- Что ж, вы имеете на то право, - соглашается мужчина. - Вас обвиняют в сговоре с лидером мятежников Хавьером Фрэскуэло и действиях против хистанской короны в Дарьене, нападении ни корабли: Марию-Сесилию, Эль Сол, Гранда и Буэнавентуру, в вероломном похищении корабля Голден Фиш дружественной Инглатерры, в...
Он долго говорит, включая в список этот все или почти все значимые ее преступления, а также небрежение дочерним долгом и богохульство. Чита звереет медленно, думая о том, что сведения эти собрать можно, лишь самому будучи участником событий. Жажда мести беспокоит ее теперь даже больше собственной судьбы, и потому голос, сообщающий о решении аудиенции, приходит издалека.
- ...приговаривается к смертной казни через повешение с последующим изъятием имущества, принадлежащего указанной персоне.
Лючита смотрит на сеньора, глаза распахнуты широко, в них удивление и неверие собственным ушам. Приговор этот будто та пуля по окончании боя на Гранде - неожиданно и обидно. Столько всего пройти, выжить в боях и дуэлях, вернуться домой, увидеть отца и получить негласное прощение его... и, в довесок, - "смертную казнь через повешение"? Ну уж нет!
- Вы желаете оспорить решение аудиенции?
Она готова уже ответить что-нибудь резкое, уничтожить обвинителей словесно, как - не знает еще, но - уничтожить. Дверь распахивается, впуская отца.
- Я желаю!
Вваливаются следом Кортинас с мистером Нэдом, Уберто, братья-буканьеры, черные тени: Унати, Баако и Арапмои, шустрые Йосеф и Чуи, и много еще кто. Едва ли не половина команды пришла спасать капитана. Сеньорам, которые здесь в меньшинстве, велят опустить оружие, выразительно указывая на пистолеты в своих ладонях.
Мужчина, что был тюремщиком Читы, возмущается громко:
- Что вы себе позволяете, сеньор губернатор?! Это же произвол! Вам это так не сойдет!
- Ни в коей мере не желаю мешать правосудию. Я только очень расстроен, сеньоры, что вы не пригласили на обсуждение меня.
Расстроен! Чита давит нервный смешок. Да он зол, как сто чертей! Ярость кипит, но наружу выплескиваются лишь слова, четкие, выверенные и порой даже смертельные.
- Сеньор Альтанеро, вы не можете представлять здесь непредвзятую сторону.
- А вы можете, сеньор Монтарео? Человек, вероломным образом пленивший девушку в моем доме.
- Она преступница!
- Я так не думаю.
Лючита смотрит на него, опасного для всех, кто пойдет против, и знать не знает, что такого придумать он смог, чтобы обелить ее имя.
- В чем ее обвиняют?
И вновь читают они список, длительный и ужасный, и Чита грустнеет с каждой минутой, потому как будь она на месте сеньоров этих, тоже вынесла бы смертный приговор, заслышав подобное. Но не все в нем правда, вернее, правда отчасти лишь. Надежда и есть, и нет одновременно, потому как убить ее просто так не даст дорогая команда, но имя, имя - ее и отца - связано будет с черными преступлениями, и привычная жизнь его кончится. Все больше мрачнея, думает девушка, что не следовало возвращаться ей и подвергать опасности родных и близких. Чересчур безответственно и по-детски захотела она домой, ни разу не думая о последствиях.
- Хочу заметить, - едва ли не впервые подает она голос, глядя все на довольную ухмылку сеньора-тюремщика, - что отец мой, сеньор Хосе Гарсия Альтанеро, к действиям моим не причастен. Все, что делала я - одна лишь моя вина.
Смотрит в глаза, такие же, как ее, просит взглядом: откажись, не возражай. Не защищай, пусть говорят, что хотят, пусть! Откажись...
- Дочь моя, видимо, повредилась рассудком, - отвечает отец строго. - Не знаю, как и где ее содержали, но на пользу ей это явно не пошло. И вы, сеньор Монтарео, за это еще ответите. По поводу сказанного. Я был прекрасно осведомлен о действиях своей дочери. Более того: некоторые из них я направлял.
Девушка уставилась на него едва ли не с разинутым ртом, а сеньор Альтанеро продолжил, и ей пришлось взять себя в руки, чтобы не выглядеть слишком растерянной, потому что подобную версию событий слышала впервые.
