Лючита, потупившаяся было, вскинулась.
- И вы, значит, воспользовались этим, чтобы... чтобы меня пощупать?!
В его смешке читалось: не без этого.
- Тише. Выдаете себя с головой. Вас так легко вывести из себя... девственница, наверняка.
- Нахал!
Она вспыхнула и собралась влепить пощечину, но не успела - мужчина перехватил за запястье. В голубых глазах запрыгали бесенята.
- Еще какой. К тому же негодяй, мерзавец и пират. Абсолютно бесчестное существо.
Разгладил ее пальцы и легко поцеловал в ладонь, от чего девушка вздрогнула и выдернула руку из плена.
- Но тайну вашу не выдам.
Присел у дерева, заворачиваясь в брошенный ранее плащ, с виду безучастный ко всему. Чита, разрываясь между возмущением и любопытством, примостилась рядом. Инглес отвернул одну полу, ученица после недолгого замешательства придвинулась под бок.
- Но почему? - он молчал, и она продолжила, - и зачем все это - ваши смертоубийственные уроки? Я же не совсем глупенькая и понимаю, что такое знание дорогого стоит.
- Уроки эти, моя милая леди... кстати, как вас величать? Лючита... красиво, как перестук каблучков в сарабанде. Так вот, уроки эти хоть и не дадут многого, но, возможно, вам помогут. Я так понимаю, что команда в большинстве своем не знает о вашей... хм... женственности. Сеньор Феррер, Кортинас, кто еще?
- Больше никто. Догадываются, возможно, но молчат.
Питер удовлетворенно кивнул.
- Рано или поздно они узнают. И тогда или вас отправят на берег - сразу же, или... дорогая, вы же понимаете, что любой здоровый мужчина не состоянии не заметить прекрасную женщину. И здесь играет роль только разница в убеждениях и воспитании. Не стоит так нервничать, - заметил он, скорее чувствуя, нежели видя, как напряглась девушка. Добавил будто невзначай, - я тоже мужчина, но никогда не сделаю чего-либо против желания женщины. Однако не могу утверждать того же в отношении каждого. Вот тут, я надеюсь, мои уроки хоть чем-то помогут.
Лючита молча кивнула. Стало тихо, почти. Шелестят над головой листья, потрескивают поленья в костре, втолковывает что-то Кортинас капитану, тот недовольно поджимает губы, возражает. Из-под плащей слышен храп, то тонкий, будто свист, то мощный, будто раскаты грома.
- И все же, зачем вам это? - вопросила девушка. - Не понимаю...
- Зачем? Наверное, незачем или вопрос не верный. Вот "почему" было бы куда как вернее. У меня своя история, милая леди.
Она молчала, слушая храп, шорохи и шуршание, дыхание леса и ночи. Мужчина вздохнул и продолжил:
- Вы очень похожи на одну девушку, скорее не внешне даже, а по ощущениям. Ее звали Беатриса, в девичестве мисс Стоун, в замужестве мадам Дуарте. Моя сестра, младшая, единственная и любимая. Родители нас рано покинули, поместьем до моего восемнадцатилетия управлял дядя, после же и дом, и земли, и сестра остались на меня. Достаточно рано - лет в пятнадцать - она увлеклась своим будущим мужем, Роланом Дуарте. Красавец, бретер, потомственный дворянин, военный, хоть и не моряк, его ждала блестящая карьера, если бы не странный интерес. "Свобода, равенство и братство" - так они видели мир будущего. Предлагали дать всем равные права, стереть различия между нациями. Освободить рабов. Они так и сделали - Ролан и Беатриса - в честь своей свадьбы в день ее шестнадцатилетия. И я, признаю, последовал их примеру. И знаете, никто ведь не ушел, ни один. И негры остались, и индейцы, и мулаты с метисами. Только отношение изменилось. "Маста Питер" они стали произносить по-настоящему уважительно. Вот так.
А скоро поднялось восстание, захлестнуло север Инглатеры, часть рандисских земель, где поместье Дуарте было. Ролан оказался среди заговорщиков, главари часто наведывались в их дом. На таких собраниях и я бывал, как свой, домашний. Город гудел. Не знаю, кто доложил мэру, алькальду, по-вашему, но одной ночью пришли и к нам. Майор королевской гвардии Оуэн Менли и с ним отряд.
