А наземная операция захлебнулась так и не начавшись. Считая, что разведали нашу систему огня, немцы пошли в атаку двумя танковыми волнами на поле шириной с километр. Естественно они увидели много, но только больше половины были нашей имитацией выстрелов ПТО - стальная трубка на треноге, холостой выстрел разлетающиеся пороховые газы и пыль - много ли надо, чтобы показать, откуда "стреляет" пушка. Эти позиции были тщательно обработаны артиллерией и пикировщиками - стоило им это семи самолетов и двух батарей, зато их совесть была чиста, как и обстрелянные позиции.
Так что, в предвкушении успеха, первая волна перевалила через холм и, постреливая, двинулась вперед. Мы вели вялый огонь - чтобы пехота окончательно не залегла, но вместе с тем чтобы это было похоже на оборону. Стреляли даже в заведомо пустые клетки - чтобы немцы видели что по ним все-таки стреляли, но при этом думали, что мы стрелять не умеем - еще была надежда, что нас считают дураками. Реальный огонь мы открыли только когда вторая волна также перевалила через гребень и прошла треть холма. Первая волна к этому времени была уже в двухстах метрах от нас, и тут мы вдарили. Амбразуры орудий были повернуты почти параллельно нашим позициям, поэтому каждое орудие на самом деле стреляло на триста-пятьсот метров, но для них это все-равно было практически в упор. Первые и вторые цели были распределены, как только мы увидели построение немцев, по каждой стреляло минимум один а по некоторым особо жирным целям и два ствола. Почти никто не промахнулся, и двадцать танков тут же встали и дружно задымили. Второй залп добавил к ним еще больше десятка. Дальше, так как у разных орудий тяжесть снарядов и скорость работы заряжающих и наводчиков была разной, выстрелы пошли вразнобой, но от этого не менее смертельные, поэтому семьдесят танков первой волны мы растреляли менее чем за три минуты и тут же перенесли огонь на вторую волну.
В это же время по пехоте первой волны открыли огонь и минометы - до этого они молчали, чтобы своими разрывами не сбивать наводку ПТО. Танки второй волны наконец рассмотрели реальные позиции - хоть мы и выкопали много ловушек для пороховых газов, закрыли от немцев амбразуры почти двухметровыми насыпями и обильно полили землю водой, но все-равно через несколько минут интенсивной стрельбы стали появляться пыль и дым, по которым можно было определить хотя бы примерно где находятся стволы нашей ПТО. Но это не особо помогало - все больше танков замолкало и начнало дымить, а пока остающиеся на ходу начали спешно пятиться за холм. Из восьмидесяти танков второй волны ушло не больше десятка, из них до леса дошло пять - остальных подловили штурмовики.
Расстрелянная немецкая пехота залегла и старалась слиться с землей. Поэтому, пока немецкая артиллерия еще боялась ударить по своим, наши стрелки, вышедшие в поле под прикрытием пулеметчиков, собрали пленных и некоторые трофеи и втянули их в свои укрепления. Аллес. Последующий продолжительный артналет немцев был скорее актом ярости, так как существенных потерь нам не принес, но стоил им нескольких подавленных батарей. И, похоже, в этом артналете они истратили послежние снаряды - в дальнейшем огонь артиллерии был минимальным.
В последующие дни было еще несколько авиационных налетов, артобстрелов и небольших атак, но это была агония - немцы потеряли три четверти своей крупнокалиберной ариллерии, более трехсот танков и около трехсот самолетов, и поняли, что раз они не смогли взять нас даже с такими потерями, то им потребуется гораздо больше сил, чтобы прорвать нашу оборону, и этих сил им взять неоткуда - на главном фронте началось шевеление советских войск. Вскоре появились признаки, что немцы оттягиваются от наших позиций. Но делали они это грамотно - видимо, сказались уроки Припяти - они оставляли крупные заслоны и также охраняли свои фланги сильными пехотными подразделениями, поэтому мы могли покусывать их снайперским и минометным огнем и делать налеты штурмовиками, но в целом потери были не такими большими, как в припятском отсуплении.
