«Интересная логика у дикарки. Странно, глупо, можно сказать, примитивно, но работает». Владыка наконец получил результат и радовался ему, как ребенок. Преподаватель из него был никудышный, но он все же догадался, как взаимодействовать с глупой мартышкой.
Изучая новый язык, я реально думала, что заработаю перелом мозга и шизофрению в стадии обострения. Алгоритм обучения у обычных рабов был совсем иным, интуитивным, эмпатическим, что для обычного человека, не посвященного в казуистику местной грамматики, становилось колдовством. Одно тактильное ощущения на запястье преобразовывалось не в слова или буквы, а сразу в целое предложение. Про пунктуацию, спряжение глаголов, употребление местоимений и падежей в языке нитей я вообще промолчу. Это вам не азбука и букварь. Вибрационный язык был плодом любви шумерской клинописи, которая вступила в запретную половую связь одновременно с египетскими иероглифами, германскими рунами и диалектом амазонских племен. Для меня это была полная ахинея с нулевой логикой.
Со временем владыка, сам того не замечая, уже спокойно реагировал на то, что белокожая девушка принципиально смотрит ему в глаза, стараясь предугадать его желание. Более того, ему это стало нравиться. Глупая мартышка умудрилась развеселить его, да так легко и непринужденно, что царь, если бы мог, действительно смеялся бы в голос.
Впервые за свою жизнь я ощутила тоску. Я скучала по родным и по своему миру. Раньше я воспринимала маму, папу и сестру как само собой разумеющееся. Но, как говорится, «бойся своих желаний». Родные действительно перестали меня дергать по поводу и без, зато теперь это делал царь. Я безвылазно сидела в огромных покоях, разглядывая унылый пейзаж за окном, и меланхолично ждала, когда ко мне придет великий и ужасный учитель немого языка. Царь пресекал любую возможность пообщаться хоть с кем-нибудь, кроме него. Меня вкусно кормили, поили вином и, к счастью, не обижали. Служанки зачем-то беспрерывно меня мыли в четыре руки и натирали мое тело благовониями и маслами, от которых периодически болела голова. Змейки задумчиво поглядывали на мой живот, видимо, пытаясь понять, когда я все-таки понесу от их царя и начну округляться. Оно и понятно, их повелитель почти каждый вечер запирался со мной в комнате и, по их мнению, предавался разврату, как умалишенный, выходя из покоев взмыленный и уставший.
Два месяца спустя.
«Невозможная девица. Смешная мартышка. Все время хмурит лоб и кусает губы, когда у нее что-то не получается, и так искренне улыбается и радуется маленьким победам». Владыка любовался своим творением. Девушка была настолько необычной, что своей непосредственностью приводила его в глубочайший ступор и неописуемый восторг, причем одновременно. «Это же надо было догадаться начать рисовать красным вином на белоснежных стенах, используя только палец».
Ах! Ямаленькая мерзость!
Ах! Ямаленькая гнусь!
Я поганками объелась
И на пакости стремлюсь!
Это был мой первый протест против правил и дерзкий акт неповиновения. Царь не понимал, чего я от него хочу, или притворялся. Но в тот момент, когда мне на ум пришла шальная идея сделать гадость, явилось и осознание, что употреблять вино в таком количестве нельзя. Можно напиться в хлам и наделать бед. Вот я и нашла алкогольному напитку другое применение. Смешав вино с маслами и всем, чем только можно, я пошла творить великое искусство. Мой рисунок был прост и до безобразия банален. Я нарисовала открытую клетку и птицу, которая из нее вылетает на волю. Процесс увлек меня настолько, что, когда явился царь, я уже не боялась его гнева или того, что мне отрубят руки за вандализм. Я снова находилась в своей стихии, и это было прекрасно. Возможно, в мире песков вообще не существовало живописи как культурного явления. Но повелитель, увидев коллаборацию моего алкогольного опьянения, веселого настроения и наскальной живописи, не стал нервничать и орать на меня через лески. Он лишь задумчиво переводил взгляд с рисунка на меня и обратно.
Птичка хочет на волю. Я махала руками и слегка подпрыгивала. Отпусти ее погулять. Иначе она превратится в алкоголичку и сойдет с ума в своей клетке. В душе я знала, что он ничего не поймет. Ни русских слов, ни смысла рисунка. Аллегория была тут неуместна. С точки зрения иерархии этого мира я являлась чем-то средним между ненаглядным детищем правителя и любимой женой, так как царь проводил со мной неприлично много времени по меркам белоснежного дворца. В понимании местных женщин я должна была писать кипятком от счастья, но из-за своего невежества я, естественно, не понимала, как мне фартануло.
