На задней парте тихонько шелестели карты, Гвоздь с Карасем резались в «дупль». На первых рядах внимали математику, старательно переписывая формулы.
Что и требовалось доказать! воскликнул Циркуль. Ударил мелом в доскуи над его головой влепился в стену комочек жеваной бумаги.
Муха косо полетела к окну, заваливаясь на повороте. «Снаряд», задержавшись на мгновение в изгибе колоса, сполз с герба и шлепнулся на преподавательскую плешь.
Кто?!
У Циркуля на щеках проступили красные пятна.
Всем встать!
Загремело, застукало. Класс поднялся недружно«детки» возмущенно роптали, приютские посмеивались.
Циркуль пробежался вдоль ряда, махнул «деткам»:
Вы! Можете садиться! Остальным стоять!
А че сразу мы? заблажил Карась.
Молчать!
Теперь солнце било Нику в лицо, заставляя жмуриться. Боль нарастала медленно. Казалось, в середину лба давит железный палец.
Вы должны благословлять возможность учиться в одном из лучших заведений страны! Быть благодарными и стараться! Стараться изо всех сил хотя бы пытаться соответствовать высоким стандартам нашей гимназии. Вам дали шанс
Когда-то Ника начинало трясти при этих словах, сейчас он слушал равнодушно.
Зареченский! Циркуль остановился перед ним. Что за расхлябанность? Немедленно застегнитесь! Проявите хоть каплю уважения к учебному заведению.
«Что же он так орет? подумал Ник. Точно кулаком по мозгам».
Втиснул пуговицу в петлю. Воротник мундира сдавил горло.
Ваше поведение в последнее время возмутительно. Вы распустились, Зареченский! Вы стали непозволительно дерзки! Не удивлюсь, если эта выходка
Моя! перебил Ник.
Циркуль осекся. В глазах за стеклами очковнедоумение.
Я это сделал! И что дальше? Балл по поведению снимете?
Плевать. Ну в самом деле!
Зареченский! Немедленно извинитесь! Я жду.
Ник молча смотрел на преподавателя.
Циркуль круто развернулся. С треском открыл шкафзакачался стоящий на нем гипсовый цилиндр. Появилась тетрадь в темно-синем переплете.
За спиной Грошик шумно втянул воздух сквозь зубы.
Математик писал долго, заполняя страницу убористым почерком. Поднял голову, сверкнул на Ника очками.
После уроковк завучу!
Вот черт
Ударил звонок и сразу же потонул в выплеснувшемся в коридор шуме.
Можете идти, разрешил Циркуль.
В рекреации гулко звучали голоса, покачивались от сквозняка шторы и флагигимназический и Федерации. Портреты членов сената отбрасывали на стены солнечные блики.
Ник свернул под лестницу, в старый туалет.
Окна тут были открыты, но все равно пахло дымомвперемешку с оттаявшей землей и набухающими почками. Солнечный луч косо перереза́л пол и ломался о кафельную стену. На подоконнике устроились Гвоздь с Карасем. Гвоздь курил нахально, не скрываясь. Карась прятал бычок в кулаке.
Ник расстегнул мундир и наклонился к раковине. Поймал губами струю воды, холодную, с железистым привкусом.
Боль потихоньку отпускала.
Эй, Немой! махнул Гвоздь.
Ник подошел и пихнул в бок Карася, чтобы подвинулся. Тоже уселся на подоконник.
За решеткой, руку протянидостанешь, высилась кирпичная стена. По краю ее торчали медные пики в разводах патины. Из-за стены глухо доносился уличный шум.
Че, на волю охота? подмигнул Гвоздь.
Ник потрогал кирпич. Нагрелся на солнце.
Теплый камень с оглаженными прибоем боками, липкие от арбузного сока пальцы
Вот что это? Когда?
Гвоздь выкинул окурок в щель за окном.
А ты, Немой, к весне борзеть стал. Голос его звучал равнодушно, но выдали глазаблеснули злым любопытством.
Ну и? Тебе не пофиг ли, Гвоздик?
Пока не лезешь на мою территориюоднописсуарственно. Так что хамей, но не зарывайся. Понял?
Вполне.
Вот и умница. А теперь колись, на хрена концерт? Это ж не ты сделал.
Почему? Сам говоришь, оборзел.
Не в твоем стиле.
Ник приподнял брови, демонстрируя удивление.
Охота за другого к Упырю идти? не отставал Гвоздь.
Почему за другого? У меня был выбор. Мог промолчать.