В общем - они вырвались. Но и мы не были готовы к наступлению - сказывались потери в живой силе и технике и большой расход боеприпасов. Единственное что мы могли сделать - это окончательно перерезать мобильными группами и штурмовиками железнодорожное и, несколько хуже, автомобильное сообщение со Смоленском, постояно висеть над немцами своими разведчиками, сливая нашим информацию о перемещении более-менее крупных сил немцев и делая точечные удары по обнаруженным штабам, складам, мостам и казармам. Понемногу, но каждый день.
Ведь что сейчас произошло ? По сути, мы выдержали первый настоящий крупный общевосковой бой. Две танковые, несколько пехотных дивизий, мощное воздушное прикрытие - и мы от всего этого не то чтобы отмахнулись, но отделались легким испугом. Одних убитых фрицев мы насчитали более трех тысяч - и это только тех, кого нашли на поле боя. Наверняка еще до тысячи осталось в лесах и на лесных дорогах. Раненных же у немцев было никак не меньше. Плюс ко всему - почти двести уничтоженных танков, которые достались нам (еще боле есотни фрицы уволокли с собой), более трехсот самолетов, под сотню унитоженной артиллерии крупных калибров, более тысячи автомашин и бронетранспортеров - немцы понесли существенный урон, особенно если сравнивать с нашими потерями в семьсот убитыми, две с половиной тысячей раненными, ну и техники - под сотню самолетов, семнадцать танков, восемь пушек и двадцать три зенитки. Скорее всего, теперь-то немцы возьмутся за нас всерьез - еще никто не мог противостоять таким их силам, Красная Армия только к весне начала как-то лишь прогибаться, а не просто рушиться под такими ударами. А тут - какие-то партизаны ... Естественно, я понимал, что сейчас была некоторая проба сил - немцы решали, стоит ли тратить на нас время и средства. Поэтому-то все прошло так удачно. Естественно, большую роль в победе сыграла наша тактика. Но немцы уже начинали подбирать к ней ключи. Сыграла свою роль и техника - помимо ИК-приборов у нас была и другая разведывательная аппаратура. Электронщики сделали качественный усилитель низких частот, акустики - чувствительные направленные микрофоны - и разведка пополнилась высокоточными звуковыми постами. Потом эти же УНЧ применялись в радиоаппаратуре. Станции радиоразведки тоже совершенствовались. Если ранее оператор следил за узкой частотой, постоянно слоняясь взад-вперед по диапазону своего дежурства, то новые станции оснащались приемными контурами пониженной добротности - так они могли отследить передачи в более широком диапазоне - несколько таких контуров последовательно отслеживались переключениями между ними. Это позволяло оперативнее обнаружить передачу словами или кодом, соответственно, раньше включались и глушилки. Высокая концентрация артиллерийских стволов, буквально замурованных в бетонные ДОТы, достаточное время на подготовку оборонительных позиций и путей для маневра - все это тоже сыграло немаловажную роль.
ГЛАВА 6.
Главное же - у нас наконец-то родилась качествено новая армия - как раз за девять месяцев. И дело было не столько в вооружении и тактике - из бойцов мы сделали оптимистов. И большую роль в этом сыграла служба психологического обеспечения. Работа велась прежде всего по индивидуальной психологии бойца.
Психологи этой службы постоянно беседовали с солдатами, собирали фактический материал с описаниями их действий, что бойцы чувствовали в разные моменты, почему такое происходило, как они справлялись с проблемами, как преодолевали себя. На основе этих сведений составлялись методички по работе с военнослужащими разных уровней и склада характера, профессиональной ориентации и в разных ситуациях, и одновременно эта же информация доводилась и до военнослужащих с тем, чтобы они сами могли контролировать свое психологическое состояние и давали обратную связь по тем методикам, которые им предлагались. По результатам составлялись мотивационные карты - способы побуждения бойцов к ответственному и качественному выполнению боевых задач, преодолению отсутствия мотивации. Естественно, к бойцам был индивидуальный подход - кто-то живо откликался на беседы с психологами, им было интересно узнать что-то новое, поучаствовать в опросах, экспериментах, а другим все это было до лампочки. В таких случаях психолог только отслеживал состояние бойца, особо на него не наседая с беседами - ну не хочет человек общаться, и не надо лезть к нему в душу, делает дело - и ладно. Вот если дело не делает - тут уж другой разговор, с привлечением как минимум командира.
В месяц ротный психолог тратил до восьми часов на бойца - как на корректировку его психического состояния и мотивационных целей, так и на анализ, описание возникавших ситуаций, методическую и аналитическую работу по новым данным, изучение новых методик и приемов, поступавших от руководства.
