- Это ты! Ты сделал меня такой! - неслось ему в лицо. - Упрямой, не хуже тебя. Какой я еще могла стать при таком отце? Тихой и безответной, будто мама или Мария-Елена? Ну уж нет! Ты всегда хотел мальчика, и воспитание мне давал не такое, как всем остальным девицам на выданье. Я и стала - не такой. И море любила всегда. И ценным самым считала свободу. Или не ты говорил мне, что каждый имеет право на лучшую жизнь? Я и выбрала ее - жизнь, лучшую для меня. Сама выбрала. И ничуть не жалею. И даже счастлива. Только... простите, что доставила столько волнений. Этого я не хотела.
Она замолкла, так же быстро потеряв запал, как и найдя его. Отец смотрел неотрывно, сказал с горечью в голосе:
- Да. Ты мое дитя.
Но что-то еще звучало в том голосе... гордость?
* * *
Ночь, вступая в свои права, глушила цвета на земле, рассыпая щедрой рукой звезды на небе...
Все это было, было уже. Выходя в сад, Лючита вдохнула глубоко воздух, напоенный ароматом роз и жасмина, и почувствовала наконец, что вернулась.
- В довершение должен быть бал и некий сеньор, который покорит мое сердце, - сказала задумчиво девушка. Перехватила взгляд Энрике, полный любопытства, пояснила, - я не о Мигеле, не думай. Хотя именно здесь мы познакомились. Мадре де дьос! Как я глупа была и молода.
Покачала головой, улыбаясь мыслям и удивляясь самой себе. Что, если бы сеньор Сперасе оказался человеком более благородным и пришел тогда за ней? Или же, наоборот, вовсе не встретился на балу? Что бы было тогда? Лючита не знала, да и знать, по сути, не хотела.
- Братец, поедем домой. Отца я предупредила.
Еще одно место, которое тянет магнитом - дом, в котором выросли оба, в котором бегали и шалили, нагоняи получали и учились прилежно. Дом. Родной.
Ночные улицы Пинтореско шумели и кипели в центре, по окрестностям сводя активность на нет. В вилле, вскарабкавшейся на предгорья, царила тишина. Жили здесь, как сообщил дон Хосе, лишь кто-то из родственников - пара вдовых тетушек, да мелкие еще племянники, - часть прислуги, няня Ампаро.
Ее-то и встретила Чита первой, улыбнулась, заслышав квохтанье далеко не молодой уже женщины.
- О-ох, Мария-Лючита, золотая девочка наша, вернулась! Счастье-то, счастье какое. Ансельмо! Ансельмо, старый дурак, смотри, кто приехал! Дочка-то дона Хосе. Да не Морена, чего ей тут делать, а Лючита, нинья, солнышко наше. Милая, а ты отца видела-то? Да? О-ох, а как он зол был, как зол... помирились? Ну и отлично. О, а кто это с тобой... Энрике! Иди, обниму, шалопай!
Няня, невысокая и крепко сбитая, сгребла Кортинаса так, что тот от объятий закашлялся.
- Няня, тебе на фрегат наш - цены бы не было! Сильная женщина.
- Это что ж за фрегат-то, ребятки?
Лючита раскраснелась от гордости, говоря:
- Вьенто. Мой фрегат, самый быстрый во всем Мар Карибе. Он чудесный, няня!
- Ох, все бы игрушки ей. А что ж жениха, приглядела себе?
Кортинас, чувствуя, что Чита готова вспылить, перебил:
- Нянюшка, разговоры-то разговорами, а может найдется чего пожевать?
- Так что ж, вы не кормлены что ли?
- Кормлены. Только, - быстрый взгляд на сестру, - проголодались уже.
Женщина засуетилась, раздавая команды прислуге и создавая ненужный шум.
- Сейчас-сейчас, - приговаривала она, - скоро все будет.
- Вы идите, а я прогуляюсь чуть-чуть, - ответила Чита, которая и есть-то не хотела.
- Долго-то не гуляй, темно уже.
Не отвечая, кивнула и, обняв по пути Ансельмо, направилась в сад. Там, возвышаясь над городом, стояла с давних времен беседка, пронизанная ветром и запахами. Видно из нее и дома, и горы, и лес, и - море.
Ночь полнилась шорохов, небо хвасталось блестками-звездами, ветер играл с волосами.
- Хорошо-то как.
Лючита распахнула объятия, принимая в них весь мир. И тут же вздрогнула от голоса.
- Сеньорита Альтанеро, у меня сообщение от вашего отца.
Разглядеть лицо говорящего не получилось, поняла лишь, что закутан он в плащ и высок. Голос знакомым тоже не показался.