Выбор. Гвоздь сплюнул за окно. Был бы у меня выбор, я бы Упыря
Он выругался.
Боюсь, с физиологической точки зрения это невозможно, заметил Ник. Хотя Ut desint vires, tamen est laudanda valuntas.
Чего? удивился Карась.
Пусть не хватает сил, но желание все же похвально.
Гвоздь хмыкнул.
А не хочешь узнать, кто стрельнул? предложил он. Морду начистишь, все утешение.
Не думаю, что это мне поможет.
Карась спрыгнул с подоконника, повел острым носиком.
А слыхали, чего говорят? спросил он. Когда Упырь был маленьким вонючим Упыренком, к нему Псы приходили. Печать поставили. А л-рей снял.
Больше слушай! Кто б его потом в гимназию пустил!
По закону все освобожденные от проклятия начал Ник.
Гвоздь закашлял-заперхал.
Ну ты даешь, Немой! У кого тот закон!
Вот именно.
Помолчали.
Ник снова потрогал стену, но больше ничего не вспоминалось.
Ладно, я пошел.
Удачи, пожелал в спину Гвоздь.
Коридоры опустели, и только из малышовой рекреации доносились голосатам начиналась продленка. В окно было видно, как отчаливают со стоянок автомобили, унося в прохладных, кондиционированных салонах «деток».
Перед дверью Ник задержался. В отполированной табличке отразилось его лицо с сердито закушенной губой. Это же смешнобояться завуча! Но он боится.
Одернул мундир, провел ладонью по медным пуговицам.
Разрешите, господин Церевский?
В кабинете полумракшторы задернуты. Но Упырю хватило одного взгляда, чтобы засечь мундир дешевого сукна и приютскую нашивку на плече.
Фамилия! прозвучало резко, как хлыстом щелкнул.
Зареченский. Восьмая параллель. Класс «бэ».
Завуч выдернул из стопки тетрадей ту, в которой писал Циркуль. Зашелестели страницы.
Громко тикали часы на стене, поблескивали стрелки. У Ника зачесалась шея, натертая жестким воротником, но он не шелохнулся.
Упырь может сделать запись в личном деле, а его обязательно просматривают на комиссии. Накапать директору приюта. Заставить отсиживать в пустом классе после уроков каждый день, неделю или больше. Вытащить на общее собрание и отчитывать, пока стоишь навытяжку под насмешливыми взглядами «деток».
Ну что же, Зареченский. Рассказывать, какой ты идиот, я не буду, ты сам это понимаешь. Напоминать, как легко потерять «королевскую квоту», тоже нет необходимости, не так ли? Упырь улыбнулся, и Нику показалось вдруг, что ерунда, которую нес Карась, совсем не ерунда. Была печать! Можешь идти. Два часа карцера.
Откуда-то же Упырь знает, какое наказание страшнее всего.
Когда Ник спустился на первый этаж, в гимназии уже стало тиховсе разошлись, а малышей загнали в классы. Охранник скучал за столом, глядя сквозь стеклянную дверь на залитый солнцем двор.
На миг Ник остро позавидовал ему.
В подвале было прохладно и светло, под потолком, через три шага на четвертый, горели лампы. Служитель по прозвищу Карп отпер дверь и кивнул:
Заходи.
Ник перешагнул порог.
В маленькой каморке стоял обычный стул из класса. Это простопробыть здесь два часа. Многие предпочтут такое наказание любому другому.
Карп дождался, когда Ник сел, и закрыл дверь.
Стало темно.
Ник вцепился в край стула. Спокойно! Вдох, выдох. Боль в закушенной губе.
Медленно запрокинул голову. Там, за невидимым потолком, классс огромными окнами, очень светлый. А тут, совсем рядом, за дверью, горят лампы. В конце коридора бытовка, в которой у Карпа припрятан чайник. Служитель прихлебывает из стакана и клацает вставной челюстью. Посматривает на часы. Он выпустит Ника минута в минуту.
Но как же хочется затаиться и перестать дышать! Чтобы не услышали, не почуяли
Это прошло, произнес Ник. Этого сейчас нет.
Запах мокрой шерсти и гнилой картошки только чудится. Тем более здесь не может пахнуть кровью.
Текут секунды. Раз, два, три Складываются в минуты. Их должно быть сто двадцать. А секундсемь тысяч двести. Можно вытерпеть. Их можно просто сосчитать.
