Он запил кусок почки вином. Потом обдумал другую ложь, на мысль о которой навела его Ампаро, пока он расстегивал пуговицы на ее платье, вернувшись с полуночного военного совета. Можно подменить того, кого они ищут, любым мальчишкой из огромного числа городских сирот. Она подружилась с каким-то из этих оборванцев в доках и спрашивала, может ли привести его сюда. Будет достаточно просто завоевать доверие подобного мальчишки, заранее научить его кое-чему, заставить его заучить нужную дату рождения, которую затем подтвердить, просто-напросто подделав листок в записях, которые ему достались. Все будут довольны, и они смогут быстро убраться с этого острова безумия и смерти.
Он поймал себя на том, что созерцание последнего кусочка на тарелке внезапно вызвало у него дурноту. Гордостьчудовищное проклятие. Она гораздо вернее приводит к гибели, чем любой порок. Любовь и уважение к женщинамдаже еще хуже и, среди прочего, способны запросто испортить самый лучший завтрак. Он помахал Никодиму, чтобы тот нес кофе. Отхлебнул глоток бодрящего напитка и подождал, когда его дух воспрянет. Он же еще не был в Мдине, официальной столице острова. Ла Валлетт поддерживал связь с ее гарнизоном с помощью своих знаменитых лазутчиков, но путь туда полон опасностей. Однако же мальчик родился именно в Мдине, туда необходимо попасть. Если поездка в столицу окажется столь же безрезультатной, как и все прочие попытки, он убедит Карлу, что больше им нечего здесь делать.
Он потер лицо обеими руками. Его единственным желанием сейчас было вернуться в постель, в объятия Ампаро, но это как раз было одно из тех желаний, которые вернее других ввергали его в неприятности. Карла попросила отвезти ее на Мальту, он сделал это и многое другое. Он вернул румянец на ее щеки. Он дал ей возможность ощутить вкус приключения. Пусть они проиграют, но с честью. Конечно же, ее демоны успокоятся при таких условиях. Он привел козочек в волчье логово, и сознание этого тяжко давило на его разум. Естественно, теперь его обязанность состоит в том, чтобы вывезти их обратно. Откажет ли она ему в титуле после женитьбы? Он как-то позабыл обговорить это условие среди прочих деталей их сделки, что только доказывало слабость его разума, затуманенного зрелищем прекрасной груди. Он безгранично обожал Карлу, сильнее, чем хотел бы признать. Мужчина способен и не на такие глупости ради женщины. Но ведь он бороздил эти воды, еще и поддавшись чарам Ампаро. Это задевало Карлу, без всякого сомнения, и когтистая лапа сжала ему внутренности. Если бы только графиня была чуть менее чувствительна Если бы он только не напутал с поцелуем, который пытался похитить у нее в саду. Все, что он сумел уловить, отвращение. Что и неудивительно. А какое сильное чувство он испытывал, глядя на спящую Ампаро всего какой-то час назад?
Проклятье! Он был закован в невидимые кандалы. Мучим духовными орудиями пытки, созданными самим дьяволом. Проницательный человек сумел бы устроить свой отъезд без лишней суеты. Но он не был проницательным человеком, во всяком случае так казалось, и он подытожил все эти пустые размышления тяжким вздохом.
Тебя что-то мучит, мой господин, произнес Никодим.
Тангейзер простонал и опустил руки. У македонца было поразительное лицо, смуглое, с ясными чертами, совершенно симметричное и пропорциональное. Черные глаза с длинными ресницами смотрели на мир с оскорбленной невинностью икон на стенах Айя-Софии. Возможно, именно благодаря этим качествам он и оказался среди личных охранников Мустафы, потому что старики черпают уверенность в зерцале юности. Они говорили по-турецки.
Я слишком часто предаюсь мысленному самобичеванию, пояснил Тангейзер. Не советую тебе обзаводиться подобной привычкой.
Ты показал мне обратную дорогу к Христу, сказал Никодим. Его глаза сияли идеализмом человека слишком юного, чтобы понимать некоторые вещи. Моя жизнь принадлежит тебе.
Тангейзер улыбнулся.
Я не религиозный человек.
Ты зришь в суть вещей, на что способны только религиозные люди.
Тангейзер не видел причины возражать ему. Верность, на чем бы она ни основывалась, была ценным приобретением. Никодим подтянул рукав рубашки, обнажив бронзовую мускулистую руку, а на ней браслет желтого золота с гравировкой. Он снял браслет и протянул Тангейзеру.
Прошу тебя, сказал он. Прими в подарок. Он облегчит твои страдания.