- Это важно. Он хочет вас видеть.
Мужчина на пороге беседки протянул что-то, она шагнула ближе, взяла письмо и тут поняла, что смутило в первый момент. Отец не стал бы писать ей, а просто позвал, на словах.
- Вы...
...уверены? - хотела спросить, но по голове чем-то ударили, чужие руки схватили запястья, мешая достать оружие. Ускользающим сознанием увидела, как из кустов выскакивают люди и направляются к ним.
- Кто-нибудь... Энри-ке...
Ладонь закрыла рот, мешая кричать.
* * *
На груди ворочалось и попискивало что-то теплое и тяжелое. Сознание включалось частями: сначала она услышала звук, потом в нос ударил затхлый запах подвального помещения и резкий - чего-то животного, и после уже Чита поняла, что грудь-то ее. И на ней кто-то шевелится.
Коротко взвизгнув, девушка стряхнула с себя лишнее. Голова от резкого движения закружилась, дернуло кисти, громыхнуло железом, и она с удивлением осознала, что рукам мешают двигаться тяжелые кандалы. Застонав от отчаяния и злости, она вспомнила ночь в доме, где родилась.
- Вот и попалась птичка, бедная птичка моя, - пришла на ум строчка из детской песенки.
Ощупывание себя большой радости не принесло: да, цела, на затылке лишь шишка намечается, да, больше не болит ничего, но исчезло оружие, шляпа, сапоги и колет. Хорошо хоть штаны и рубашку оставили.
Ощупывание помещения радости принесло еще меньше: голые стены, в углу соломенный матрас, кандалы продеты через кольцо в полу. Двигаться далеко не получается, рассмотреть что-либо - тоже. Усевшись обратно на ложе Лючита принялась ждать.
В голове крутились мысли одна мрачнее другой: от "убьют-изнасилуют" до "отберут фрегат". И второе почему-то вызывало ужас гораздо больший. Перебирала имена врагов, которые хотели бы отомстить, и имен этих получалось много. Вздыхала, понимая, что она не случайная жертва, как тогда в случае с мистером Хоуком, и все эти вести якобы от отца и пленение затеяны против нее, Марии-Лючиты Альтанеро де Контильяк, прозванной сеньоритой Фелис. Подумалось вдруг, что все это повредить может репутации отца, ныне губернатора Хаитьерры, и она ощутила укус совести. Сбегая из дома и совершая поступки, не оглядывалась на родных. А, возможно, стоило бы.
Вспомнился Энрике, который сейчас, наверное, с ума сходит, разыскивая сестру. Отец, мудро наступивший на горло принципам, дабы не потерять вновь свободолюбивую дочь, и все же ее потерявший. Мать, которая, услышав новость, наверняка сляжет с мигренью. Няня Ампаро, которая... о, мадре де дьос, пожалей ее сердце!
Команда вспомнилась. Мистер Нэд, суровый, но не злой, болтливый Чуи, задиристый Йосеф, немного зловещие братья - Марко и Мануэль, Унати, сильный и невозмутимый, здоровяк Бартемо и волшебник сеньор Сорменто, Амори Бри - человек, полный достоинства, и Уберто Димаре...
На этом лице сердце споткнулось и застучало дальше, а Лючита выгнала прочь лишние мысли.
На другом конце помещения осветился прямоугольник, загремели ключи, проворачиваясь в замке, скрипнула дверь, и девушка сощурилась, не в силах сразу разглядеть вошедшего.
Мужчина оказался невысок и худ и страшен лицом. Но не успела его рассмотреть, как следом в затхлую обитель ступил еще один, с оружием, и после только - сеньор. В том, что это сеньор, даже благородный дон, с землями и имениями, сомневаться не приходилось. Все в нем говорило о достатке и власти: манеры, голос, которым велел охране подождать снаружи, лицо, породистое и высокомерное, одежда, дорогая, хоть и лишенная тонкого вкуса, пальцы, толстые и в кольцах все.
- А, вижу, сеньорита наша очнулась, - проговорил он, и девушка сразу почувствовала приступ ненависти к этому холеному сеньору.
Или это сказались кандалы?
- Очнулась, - ответил сам себе.
- Что вам от меня нужно? - спросила Лючита, принимая горделивую позу, что в ее положении далось нелегко.
- От вас?
Вопрос, казалось, немало развеселил сеньора.
- От вас ничего. Хотя...