двести тридцать четыре, двести тридцать пять
Ник вздрогнул: показалось, шаги над головой. Но толстые перекрытия не должны пропускать звуки. Носятся в пустотах крысы?
Да, и скребут когтями по балкам. Вот сейчас звякнет железное кольцо под лапой.
Прекрати! крикнул сам себе.
Карп не услышит, дверь закрывается плотно, чтобы и лучика не проскользнуло.
Нужно просто считать: тысяча семьсот пятьдесят шесть, тысяча семьсот пятьдесят семь Считать, не обращая внимание на то, как сводит судорогой мышцы, как сбивается дыхание.
три тысячи ровно. Три тысячи один
За стеной шумный Сент-Невей. В нескольких кварталах от гимназии участок УРКа, он работает круглосуточно. Ник частенько встречает тонированный автомобиль с серебристой эмблемой на бортах.
Невозможно представить, чтобы здесь, в элитном учебном заведении, нашелся
прикрыл глаза рукой от брызнувшего света. Пальцы дрожали.
Выходи.
В городе начинались сумерки. Пахло талым снегом и женскими духами. В витрине аптеки отражался закат, растекаясь по стеклу алой пленкой. На бульваре, как обычно к вечеру, стало оживленнее. Сидели рядком художникихоть шарж нарисуют, хоть в ангела с крыльями превратят. Кричали в мегафоны зазывалы, приглашая на прогулки по Ладе. Толпились у спуска к реке торговцы с лотками сувениров.
Иногда все этокупол Морского собора на фоне облачного неба, булыжники под ногами, мокрый ветер с Ладыказалось Нику очень знакомым. Как-то он долго простоял на углу рядом с кофейней «Марле и Шарль». Смотрел на ажурный мостик, перекинутый через канал. На зеленый дом с белой лепниноймаски на фасаде корчили рожи, негодуя и радуясь, возмущаясь и гневаясь. Сеяла морось пополам с крупинками снега, продувало насквозь пальто. Ник замерз, как собака, но так ничего и не вспомнил.
Сейчас купола собора остались справа. Ник прошел мимо Торговой галереи и за серо-розовым зданием художественного училища нырнул в проходной двор. Сразу стало зябкопод защитой высоких стен еще сохранились сугробы. Ник зачерпнул на ходу снега. Смял в кулаке, дожидаясь, когда побежит талая вода, а потом холодной мокрой ладонью обхватил лоб. Чтоб Упырю
Привет освобожденным узникам!
Гвоздь выскочил из-за сарая и ударил в плечо. Был он уже без сумки, в мундире нараспашку.
Как отдохнулось в карцере?
Какой ты информированный, Гвоздь, с досадой сказал Ник. Газет не надо.
Не-а, я просто умный и догадливый. Помнишь, мы тебя в кладовой заперли? У тебя такая же рожа была.
Кретины.
Гвоздь хмыкнул и потрогал нос, разбитый в той драке.
Тропинка вывела на улицу, зажатую между плотно стоящими домами. По разбитому тротуару вдвоем идти было неудобно, но Гвоздь не отставал.
Не, ну ты колись, Немой: какая блоха тебя укусила?
По Упырю соскучился.
Извращенец!
Гвоздь сплюнул в переливающуюся бензиновыми разводами лужу.
Смотри, допрыгаешься. Знаешь уже?
Он явно ждал вопроса «О чем?», и потому Ник промолчал.
Показалась кованая решетка. За ней росли тополя, и между серыми, уставшими от зимы стволами виднелось здание приюта. В нескольких окнах горел свет.
Ник замедлил шаг.
На неделе комиссия приезжает, не выдержал Гвоздь.
Тьфу ты!
Вне графика?
А хрена им еще делать?
Блеснули часы на фасаде. Минутная стрелка подбиралась к двенадцати, напоминая, что нужно успеть отметиться.
Не вовремя, да? ухмыльнулся Гвоздь.
«Не вовремя», согласился про себя Ник, а вслух преувеличенно удивленно сказал:
Гвоздик! Да ты никак боишься? Сочувствую.
Гвоздь перестал улыбаться и дернул губой, заставив натянуться шрам над подбородком.
Слушай, я ведь предупредил: не борзей. Вежливо, по-хорошему. А мог бы сразу зарыть, без превентивных разговоров. Не ценишь ты, гляжу, доброе отношение.
До крыльца они шли молча.
Подожди, окликнул Ник, когда Гвоздь уже взялся за ручку.
Ну?
Тоже хочу кое о чем предупредить.
Отойдем?