Упор в работе с бойцами делался прежде всего на психологическое консультирование, психопрофилактику негативных состояний - лучше обучить человека самому отслеживать и корректировать свою психику, чем потом исправлять последствия психологических травм. Конечно, получалось это не у всех и не сразу - тогда немедленная помощь психолога или более подкованного товарища оказывалась неоценима - "минуты года берегут" - пока травмирующая ситуация не создала устойчивые нейронные связи, ее необходимо выговорить, разрушить зарождающуюся проблему, заместить ее нормальным отношением, чтобы в дальнейшем как можно меньше возникало проблем.
Одновременно продолжалась работа по составлению и уточнению методик психологического воспитания и поведения бойцов в разные периоды и моменты - получение повестки, прибытие в военкомат, поступление в обучающий центр, подбор ВУС, ознакомление с новыми знаниями и навыками, переход в боевую часть, заступление на караул, в засаду, первый бой - оборонительный, наступательный, последующие бои, гибель однополчан, ранение, победа в бою - общая и индивидуальная, убийство врага - все эти моменты постоянно прорабатывались и уточнялись на основе бесед с конкретными бойцами и наблюдением за ситуациями.
Результатом работы психологов были не только методические указания, но и популярные брошюры по психологии, проведение лекций и семинаров с бойцами и командирами - люди сами становились себе психологами, чем и снижали нагрузку на штатных психологов и политруков, и вовремя купировали негативные явления как у себя, так и у своих товарищей.
Немаловажным фактором в повышении роли и значимости работников службы психологического обеспечения было то, что каждый психолог был не только кабинетным работником, он сам проходил все те шаги, что и рядовые бойцы, в том числе ходил в атаку, отстреливался в окопах, сидел в засадах - иначе бойцы не будут доверять его рассказам и рекомендациям. Хотя и не в первых рядах, но все-равно - всегда был рядом. Наряду с политруками и корреспондентами психологи стали тем дополнением, что сцементировало нашу армию, сделало ее однородным организмом, направленным на победу над врагом.
Эти три информационные вертикали не только доносили политику до рядовых бойцов, но и позволяли четко отслеживать ситуацию в воинских коллективах. Теперь у командиров уже не было возможности зажать невзлюбившегося бойца или покрыть просчеты любимчиков - эта информация сразу становилась доступна и такие проблемы решались уже на более высоком уровне. Естественно, командиры были не особо рады такому положению дел, но и с ними постоянно велась разъяснительная и воспитательная работа, да и, что уж говорить, многие видели и пользу от этих вспомогательных служб - далеко не всегда у командира хватало сил или времени, чтобы поддерживать своих бойцов. Так что в общем и целом процесс хоть и со скрипом, но налаживался, а особо упорствующих в нежелании работать по-новому мы как минимум не продвигали дальше, а то и заменяли на более вменяемых командиров, передвигая упрямцев на должности, не связанные непосредственно с работой с людьми, а то и понижая в звании или должности. Естественно, при этом учитывалась и эффективность действия этих командиров - в ряде случаев лучше было наоборот - оставить под командой такого командира только тех людей, с которыми он как-то мог взаимодействовать, а остальных вывести в другие подразделения - мы старались не выплеснуть с водой и ребенка. В любом случае, взаимодействие командира подразделения и психолога в случае конфликта сводилось к тому, чтобы прежде всего разбираться в ситуации, с целью не наказать, а выправить ее.
К апрелю же мы вполне отладили и процессы подбора под людей военно-учетных специальностей и боевых заданий.
Подбор ВУС выполнялся на основе тестов, которыми мы выявляли особенности человека - подходимость к конкретным ВУС, устойчивость в бою, склонность к трусости, способность подчиняться и командовать, нервно-психологическая неустойчивость - склонность к срывам при больших физических и психологических нагрузках. Естественно, все эти тесты проходили не одномоментно, а за два-три подхода - человек мог просто разнервничаться или растеряться в незнакомой обстановке, и тем самым показать совсем не те результаты, на которые он способен. Поэтому в учебке он проходил тесты ежедневно - каждый день по два-три теста, с повторением каждую неделю - так и мы отслеживали динамику, и человек, привыкнув к новой обстановке, мог сосредодочить внимание на самих заданиях, а не на том, что о нем подумают если он ошибется или вообще каких-то отвлеченных вещах - той же потертости от неправильно намотанной портянки. Но и в дальнейшем тестирование так же повторялось - человек ведь развивлася, узнавал что-то новое, овладевал новыми навыками - все это, естественно, отражалось и на его настрое, знаниях, целеустремленности. Поэтому-то мы и отслеживали с помощью тестов изменения в человеке, чтобы при случае направить его еще на какие-то курсы, и так получить еще более подготовленного бойца или командира.