Для немаленькой фигуры двигался он поразительно быстро. Подскочил, так что успела только отпрянуть, наступил ногой на цепь от кандалов, одной рукой хватая за волосы на макушке, а другой сдирая с шеи камешек на цепочке. Возмущенная таким воровством, Чита ударила кулаком повыше коленки, сеньор дрогнул. Обрушилась на лицо оплеуха, щеку ожгло болью.
- З-забавный зверек, - процедил мужчина, возвращаясь на место, подальше от рванувшейся с привязи девушки.
- Отдай! - выкрикнула Лючита.
Дотронулась до щеки, чуя влажное, пальцы испачкались темным. Сеньор, вовсе не благородный - ибо какой дон станет бить женщину, скованную и безоружную, - повертел на пальце кольцо с массивным камнем.
- Мне он нужней.
- Какого черта?!
- Вот только не надо ругаться, не люблю этого, сеньорита Фелис... или правильнее сказать де Сальвадорес? Или называть вас все-таки именем, данным при рождении?
"Откуда он знает?" - пронеслось в голове, а вслух прошипела лишь:
- Как вам будет удобно.
- Замечательно. Мне больше нравится, что сеньорита Фелис оказалась не такой уж удачливой, как привыкла считать.
- Так что вам от меня нужно?
Мысли в голове метались лихорадочно. Этот человек знает слишком много, чтобы быть случайным прохожим. Да и неслучайным тоже.
- Повторюсь: от вас - ничего. Неужели думаете, что мир пляшет под вашу дудку? Что все завязывается на вас? Не слишком ли самонадеянно для столь молодой с-сеньориты?
Она молчала, позволяя говорливому мучителю продолжать.
- Вы хоть и причинили немало бед хистанской короне, но вовсе не так ценны, как люди иные. Например, ваш отец.
- Что - мой отец? - холодея, спросила девушка.
- Он - губернатор и крупный землевладелец. И присвоил кое-что из того, чем обладать должен я!
Последнее едва не выкрикнул, наклонившись вперед. Теперь пламя лампы освещало его лицо, и память ответила узнаванием. Вспомнился кабинет отца, разговоры с некими сеньорами и ссора с сеньором этим. Она тогда пряталась за шторой, и мужчины, не ведая о ее присутствии, в выражениях не стеснялись. После уже, когда гости ушли, отец возник перед укрытием, напугав до полусмерти, и сказал строго, чтобы так больше не делала.
- Как вас зовут? - спросила она, вздергивая подбородок.
- Не думаю, что это имеет значение.
- Вы ошибаетесь, сеньор.
- И зачем же вам мое имя?
В голосе зазвучала насмешка, глаза девушки еще больше сузились.
- Предпочитаю знать своих врагов. Особенно тех, кого собираюсь убить.
- Даже и не надейтесь, - бросил он.
- Я и не надеюсь.
Подумалось, что не будь на ней кандалов... то что? Задушила бы голыми руками? Лючита качнула головой, остывая почти мгновенно. Ни к чему тут горячая злость, гораздо полезней тихая хитрость. Где б еще взять ее.
- Как скоро вы собираетесь меня отпустить?
Мужчина, намеренный уходить, замер, не веря своим ушам. Захохотал раскатисто.
- Нет, вы, сеньорита, точно ненормальная. Кто ж отпускать-то вас будет?
Чита скрипнула зубами, но сдержалась.
- Допустим, вы получите от отца то, что хотите. Дальше что?
- Вам сообщат. Приятно оставаться, сеньорита.
- Радостно сдохнуть, сеньор, - в тон ему ответила девушка.
Мужчина вновь хохотнул и вышел, накручивая на палец сплетенную из разноцветных ниток веревку с камешком, подаренным отцом. Появилась и исчезла охрана, забирая источник света. Скрипнула дверь, провернулся ключ. Мир погрузился во тьму.
* * *
Он пришел еще раз через двое суток или около того - точно время Лючите определить не удалось. За это время девушке лишь еду давали и в достаточном количестве воду, не желая, видимо, морить голодом и жаждой.
Сеньор жаловался на то, что отец ее не торопится принимать решений, и послал таки людей своих искать дочь, хоть и велели ему шума не поднимать.
- Сеньор, признайтесь честно: вам не с кем поговорить? - спросила Лючита.
Ей надоел порядком рассказ его, перемешанный с издевками и нападениями. Не обращая внимания на ответ, девушка продолжила:
- Или вы боитесь отца и потому предпочитаете мучить дочь его?
За дерзкие слова ей досталась пощечина, голова загудела, а сеньор ухмыльнулся. Кажется, он входил во вкус. Лючита зашипела злобно:
- Только руки освободите, да дайте саблю...
- Что-что?
- Подойдите ближе - узнаете.