Подойдя к моему творению, повелитель пальцами провел по рисунку и улыбнулся.
«Красиво», дернул он за ниточку.
«Спасибо», дернула я в ответ.
На самом деле в словаре вибраций это слово означало что-то типа «О великий царь! Слава тебе, слава! Ты слишком хорошо относишься к мерзкой твари, которая не достойна твоего прекрасного взора» и так далее, по тексту. Именно из-за этой особенности мне было тяжело понять хитроумный словарь нитей. Стилей речи в этом мире было несколько, и все они принципиально отличались друг от друга. У рабов имелся свой отдельный язык, и они, естественно, не имели права говорить высоким слогом царя, только слушать. Даже вибрации женщин и мужчин отличались. Проще говоря, присутствовало четкое разделение на касты, по половому признаку, по возрасту и так далее. Так как царь меня с ходу причислил к рабыням, то и говорить я должна была согласно своему статусу: беспрерывно лебезить, витиевато пресмыкаться и постоянно благодарить золотые пески за то, что они подарили этому миру великого и ужасного царя.
«Научи», приказал зеленоглазый повелитель и снова провел рукой по рисунку.
Вообще, чем выше становился язык по статусу, тем он был проще, особенно мужской. Повелитель понял, что меня легче обучить сначала царскому языку, а от него и до остальных рукой подать. В своем царстве-государстве владыка знал все языкии устные, и письменные, и вибрационные. От самого низшего до высших, так как ему приходилось часто подслушивать, о чем шепчется народ на разных уровнях иерархии. Естественно, недовольных сразу успокаивали. Причем раз и навсегда. Чтобы остальным неповадно было.
Подойдя к мужчине, я бесцеремонно взяла его руку, заставив оттопырить указательный палец, и обмакнув царский перст в фиолетовую жижу, встала за спиной у повелителя.
«Не дергайся, оказывается, я в достаточно грубой форме отдала приказ царю, дернув за нитку, отчего тот моментально напрягся. Расслабься».
Вместе мы нарисовали губы с загнутыми вверх уголками. Мне показалось, это очень символично, ведь первое слово, которое я выучила, было именно «улыбка».
«Бесстрашная мартышка и бестолковая. Мало того, что все время тыкала в меня пальцем, когда изучала части тела, так и сегодня без спроса схватила за руку. Но когда она встала у меня за спиной, я даже не знал, как мне реагировать. Убить? Поколотить? Я еле-еле сдержал свои рефлексы, чтобы не снести голову нахалке. Как она вообще додумалась встать у меня за спиной? И ее дерзкий приказ «Не дергайся!». Но когда она прижалась и стала водить моим пальцем по стене, я испугался. Нет, не нападения с ее стороны. Я испугался своей реакции на ее близость, а когда увидел, что именно моя мартышка мне помогла нарисовать, то почувствовал, что между нами образовалась невидимая связь. Редкое явление, мистическое, необъяснимое, но до боли приятное. Моя мартышка не боялась меня, не заискивала и не старалась понравиться. Из-за ее неадекватного поведения и моего титанического терпения появилась эта приятная связь».
Мы много говорили на языке нитей и рисовали на стенах всем, чем только можно. Мы учили друг друга и часто смеялись. Я в голос, царь бесшумно. Он был инвалидом по речи и, судя по всему, достаточно давно. Я строила догадки, но спрашивать о столь деликатной проблеме не решалась. Мне было немного жалко его. Всего пару секунд. Такой красивый мужчина и немой. Может, язык оторвали враги народа, а может, болезнь тут страшная бушевала. Много было вариантовот неприятных последствий кровосмесительных браков у царей до банального «сам случайно откусил в детстве, когда прыгал на одной ноге». Хотя нет! Глупости. Анатомически язык на месте.
«Моя мартышка сегодня в ударе. Она нарисовала обнаженную служанку. При этом напевая на своем языке: «Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек». Я не знал, что это значит, но когда взглянул на ее рисунок, то не смог удержаться от смеха. Примитивное изображение женщины с огромной непропорциональной грудью и попой. Ноги она заменила змеиным хвостом. В серии своих рисунков она объяснила, что устала от постоянных водных процедур. Ее зачем-то мыли три раза в день и постоянно натирали маслами. Несколько раз от смеха я закрывал лицо руками и не верил, что с помощью схематических изображений можно передать другому человеку целый сюжет. Забрав у дикарки краску, я решил тоже ее повеселить и нарисовал себя, по ее примеру. Теперь уже девушка смеялась в голос, когда я пририсовал к своему изображению такой же гипертрофированно-огромный член. Не знаю, что произошло, но моя мартышка сначала повисла на моей руке, а потом, уткнувшись лицом в плечо, стала что-то сипеть на своем каркающем языке и дергать за ниточку.