Зачем? Можно и здесь. Так вот, драться с тобой за власть я не собираюсь. Во-первых, она мне не нужна, и ты это знаешь. А во-вторых, я помню: если бы не ты, нас бы тут всех сожрали.
Гвоздь настороженно вглядывался пару мгновений, потом его лицо расслабилось, и шрам спрятался, укрывшись под губой.
Ну, твоя памятьдело известное.
Я в блокнот запишу, пообещал Ник.
Договорились!
Дежурил сегодня дядя Лещ, он равнодушно отметил время напротив фамилий Зареченский и Глеймиров.
На лестнице Ник заторопился.
Ты куда? крикнул Гвоздь.
В библиотеку.
На фиг? Тебя че, Упырь бил книжкой по голове?
Ник перегнулся через перила:
Угу, и приплясывал от радости. Ты не знаешь, что такое Белхе?
Чего-чего?
Вот и я не знаю.
Гвоздь покрутил пальцем у виска.
Ник успел до закрытия и выпросил толстый атлас, пообещав не выносить из зала.
Белхебессточное пресное озеро в восточной части Арефских земель. Длина триста четыре километра, ширина от одиннадцати до восемнадцати. Максимальная глубина двадцать шесть метров, средняяпять и два. Климат в районе озера пустынный. Средняя температура летом около тридцати, зимойминус четырнадцать.
«Похоже на гусеницу», подумал Ник, глядя на карту.
Но почему оно на востоке? До границы оттуда почти две сотни километров.
Помнил автобус.
Пахло бензином и горячей резиной. Гудела земля, обожженная полуденным солнцем. Из перевернутой корзины выкатились абрикосы, валялся раскрытый чемодан. Ника пихнули в автобус силком: втиснули в толпу, и она внесла его в двери. Возле локтя мелькнула головенка в панамке. Истошно кричала женщина. Плакали ребятишки. Под раскаленным железом, в тесноте, казалось невозможным дышать.
Там, в глубине салона, были те, кого Ник отчаянно хотел увидеть, но он вцепился в поручень. Нет, он должен остаться! Должен выйти из автобуса.
Наляг! крикнули снаружи. Тут еще дети!
Охнула толпа. Надавили, и оторвало от поручня. Затрещала футболка. Ник попытался протиснуться к окну. Там не было стеколвоздух! вдохнуть! но люди старались держаться от них подальше, опасаясь вывалиться. Ник ухватился за пустую раму. Он успел увидеть площадь, перегороженную перевернутыми киосками и скамьями.
А потом громыхнуло.
От удара по спине и затылку потемнело в глазах. Тишинатакая, словно весь мир исчез, оглушила.
Автобус горел. Ник лежал на земле, усыпанной раздавленными абрикосами и чем-то красно-черным. Видел языки пламени и как беззвучно полыхнул стенд с расписанием рейсов. А еще видел мужчину в летней пестрой рубашке и парусиновых брюках. Поверх рубашки был надет бронежилет, но мужчину он не спасстесало затылок. Пальцы со сбитыми костяшками касались автоматного приклада.
Лица убитого Ник разглядеть не мог. Повезло, теперь не приходилось гадать: а если это был отец?
Комиссия приехала в четверг. Мальки, вернувшиеся из школы раньше, видели, как прибыл автомобиль с правительственной эмблемой. А чуть позже примчался спортивный «Янгер» серебристого цветахищный, обтекаемый, с тонированными стеклами. Под взглядами потрясенных мальков он круто вписался в поворот и замер у центрального входа. Открылась дверца, и появился старик. Самый обыкновенный, морщинистый, седой, в неброском костюме. Встречать его вышел лично директор. Он непривычно суетился и даже порывался поддержать старика под локоть. Тот, однако, не дался.
«Янгер» обсуждали за обедом и в спальнях, в учебках и в туалетах. Восхищение мешалось с обидой: ну почему такая шикарная тачка досталась этому старому хрену? Зачем ему «Янгер»?!
Хорошее получилось развлечениедля тех, у кого не было «королевской квоты».
Ника вызвали пятым.
Стул стоял в центре комнаты, в нескольких метрах от стола, накрытого бордовой скатертью. За столом сидели двое незнакомых мужчин, похожих друг на друга, директор и женщина. Еще один, пожилой, пристроился с торца. Ник глянул мельком: седые, коротко стриженные волосы, темное от въевшегося загара лицо. Тот, с «Янгера»? Интересные, однако, встречаются чиновники социальной службы.
Садись, велел директор.