- Э нет. Зверек на цепи, но кусается. Вы послушайте лучше...
- Не хочу я вас слушать. Или освобождайте руки и готовьтесь смыть оскорбление кровью, или подите прочь.
Он продолжил усмехаться.
- Шустрая маленькая сеньорита. Не волнуйтесь, время ваше придет. И руки освободят, и отвечать придется.
Чуя неладное, Лючита спросила:
- За что отвечать?
- А то не за что? Потопленные хистанские корабли не в счет?
- Я вас не понимаю, - высокомерно ответила девушка, холодея в душе.
- Нет нужды притворяться, я все о вас знаю. И про корабли, и про пожар в Картахене, и про дела с мятежниками тамошними. Вы много задолжали хистанской короне, и расплатиться вряд ли получится. Да и с Инглатеррой войны нет, потому действия ваши в отношении их судов правильными тоже назвать нельзя. Подумайте об этом в свободное время... пока оно есть.
Он ушел, оставив девушку замирать от понимания. И ладно бы про губернаторский дворец только, то дело шумное, да и корабли хистанские не все захватить получилось, но про дела с заговорщиками знать человек мог, лишь находящийся неподалеку. Кто-то из команды? На вопрос "кто?" ответа так и не нашла. Команде она доверяла.
Может быть, зря?
* * *
- Выходи.
Лючита с легким удивлением взглянула на человека, снимающего тяжелые оковы с ее рук. Рядом стоят еще двое, оба при оружии. Усмехнулась горько. Ее здесь опасаются и недооценивать явно не собираются.
Встает, покачиваясь, ноги после долгого бездействия держат неохотно, норовят зацепиться за ступени. Девушка стискивает зубы и шагает, морщась от света. Два пролета лестницы - и солнце бьет в глаза, заставляя полностью терять ориентацию. Она как крот в этом сияющем мире, где все причиняет боль.
Охрана держится рядом, поглядывает хмуро, но с плохо скрытым сочувствием. Чита вздергивает подбородок. Еще не хватало казаться жалкой.
- Сеньор велел искупаться, - говорят конвоиры, указывая на ванну, стоящую посреди комнаты.
- А еще он ничего не велел? - спрашивает девушка, но те не чувствуют язвительности и сарказма.
- Велел. Одеться и ждать.
- Чтоб он сдох, ваш сеньор! - от души желает она.
Горячая вода манит, рядом лежит чистое покрывало и - то, что перевешивает чашу весов, - родной колет и сапоги.
- Выйдете! Ну отвернитесь хоть.
Ни того, ни другого мужчины делать не собираются, ухмыляются лишь и поблескивают глазами, и девушка, преодолевая смущение, стягивает рубашку со штанами и ныряет в ванну. Время идет и длится блаженство, Лючита растягивает его, сколько может, понимая внутренним чутьем, что события, для нее радостные, вряд ли за этим последуют.
- Сеньорита Фелис, понимаю, по воде вы соскучились, но сколько ж мокнуть можно?
Сеньор, разодетый пуще прежнего, в алом кафтане с синими вставками, бирюзового цвета штанами и в туфлях с пряжками, выглядит хитрым попугаем. Девушка под пристальным взглядом его вытирается, вся - вызов и презрение, - натягивает штаны и затертую порядком рубашку, застегивает на все пуговицы колет, сапоги надевает.
- Шляпу верните, - велит холодно.
- Прошу прощения, сеньорита, но головной убор ваш утерян. Но не спешите расстраиваться: он вам более не понадобится. Впрочем, скоро все сами узнаете. Пройдемте, нас уже ждут.
Он вежлив и мил, аж до тошноты, это-то и пугает. Руки не предлагает, напротив, держится подальше. Зал, куда приводит, похож на гостиную немалых размеров, за столом восседают мужчины числом чуть больше десятка. Увидев Лючиту, они оживляются, начиная переглядываться и даже шептаться.
- Кто все эти сеньоры?
- Дорогая сеньорита Фелис, мы собрали сию аудиенцию, чтобы судить... вас.
Происходящее кажется фарсом, за спиной и по бокам стоят люди с оружием, а сеньор-тюремщик продолжает говорить, что обсуждение уже прошло, и они готовы довести до сеньориты приговор. Один из мужчин, пользуясь ее оторопью, начинает читать с листа, украшенного какой-то печатью:
- Мария-Лючита Альтанеро де Контильяк, известная также как Фелис и де Сальвадорес, милостью хистанской короны приговаривается...
- Сеньор, потрудитесь сказать для начала, в чем меня обвиняют! - отчеканивает она, сверля его глазами.