«Хулиган».
«Сама такая».
«Зачем такой огромный?»
Она ткнула пальцем в картинку, в нарисованное интимное место, и спросила:
«Как это слово вибрирует?»
Честно говоря, я впал в ступор. На языке нитей было много обозначений мужского полового органа, и в основном его использовали женщины, чтобы доставить мужчине удовольствие, когда с благоговением расхваливали его размер и форму, восторгаясь тем, как он прекрасен и какое наслаждение доставляет. Но тут был, похоже, совсем другой случай. У самых презренных рабов был такой же низший язык. Вот там имелось много неприличных и очень грубых вибраций.
«Хуй».
«Запомню», пообещала мартышка. И зачем-то нарисовала, непонятную руну, состоящую из одних палочек.
«Так это слово пишется на моем языке».
«А как оно звучит?»
Мартышка смутилась и сквозь слезы что-то хрюкнула.
«Как? ничего не понял я и снова спросил: Как?»
Хуй! каркнула девчонка и покраснела.
У нее был настолько яркий румянец на щеках, что я невольно подумал, будто ей стало плохо. Но нет, ей было хорошо. Наша связь крепла, и меня это несказанно радовало. Раньше, когда я был еще совсем маленьким, мне рассказывали про мистическую связь между мужчиной и женщиной. Незримая нить помогала паре найти друг друга, даже если их разлучили. Моя мартышка с легкостью могла снять путы, поэтому подстраховка мне была как нельзя кстати.
Год спустя.
«Я вино не буду».
«Почему?»
«Много питьздоровью вредить».
«О! Ты подобрала рифму».
«Твой язык прекрасен! Мне он очень нравится».
«А мне нравятся твои рисунки и как ты смешно каркаешь, когда открываешь рот».
«Я не каркаю! Я говорю на своем родном языке, чтобы его не забыть».
«Нет! Ты каркаешь, как птица! Даю тебе слово царя».
«Тысамый вредный царь».
«Нет! Я самый прекрасный, великий и справедливый царь».
«Нет! Тысамый вредный царь».
Она со мной спорила и препиралась, но в такой шутливой форме, что я не мог сдержать улыбку. Я постоянно подначивал мартышку, а она все время поддавалась на провокации. Как-то раз она спросила у меня, почему я называю ее мартышкой. Дикарка не понимала, что означает это слово, но когда я принес ей пушистого зверька, который тут же устроил хаос и беспорядок в комнате, девушка сложила руки на груди, зло сощурила глаза, надула губы и сделала вид, что обиделась, отвернувшись от меня. Но когда маленький зверек сделал то же самое, скопировав позу и поведение дикарки, то она моментально сдалась и начала смеяться. А потом развернулась ко мне лицом, и я увидел, что она плачет.
«Значит, вот кто я!»
«Да! Об этом звере я подумал, когда впервые тебя увидел».
«Зачем я тебе?»
«Для учебы».
«Я скучаю по дому».
«Теперь твой дом здесь».
«А мои родные?»
«Забудь про них. Ты принадлежишь мне».
Она беззвучно плакала, шмыгая покрасневшим носом, а ее слезы капали на пол. В тот момент я ощутил странную гамму чувств. Я не хотел, чтобы дикарка плакала. Мне не нравились ее слезы. Я не понимал ее стремления вернуться домой, в свой мрачный мир. Все женщины, которых я знал, наоборот, из кожи вон лезли, чтобы попасть в белый дворец. Увидеть своего царя и, если повезет, возлежать с ним на одном ложе и родить сына. Какие родные? Какой дом? Дикарка не знала своего счастья. Не понимала его. Я злился на столь вопиющую наглость с ее стороны и решил наказать, прекратив с ней на время общаться. В тот момент я не понял, что совершил самую глупую ошибку, упустив девушку из вида.
Месяц спустя.
«Что с ней?» Я смотрел, на бледную, взмокшую дикарку, которая металась в бреду.
«О мой великий царь! Не вели гневаться»
«Хватит! Отвечай, что с ней?»
«Смола анчара. В микроскопических дозах. Кто-то планомерно травил ее, и яд постепенно накапливался в организме».
«Как давно?»
«Год. Может, больше».
«Я тебя на кол посажу! Я пил вместе с ней из одного кувшина, я разделял с ней трапезу. Ты думаешь, я бы не заметил отравы за все это время?»