Тангейзер рассмотрел вещицу. Это было разомкнутое кольцо, тяжелое, наверное, унций семь или восемь, очень мужское украшение. Цвет металла был неровный, с оттенками, и полировка не доведена до совершенства, в узоре были заметны следы от молотка, симметрия тоже была не идеальна. Но тем не менее вещь была поразительная. В центре ширина браслета доходила до полутора дюймов, к краям он сужался до дюйма. И края были украшены головами рычащих львов. Тангейзер повернул браслет к свету и увидел внутри надпись на арабском языке. Он прочитал ее вслух.
«Я пришел на Мальту не за богатствами и не за славой, а ради спасения своей души».
Он посмотрел на Никодима. Интересно, кто подарил его юноше и почему, но он сомневался, что действительно хочет знать ответ. Тангейзер надел браслет на руку. Он ощутил, как приятное тепло разливается по его груди. Наверное, эта надпись заключала в себе сверхъестественную силу.
Это самый ценный подарок из всего, что у меня есть, произнес Тангейзер. Он поднял руку, и браслет сверкнул неярким, почти охристым, светом. В нем заключена сила, не видная глазу.
Никодим серьезно кивнул.
Прежде чем сделаться султаном, шах Сулейман был золотых дел мастером,сказал Тангейзер.
Да, отозвался Никодим. Я тоже. Тангейзер посмотрел на него. То есть я учился пять лет. Но так и не вступил в гильдию.
Теперь мелкие изъяны браслета сделались понятны.
Так, значит, это твое собственное творение.
Никодим кивнул.
Из сорока девяти золотых монет. Он произнес это так, словно эти монеты были платой за что-то, чего нельзя продавать.
Значит, ты преобразил нечто заурядное в красоту, продолжал Тангейзер. На свете нет магии выше.
Облачко грусти набежало на лицо македонца.
Тангейзер улыбнулся.
Позволь мне обнять тебя.
Никодим шагнул к нему, и Тангейзер прижал его к груди.
А теперь ступай, поднимай Борса из его берлоги. Он отпустил юношу. И приготовь что-нибудь вкусное для женщин, пока меня нет. Они едят как воробушки. Никодим развернулся, чтобы уйти, но Тангейзер остановил его. Никодим, ты облегчил мои страдания.
Лицо Никодима озарилось улыбкой. Он поклонился и вышел. Тангейзер подошел к двери, и яркие блики солнечного света заиграли на браслете. Только золото выглядит и ощущается как золото. Все остальное просто обман, за это люди и любят его. Тангейзер ощутил легкую дрожь под ногами, и звуки нескольких дюжин взрывов докатились до обержа. Осадные орудия начали обстрел со склонов холма Скиберрас. Для форта Сент-Эльмо начинался новый день.
* * *
Пятница, 8 июня 1565 года
Госпитальная площадь, крепость Святого Анджело
Борс подавил раздражение из-за того, что пропустил горячий завтрак; он уминал хлеб с сыром и запивал вином, пока они шагали через город.
Эти женщины доводят меня до безумия, произнес Матиас.
Борс разыграл изумление.
И что же эти нежные возвышенные создания выкинули на этот раз?
Матиас фыркнул.
А разве им нужно делать что-нибудь другое, чем просто дышать? Он развел руками, словно представляя себя жертвой сил более могучих и хитроумных, чем он сам. У меня есть одна, но я хочу и другую тоже.
Графиню? спросил Борс. Я-то думал, она для тебя слишком благородна.
Она очаровывает, даже не подозревая об этом.
Ну, думаю, ты запросто можешь пасть в ее жаркие объятия, как только оставишь в покое ее дражайшую подругу. Судя по ее виду, она не была с мужчиной с тех пор, как родился ее ребенок. Хотя, ясное дело, в этих вещах ты куда искушеннее меня.
Если бы речь шла об одном лишь плотском желании, все не было бы так сложно. Но я испытываю чувства к ним обеим.
А вот это брось, посоветовал Борс. Любовь и в лучшие временаштука, не заслуживающая доверия.
Я не сказал «любовь».
Тогда давай поспорим, сколько ангелов может уместиться на острие иглы.
Продолжай, сказал Матиас.