По рассказу его, губернатора Хаитьерры, человека почтеннейшего и достойнейшего, получалось, что Чита чудо как хороша, едва ли не ангел возмездия в здешних водах. Корабль у Джереми Джойса она купила, с мятежниками не связана, это наглая клевета, но если уж на то пошло, то сам губернатор тамошних мест многим себя запятнал, в том числе казнокрадством и связями с Инглатеррой. С которой, стоит заметить, они в состоянии войны с недавних пор.
Новость вызвала шум и множество возмущений, когда все немного притихли, сеньор вновь продолжил. В свете последних событий, нападения девушки на инглесские корабли нельзя воспринимать столь критично, да, это преступление, но преступление, призванное усилить мощь великой некогда Хистании, и стоит ли винить чрезмерно усердную сеньориту?
Он врал, нагло и беспринципно врал. Но как врал! Убедительно и вдохновенно, приводя в свою пользу мельчайшие факты, почерпнутые из разговоров с Энрике и остальными, и как бы ни были далеки его слова от действительности, ему верили, едва ли не безоговорочно. Каждому действию нашлось объяснение, и Чита, которая слушала эту сказку про какую-то другую девушку, тоже верила ему. Не могла не верить.
Лючитин тюремщик в великом возмущении попробовал возражать, но остальные сеньоры сами велели молчать и ждать, пока выскажется защитник.
- Ваш рассказ, конечно, хорош, - заключил, причмокивая губами, пожилой мужчина, один из богатых и влиятельных людей города, - но очень уж отличается от того, что поведал нам сеньор Монтарео. Те же события, только... в совсем ином свете.
- Этого следовало ожидать. Наш уважаемый сеньор Монтарео лгун, каких еще не видали.
- Сеньор Альтанеро! - предмет разговора даже с места вскочил. - Выбирайте выражения!
- Это вы выбирайте, что говорить людям. А лучше молчите, мы вас достаточно слушали, а я еще не закончил. Сеньоры, поведаю вам еще одну историю, увы, не последнюю, но многое объясняющую. На корабле, которым командовала моя дочь, был человек, подосланный сеньором Монтарео.
Услышав имя, девушка выдохнула, многое стало понятным. Флавио, разорившийся лавочник из Пуэрто-Перлы. Мало контактировал с остальной командой, много молчал, много слушал, вел себя тихо, не то, что остальные матросы, в абордажи не лез, однако, во всех кутежах участвовал. Иногда о доме напоминал, о том, что неплохо бы там побывать. Говорил, естественно, про Жемчужную Гавань, но всегда при ней, Лючите.
- Но зачем?!
- А тут следует истории вторая, куда как более печальная. Все вы помните бывшего губернатора нашего, благородного дона Инеко, человека больших достоинств.
Дон Хосе замолчал, погружаясь ненадолго в грустные воспоминания, позволяя сделать это и остальным.
- И все помнят то, как он умер: от неизвестной болезни, в страшных мучениях. Врач, сидевший с больным, предположил, что был задействован яд, и... умер вскорости тоже. Конечно, других свидетелей трагедии не нашлось. На место управляющего Пинтореско и всей Хаитьеррой претендовало тогда два человека: достопочтенный сеньор Монтарео и я. Это тоже факт, вам известный. Чем руководствовался король, назначая меня на эту должность, не знаю, но не в этом суть. Смотрим на ситуацию далее, сеньоры. Мария-Лючита Альтанеро де Контильяк обвиняется в пиратстве и прочих грехах и приговаривается к смертной казни. Долго ли я, как ее отец, отвечающий за действия незамужней дочери, пробуду губернатором? И кто станет следующим после моего смещения? Стоит ли говорить, что сеньор Монтарео имел более чем достаточные причины...
- Сеньор Альтанеро, обвинения ваши беспочвенны! - выкрикивает предмет обсуждения, пальцы его подрагивают, явно готовые схватить оружие.
- Разве? Неужели я мало сказал? А как же слова ваши, возможно, забытые многими за давностью лет, о том, что вы бы убили старого дурака дона Инеко, будь такая возможность?