«Царь, что?»
Наверное, мировоззрение бедного лекаря в тот день перевернулось с ног на голову, и его душевное равновесие больше не подлежало восстановлению. Сам факт того, что царь ел и пил в компании рабыни, ввергло бедного слугу в глубочайший шок. Все думали, что мы каждую ночь предаемся разврату и похоти, ан нет. Дворец шептался: «Ну подумаешь, великий царь решил немного пошалить и оплодотворить дикарку из неизвестного мира. Может, он эксперименты ставит по евгенике и улучшению генофонда страны». Это уже потом я узнала, что столь интимный процесс, как совместная трапеза, в белом дворце могли себе позволить только мать и ее маленький ребенок, а не великий царь и его рабыня.
«Это не еда и не вода. Яд медленно проникал через кожу».
И тут все встало на свои места. Царь понял, зачем его мартышку беспрерывно мыли и натирали маслами. Он, как ошпаренный, рванул в ванную и стал откупоривать баночки с маслом. Естественно, самое ароматное масло было отравлено. Вредители все правильно рассчитали. Распознать яд в микроскопических дозах мог только высший, да и то лишь в еде или в воде, когда отрава попадала на язык.
«Дворец закрыть! Умрет рабыняпогибнет весь твой род!»
«Да, мой царь».
Что было дальше во дворце, я благополучно пропустила. Повелитель лично нашел заказчиков моего отравления и его исполнителей. Оказывается, в белом дворце это была обычная практика. Так фаворитки царя, которые мнили себя великими племенными свиноматками, избавлялись от новых конкуренток, чтобы те не могли забеременеть. Яд в малых дозах постепенно стерилизовал жертву, и она больше не могла подарить своему повелителю ребенка. Естественно, через какое-то время ничего не понимающая пустышка благополучно выбраковывалась из-за профнепригодности. Ей ставили позорное клеймо «бесплодна» и насильно заставляли сделать полуоборот, превращая человеческие ноги в змеиный хвост. Затем неудачницу отправляли прислуживать тем, кто все-таки сумел разродиться. Идеально! Не нужно никого убивать и идти на прямой конфликт. Ну а со мной получился неприятный казус. Несколько враждующих между собой фавориток, не сговариваясь, оплатили мою стерилизацию, а их слуги послушно выполнили заказ. Я оказалась не готова к такому количеству яда и, как результат, чуть не отправилась к праотцам, «спалив» тем самым подпольную сеть заговорщиков.
Жарко! Я горела, как факел, и еле-еле ворочала языком.
«Я тебя не понимаю», завибрировала нить повелителя.
«Мне жарко».
Когда я открыла глаза, то увидела черный свод огромной пещеры. Я парила в воздухе, и мне было уже не так мучительно душно. Это было прекрасное ощущение. Только спустя несколько минут мой мозг осознал, что я лежу на поверхности воды, а царь поддерживает меня, чтобы я не утонула.
«Как хорошо!»
«Тебе не холодно?»
«Нет».
«А я замерз».
Царю и в голову не приходило, что климат его страны для меня был, мягко говоря, очень жарким.
«Что это за место?»
«Последнее озеро. Мы сейчас находимся под белым дворцом. Здесь я собираю всю пресную воду, до которой могу добраться».
«Очень интересно, но я, кажется, умираю».
«Я не позволю. Ты моя каркающая мартышка, а я твой вредный царь. Я запрещаю тебе умирать и приказываю жить».
«О! Великий царь. Свет моих очей. Луна моей левой пятки. Цветок моего носа. Лепесток моей кривой души»
«Глупая мартышка. Отдыхай!»
Когда я очнулась после купания в прохладных водах, на моих запястьях появились золотые узоры, такие же, как у повелителя, только мои были шириной в несколько сантиметров, а у царя заканчивались на плечах. Мне было не совсем понятно, зачем царь надел рабыне дорогие украшения, но снимать я их не стала, хотя чувствовала, что могла это сделать в любой момент. Если у царя узоры были как татуировки и выполняли функцию средства связи с троном, то мои походили на обычные браслеты. Я знала, что через свои узоры повелитель пропускал все нити рабов, которые намертво были привязаны к трону. Царь мог ходить где угодно и всегда быть в курсе происходящего в своем дворце и в стране в целом. Дистанционно отдавать приказы и слушать отчеты по требованию.
«Сколько я болела?» глядя на себя в небольшое настольное зеркало, я немного испугалась. Щеки впали, а под глазами залегли черные синяки. Через мою и без того зеленую кожу стали просвечивать синюшные вены.
«Тридцать лун».