ампаро кивнула.
Борса.
Борса. Да. Я попрошу Гусмана поговорить с Борсом, и они заберут тебя обратно. Тангейзер не оставил бы тебя жить в доках, но, наверное, он там, он махнул рукой в темноту за заливом, убивает турецких генералов или поджигает их корабли.
Чем больше расходились его фантазии, тем больше волновалась Ампаро.
Откуда ты знаешь, что делает Тангейзер?
Народ на бастионе Кастилии о нем говорит, пояснил он, давая понять, что и сам числится в их рядах. Los soldados particular. Его даже рыцари уважают. Дверь Ла Валлетта открыта перед Тангейзером, как ни перед кем другим. Только Тангейзер осмеливается ходить во вражеский лагерь. Словно заметив ее смятение, он прибавил:Не бойся за капитана Тангейзера. Говорят, он никогда не умрет. Тангейзер знает Турка. Тангейзер знает самого султана Сулеймана. И может быть, даже дьявола. Но скажи мне, это та belle dame тебя выгнала? А что ты сделала?
Никто меня не выгонял, сказала она. Я живу в Английском оберже.
Он снова посмотрел на нее, с неким благоговением.
Тогда почему же ты здесь?
Я пришла сюда в поисках покоя.
Покоя? Эта идея сбила его с толку. Он поднялся. Я провожу тебя обратно в оберж. Это дом Старки, последнего из английских рыцарей. Я знаю его, знаю очень хорошо.
Он поднялся. Он казался таким галантным, что Ампаро не смогла отказаться. Она тоже поднялась. Сбросила с плеч одеяло и отдала ему. Он забрал его, словно вдруг осознав, что это слишком старая вещь, ее оскорбительно предлагать даме столь очевидно высокого положения. Он скатал одеяло и засунул между бревен. Потом заметил висящий у нее на шее кожаный цилиндр.
Что это такое? спросил он.
Ампаро сунула футляр под мышку.
Одна любопытная вещица, сказала она. Он поджал губы, поняв, что это и все, больше она ничего ему не расскажет. Она спросила:Как тебя зовут?
Орланду, ответил он. И прибавил:Когда я уеду посмотреть огромный-огромный мир и стану большим человеком и воином, я буду называть себя Орланду ди Борго.
А почему ты живешь здесь, на берегу? спросила она.
Здесь я свободен.
А где твоя семья?
Моя семья? Орланду закусил губу. Он коротко взмахнул рукой, словно отрубил что-то ребром ладони. Я их оставил, сказал он. Они нехорошие люди.
Она хотела спросить еще, но по его лицу поняла, что он не ответит, что эта тема причиняет ему боль.
А как зовут тебя? спросил он.
Ампаро.
Он улыбнулся.
Прекрасно. Значит, ты испанка. А ты тоже благородная, как и belle dame?
Она отрицательно покачала головой, и он заулыбался еще шире, словно они сделались еще ближе друг другу. Она подумала, не хочет ли он ее, и тут же поняла, что не хочет. Он мечтал стать мужчиной с таким почти осязаемым отчаянием, от которого ей тоже делалось больно, но он все-таки был еще слишком мальчишка, чтобы чувствовать подобное желание. Она вдруг подумала, осененная: а что, если он и есть мальчик Карлы?
Она сказала:
Ты познакомишься с Тангейзером, когда он вернется. Я расскажу ему, какой ты галантный, как ты защищал меня от tercios; ты, наверное, захочешь пожать ему руку.
Глаза Орланду широко раскрылись.
Ты же хочешь пожать ему руку? спросила она.
О да, очень, ответил Орланду. Очень-очень хочу. Он пригладил волосы, словно уже приводил себя в порядок по такому случаю. А когда?
Я поговорю с ним завтра, пообещала она.
Орланду схватил ее руку и поцеловал. Никто еще не целовал ей рук.
Пойдем же, сказал он. Давай я провожу тебя домой, пока луна не села.
Ампаро надеялась, что этот тот самый мальчик, которого ищет Карла. Ей нравилась его душа. Если это не тот мальчик, подумала она, может быть, они смогут заставить себя поверить, что это все-таки он.
* * *
Пятница, 8 июня 1565 года
Английский обержза стенами Эль-Боргокрепость Святого Анджело
Аллах акбар! Бог велик! Аллах акбар!
И говорю я, что нет Бога, кроме Аллаха.
И говорю я, что Мухаммедпророк Его.
Все на молитву!
Все на молитву!
Все на молитву!
Вперед к победе!
Аллах акбар!
Нет Бога, кроме Аллаха!
Тангейзер проснулся на рассвете под выпеваемые муэдзином призывы. Уже семнадцать рассветов адхан вплывал с высот Коррадино в окна обержа. Даже после стольких лет, проведенных среди франков, это пение наполняло егов зависимости от того, что ему снилось, благоговением, страхом, гордостью, готовностью сражаться, непонятной тоской, природу которой он не мог определить. И не важно, что слов было не различить. Аль-фатиха врезалась в его душу и никогда не сотрется с нее.
Веди нас путем праведных.
Путем тех, кого Ты пожаловал Своей милостью,
Не тех, на кого Ты обрушиваешь гнев Свой,
Не тех, кто сбился с пути истины.
В его сердце была пустота, такая же огромная, как Вселенная вокруг него, и в этой пустоте он не находил ни милосердия, ни пути, казавшегося верным, ни чьего-либо указующего перста. И даже в свете своих собственных огней он шел тропами настолько неправедными, какими только может ходить человек, не рискуя оказаться на виселице. Рука Ампаро проскользнула по его груди, ее пальцы, подчиняясь какому-то нежному сну, погладили его шею, она вздохнула. Тангейзер вдохнул ее запах, а вместе с ним и надежду на новый, яркий, день.
Бледный лимонный свет врывался в ниши лишенных стекол окон и золотил кожу Ампаро, свернувшуюся в клубок рядом с ним. Простыня была отброшена в сторону и закручена вокруг ее бедра. Ее голова лежала у него на плече, черные волосы падали на щеку, темные губы оттенка драгоценного граната приоткрыты. Когда она дышала, под кожей обозначались ребра, и он немного вытянул шею, чтобы увидеть изгиб ее ягодиц. Она казалась ему прекрасной, несмотря на то что ее лицо и разум были несовершенны и странны. Его член затвердел и увеличился, пока он проводил рукой по ее спине. Кончиками пальцев он нащупывал ее позвонки и скользил по ним с одного на другой, пока пальцы не перешли с жесткой кости в ложбинку между ягодицами, вызывающую в нем такой восторг. Подобные плотские утехи могут и вовсе затянуть мужчину, если бы только мир позволил ему. Но уж этот-то мир точно не позволит, потому что его сердце сделано из камня. Он решил потихоньку разбудить ее, поцелуями и разными другими уловками, поскольку теперь точно знал, что ее тело так же жадно желает его рук, как и его рукиее тела. Потом он навалился бы на нее всем своим весом, скользнул в нее и вжал бы в матрасон знал, как это ее возбуждает.