Некоторые из сеньоров закачали головами, припоминая ту ссору двух советников губернатора. Сеньор Монтарео возражал тогда против закона, предложенного сеньору Инеко сеньором Альтанеро.
Лючита смотрит на тюремщика своего, тот звереет быстро, сдерживается едва, и его можно понять: все идет вовсе не так, как планировал он, и вместо суда над негодяйкой-пираткой сыплются обвинения на него и вспоминаются старые грехи.
- У него пистоле... - взвизгивает она, когда видит движение, быстрое и уверенное движение ладони к рукояти оружия, но крик ее тонет в грохоте двойного выстрела.
Пистолет сеньора Монтарео падает на пол и следом падает и хозяин его. Отец Читы бросается к поверженному противнику первым, приподнимает голову, вслушаться пытаясь в предсмертные слова, слетающие с губ вместе с рваным дыханием и кровавыми пузырями.
- Негодяй. Ты... опять меня... обошел...
Больше мужчина ничего не говорит, кашляет и замирает. Навечно.
Тем временем сеньоры вскакивают с мест, поднимается шум, команда Вьенто хватается за оружие, как и охрана местная, и сами сеньоры. А девушка оглядывается все в поисках того, кто стрелял. Пистолет в руках отца так и не появился, тогда кто это сделал? Замечает Уберто, спокойного, с опущенными руками и понурой головой. Замечает его и сеньор, который вел аудиендию. Хмурит брови, наполняясь суровостью, говорит:
- А за это вы, молодой человек, еще ответите.
- Он защищал губернатора! - восклицает Лючита, получая в ответ улыбку, полную благодарности, и теплый взгляд серых глаз.
- Сеньор Монтарео умер, сеньоры, - сообщает отец Читы. - Почтим память одного из нас молчанием.
Его слушаются, и через некоторое время в полной тишине вновь раздается голос, сильный и властный:
- В свете последних событий предлагаю пересмотреть решение аудиенции.
- Но приказ подписан уже, - осмеливается возразить один из сеньоров.
- Не думаю, что он имеет законную силу без подписи губернатора, - парирует дон Хосе.
У сеньоров не остается выбора, кроме как согласиться с ним.
Лючита прижимается к отцу, когда уходят они из дома. Разговоры все кончены и дела завершены, розданы указания и успокоены люди, беспокоящиеся за свою судьбу. Карета катит колеса по солнечному Пинтореско, мир за окнами бурлит жизнью, не затихая ни на минуту.
Странно пусто под сердцем, будто сделала что-то не совсем правильное, но единственно возможное. И обидно - за человека, самого близкого и родного. Она долго молчит, думая, что надо бы уходить города, да подальше, так, чтобы не вышло хуже - и ей, и ему, но медлит, цепляясь за минуты тишины и покоя.
- Ты лучший в мире лгун, папочка, - шепчет, так что слышат лишь они двое.
- А ты самый невозможный ребенок.
- Прости.
Говорит это просто, вкладывая в слово все раскаяние свое и вину, все признания в прегрешениях и ошибках. Утыкается носом в плечо, широкая ладонь приглаживает волосы, тихонько лаская.
- Ты же дитя мое. Как тебя не прощать?
* * *
Столько пройдено всего и пережито, столько видела, пробовала и ощущала, других меняла и менялась сама. Разное было. Разное...
И не конец это истории, а лишь конец эпизода, потому что жизнь - это жизнь, а не модный роман о приключениях и о любви. Жизнь - она вечна и продолжается даже тогда, когда люди уходят, чтоб не прийти никогда.
И может настанет завтра... отец найдет, как бы вмешаться в ее решения, нарушая условия "мирного договора", узнает кто-нибудь о его лжи во спасение, и будут проблемы, даже большие, или найдется кто-то из старых врагов, клявшихся отомстить, или... или еще что-нибудь выкинет своенравная госпожа, мешающая кости в стакане. Усмехнется задорно, проверяя на прочность девушку, прозванную сеньоритой Фелис.
Ну и пусть! Все это будет... или же нет, но - завтра!
А сейчас есть лишь двое на берегу. Ветер играет, путая русые волосы с темными и гладкими, словно шелк, отражаются друг в друге глаза - серое небо и шоколад великолепной Дарьены. Нет у них будущего и позабыто прошлое.
Море бьется ласковым зверем у ног.