Подбор командиром военнослужащих к решению задач по их волевым и психологическим качествам также проходил с учетом свойств конкретного бойца - не было смысла посылать неторопливого увальня в разведку, пусть лучше таскает пулемет и гвоздит фрица из окопа. А чтобы человек не застаивался, получал возможность развиваться, командир и психолог под каждого подбирали задания, с которыми они смогут справиться и вместе с тем которые будут развивать самого человека. Уж воспользуется он или нет предоставившейся возможностью - лежало целиком на самом человеке, но саму возможность и соответствующие установки ему предоставлялись. Не сидеть постоянно в окопе, а сходить в группе огневого прикрытия разведки, не рубить постоянно дрова в хозвзводе, а оборудовать окоп, отразить атаку - людям постоянно предоставлялась возможность попробовать и узнать что-то новое.
Мы еще и дополнили тягу к новому соответствующей системой вознаграждений, и не только денежными премиями, или наградами и нашивками, которые также влекли доплаты, но и повышением их статуса в коллективе - позволять больше вольностей, выделять их из массы путем прислушивания к их советам и возражениям, в том числе и публично - чтобы и остальные захотели, чтобы они могли поступать так же. Но и не позволять садиться на шею - командиров учили делать внушения корректно, чтобы не ранить ценного бойца и вместе с тем чтобы воздействие достигало своих целей.
А если уж кто-то и после такого подхода все время старался спрятаться в тину, прикрыться товарищем - тут уж не взыщи - сначала - месяц в штрафной роте, чтобы прочувствовал альтернативу, а потом - и вплоть до суда и расстрела за проявленную трусость - как ни ценен каждый человек, но хитрожопость сразу и мгновенно деморализует весь коллектив - когда все видят, что можно схитрить и пересидеть в безопасности, то многие так и начинают делать - "а чем я хуже ?" - и тогда потери возрастают многократно - просто перестает хватать стволов, чтобы надежно перекрыть все сектора стрельбы - и привет - немцы подбираются и закидывают гранатами. Поэтому-то и приходилось действовать порой жестоко, да еще и описывать подобные случаи в газетах и боевых листках, чтобы остальные, кому придет в голову "умная" мысль схитрить за счет товарищей, сто раз подумал, прежде чем решиться на такое. Риск погибнуть от хитрожопости становился выше риска погибнуть в бою.
Но все эти поощрения и наказания были лишь дополнением к основной движущей силе. Мы старались сделать мотивацию к действиям, направленным на общественное благо. Этому способствовала разработка пирамиды целей, о которой постоянно писалось в газетах, и которая была не отвлеченной абстракцией, но к ней привязывались конкретные задачи, которые командиры ставили перед подчиненными товарищами. Самый верхний - стратегический уровень - включал в себя базовые для нашего общества цели - как насущные, так и отдаленные на каждом из этапов - какие вообще цели хотим достичь, и соответственно создание общего настроя, способствующего достижению этих целей. Естественно, сейчас главной целью была победа в войне, соответственно, под нее и подгонялся настрой общества, который кратко можно было охарактеризовать двумя словами - "Всех порвем". Но и про более долгосрочные цели мы не забывали - обеспечение достойной жизни - "уважаем своих и помогаем им, всячески вредим врагам". Тактический уровень - какие есть подцели в достижении цели. Уничтожить врага в таком-то квадрате, обстрелять колонну, построить дом - вот подцели, которые вели к основным целям стратегического уровня. Ну и, на оперативном уровне, рассмативались уже конкретные действия, от которых зависело достижение тактических целей - взять высоту, подбить танк, обучить новобранцев. И на каждом из уровней пирамида целей обеспечивалась соответствующим настроем и мотивацией бойцов и сотрудников, с по возможности соответствующим обеспечением их ресурсами и навыками.