На войне любовь становится настоящей чумой, принялся объяснять Борс. Ненавидевшие друг друга соперники делаются братьями, неприязнь становится крепкой дружбой, а люди незнакомые прижимают друг друга к груди. Посмотри на Ла Валлетта. Бьюсь об заклад, еще шесть месяцев назад многие испанцы или итальянцы сплясали бы на радостях джигу, увидев, что у него из спины торчит кинжал. Во всяком случае, я слышал такое. А теперь этот человек ходит по воде. И почему? Он выдержал драматическую паузу. Потому что любовьэто та лошадь, которая тащит грязную телегу войны. Иначе почему мы воюем снова и снова? Что же касается войны и женщин, ни в одно другое время их плоть не кажется такой восхитительной, их добродетелитакими яркими, а их нежностьболее желанной для твоей души. Он посмотрел Матиасу в глаза. А дырка у них между ног превращается в самый глубокий колодец, в какой ты когда-либо падал.
Матиас немного помолчал, размышляя над его словами, что обрадовало Борса. Обычно у Матиаса на все был готов ответ.
И что же ты посоветуешь? спросил он.
Посоветую? У Борса вырвался короткий смешок. На подветренном берегу Галерного пролива живет одна шлюха, которую я от души рекомендую, хоть она и весит не намного меньше меня. В голом виде она сама по себе такое чудо, какого ты никогда не забудешь.
Я же серьезно.
Тогда вот что я тебе скажу. Единственная задача здесьостаться в живых. А любить или там желать означает играть с огнем. Он пожал плечами. Но я зря сотрясаю воздух, ведь игра без риска и вовсе не игра для таких, как ты. Так что мой советпоимей обеих, и пусть дьявол получит то, что ему причитается. Только когда все это закончится, ты поймешь, что все это значит. И то вряд ли.
Матиас размышлял над его словами, пока они подходили к площади перед госпиталем «Сакра Инфермерия». Его настроение изменилось, когда он увидел отца Лазаро, вышедшего на улицу и спускающегося по ступенькам.
Смотри, произнес Матиас, вот идет моя добыча. Он поклонился Лазаро, который в ответ настороженно кивнул.
Отец Лазаро, яМатиас Тангейзер, недавно из Мессины. Надеюсь, вы не сочтете меня невежливым, но у меня к вам есть просьба. Леди Карла очень хочет помогать раненым, о чем вы, собственно, осведомлены, однако же ей отказывают в возможность приносить пользу. Поэтому я понадеялся, что мы с вами сможем заключить сделку и договориться по этому вопросу.
Уход за страждущимисвященная обязанность ордена, а не предмет каких-либо сделок, заявил Лазаро. В любом случае, только у нас имеются необходимые знания.
А какими знаниями необходимо обладать, чтобы подержать больного за руку и прошептать ему несколько утешительных слов?
Она же женщина.
Звук женского голоса возвращает мужчине желание жить лучше всех ваших эликсиров и снадобий, вместе взятых.
Наши мужчины выздоравливают благодаря молитве и Божьему милосердию, возразил Лазаро.
Ну, тогда графиняпосланник Бога. Она полжизни провела на коленях.
Ни одной мирской женщине не дозволено появляться в «Сакра Инфермерии».
Значит, единственное, что ее не пускает, ваша гордость, точнее сказать, тщеславие?
Монах разинул рот от такого бесстыдства.
Что же нам теперь, открывать двери всем женщинами в Эль-Борго?
Этого, конечно, делать не стоит, сказал Матиас. Но тем не менее не будет большого греха, если вы сделаете исключение для такой знатной дамы, как она.
Лазаро, видимо, не желал сдаваться. Матиас положил руку на плечо монаха. Лазаро вздрогнул, словно никто и никогда за всю его жизнь не позволял себе подобной вольности.
Отец, вы человек Господа и, прошу меня простить, не первой молодости. Вы не можете себе представить, что видприсутствие, запах, ауракрасивой женщины может сотворить с боевым духом воина.
Лазаро взглянул в варварское лицо со шрамами, нависающее над ним.
Я надеялся избежать упоминания об этом предмете, но до меня дошли слухи, что леди Карла не так благонравна, как вы говорите.
Матиас предостерегающе поднял одну бровь.
Вы выставляете меня лжецом, отец.
Разве она не живет с вами во грехе?
Вы меня разочаровываете, святой отец, сказал Матиас. И очень горько, простите мне мою развязность.
Рот Лазаро сложился в некое подобие овечьего ануса. Матиас взглянул на Борса. Борс отвернулся, чтобы подавить смешок.
Подобные сплетни нелепы и оскорбительны, продолжал Тангейзер. Разве не сам Моисей считал лжесвидетельство преступлением? Его глаза потемнели. Сам я не обладаю добрым именем, которое требуется оберегать, но, как защитник дамы, я бы посоветовал вам не оскорблять ее честь подобными клеветническими утверждениями.
Значит, это неправда? нервно произнес Лазаро.
Я потрясен тем, что братия прислушивается к подобным непристойным сплетням.
Лазаро, несколько смущенный, сделал слабую попытку оправдаться.
Возможно, вы не знаете, но леди Карла покинула этот остров с позором.
Она рассказала мне об этом случае, потому что она ни в чем не виновата. А тот позор, о котором вы говорите и который занимает многие умы, должен был пасть на человека более могущественного, чем она, и ни в коем случае не на нее. Кроме того, все это было очень давно. Неужели ваше благочестие так велико, что вы отвергаете слова Христа о прощении? Неужели вы бы прогнали Магдалину от подножия креста? Стыд и позор вам, отец Лазаро. Когда Лазаро съежился от этой тирады, Тангейзер немного отступил назад и продолжал уже мягче:Если вы проявите лучшие качества христианина, очень возможно, что фунт иранского опиума окажется в вашей аптеке. Или даже два.
Лазаро заморгал, теперь уже совсем сконфуженный.
Вы утаиваете опиум? Когда в госпитале полным-полно тяжелораненых?
Борс вспомнил об увесистом сундуке под бочкой. Матиас изобразил печальную улыбку.
Может быть, я заслужил столь низкое мнение, какого вы обо мне, святой отец, придерживаетесь, хотя мы с вами и не были знакомы до сего дня. Но утаивать опиум?
Лазаро попытался сгладить впечатление.
Наверное, беспокойство о пациентах заставило меня сделать слишком поспешный вывод
Однако же, продолжал Тангейзер, воздев руку, должен сообщить, что, подвергаясь огромному риску и идя на внушительные денежные траты, я раздобыл лекарство для вашего госпиталя на турецком базаре.
Охваченный раскаянием, отец Лазаро вцепился в его руку.
Простите меня, капитан, умоляю.
Матиас благосклонно кивнул головой.
Леди Карла будет счастлива принять ваше предложение.
На лице Лазаро отразилось беспокойство.
Но хватит ли у леди Карлы сил для столь мрачной работы? Лазаро взглянул на ступени монастырского госпиталя. Вида некоторых вещей не выдерживают даже самые крепкие желудки и самые крепкие сердца.
Сердце графини из чистого золота. Но если ее желудок окажется слабее, тогда ваша гордость будет удовлетворена, а еепосрамлена. Вы найдете ее и ее компаньонку в Английском оберже.
Ее компаньонку?
Ампаро. Если вас так интересуют пошлые сплетни, это как раз та женщина, с которой я живу во грехе. Лазаро заморгал. Матиас перекрестился. Dominus vobiscum, добавил он.
И они пошли прочь.
«Dominus vobiscum, подумал Борс. Это священнику-то».
Только на незнание правил поведения можно было списать подобную наглость, однако такое незнание не входило в число недостатков Матиаса.
* * *
Крепость Святого Анджело поднималась над Большой гаванью как какой-нибудь гигантский плавучий зиккурат, ее голые стены спускались венцами из глыб песчаника прямо к воде. С высоты стен Сент-Анджело открывался несравненный вид на Большую гавань и форт Сент-Эльмо, и, когда они поднялись на последнюю ступеньку, сердце Борса тяжело забилось не только оттого, что он запыхался. Он оказался вдруг в императорской ложе, даже у самого Нерона не было зрелища столь великолепного.
Они вышли под слепящее солнце как раз вовремя, чтобы их оглушил залп пушек с кавальера Сент-Анджело. Огромная деревянная платформа для пушек, сотрясающаяся и скрипящая от выстрелов, была сооружена специально, чтобы было удобнее целиться по турецким позициям. Струйки дыма поднимались над прозрачной водой далеко внизу. Борс прикрыл глаза ладонью, чтобы рассмотреть канониров. Они набросились на стреляющую шестнадцатифунтовыми ядрами пушку, как на какое-то опасное животное, которое необходимо удержать на месте. Артиллеристы были оголены по пояс, хотя день пока еще стоял прохладный; красными ртами они хватали серный воздух, и все с ног до головы были черны от пороха и смазки. Их грязные тела истекали потом и были покрыты мокнущими язвами от ожогов, полученных во время работы. И все они, все девять человек расчета, проклинали и Бога, и дьявола, и своих старушек матерей, их родивших, напрягая все силы, чтобы удержать на местах огромных бронзовых тварей. Глаза их были налиты кровью, лица сплошь в копоти, словно все это некая сатанинская комедия и они в ней менестрели, безумные и мрачные.