Молчание, стиснутые кулаки. Длинные пальчики девушки на сгибе его руки, тепло чувствуется даже через рубашку. Внимательный взгляд, затаенное дыхание. Всем видом говорит - продолжай.
- Мы отказали им в праве войти в дом. Беатриса, маленькая и злая, стояла тогда у окна, а рядом с нею стоял мушкет - она готовилась защищаться наравне с мужчинами. Эта упрямица не захотела прятаться со служанками в подвале. Она вдохновляла нас, всем своим видом показывая, что "свобода, равенство и братство" обязаны существовать. Для всех.
Солдаты ушли тогда, многочисленные и злые. Но мы, видно, были злей, и юная хозяйка дома, растрепанная и в пеньюаре, говорила холодно, будто ей мешают спать, и этому мерзавцу Менли пришлось даже извиняться и поворачивать обратно. Они ушли, но вернулись через пару дней, когда муж Беатрисы отправился с заговорщиками в горы, а я был в городе. Если бы только не это... говорят, солдатня была пьяна. Говорили что-то об указе, о военном положении. Что им ответила моя сестра и куда их послала, никто не знает, но этот Менли рассвирепел.
Питер замолчал, сильнее стискивая кулаки.
- Не найдя мужчин, они отыгрались на женщинах.
Лючита зажмурилась и замотала головой, пытаясь отогнать видения, столь яркие, будто сама была там.
- Нет... - почти простонала она.
- Да! - зло ответил он. - Беатрису спасли, она была плоха, но жива. И могла бы жить, но не смогла - с таким позором. Покончила с собой, едва оклемалась достаточно для того, чтобы найти в доме кинжал. Не уследили. Вот так. Ей не было и семнадцати.
Лючита молчала, на этот раз не выжидающе, а подавленно. Чужое горе трогало, как свое.
- Ролан ушел в сопротивление, о судьбе его не известно. Меня же судили за зверское убийство гвардейца. Зверское... хех... сначала отрубил то, что он мог считать своим мужским достоинством, а после пристрелил, как собаку. Суд приговорил к пожизненной каторге. Но мне повезло, я туда даже не доплыл - на корабль, перевозивший узников, напали пираты. И вот, - он картинно развел руками, едва не скинув с плеч девушки плащ, - я здесь. Ну как вам, веселая история?
В голосе зазвенела шальная злость, в глазах плеснуло безумие. Чита качнула головой.
- Совсем не веселая. Странный вы, мистер Питер, то ласковый и игручий, будто котенок, то колючий не хуже дикобраза. И больной, вот тут.
Протянула руку и неуверенно коснулась левой стороны груди, там, где под рубашкой стучало сердце. Он быстро накрыл ее пальчики ладонью.
- Так может, вы меня вылечите?
Голос, чуть хрипловатый и вкрадчивый, дыхание шевелит волосы у виска. Губы, едва видные в темноте, совсем близко, и в голове начинают гулять странные мысли, вроде "интересно, а он целуется как Мигель или как-то иначе?". Жар поднимается от живота и охватывает тело.
- Не сейчас... и не я, - шепчет она, качая головой и отодвигаясь.
Он пробует притянуть, но чувствуя сопротивление, улыбается чуть смущенно, будто нашкодивший мальчишка, и целует кончики пальцев.
- Простите, я забылся.
- Ничего, я сама виновата.
- Нет. Женщина может быть доброй, иногда даже слишком, милой, наивной, или играть, будто кошка с мышью, но мужчина обязан оставаться мужчиной и помнить о том, что честь - не просто слова.
- Да вы... как у вас говорят, - она прикусила губу, вспоминая, - джентльмен.
- Каюсь, грешен.
Девушка улыбнулась. Ей положительно нравился этот инглес.
- Мистер Питер, интересное дело: за всю мою жизнь мне попадались исключительно сильные мужчины, настоящие. Отец, брат, дядя, Маноло, теперь вот вы. Даже капитан, хоть и не люблю его сильно, но вынуждена признать...
- Не знаком ни с кем из ваших родных, кроме сеньора Кортинаса, - тот-то хорош, это да, но капитана оставьте, это другая порода. И лучше ее вам не знать, уж поверьте на слово. И не возражайте. А сейчас, дорогая, вам лучше поспать, иначе ночь так и грозит пройти в разговорах. Это, конечно, интересно, но не столько полезно, как здоровый сон.
Девушка кивнула и огляделась. Висенте сопел у того же дерева, где присел с вечера, на груди тускло отблескивала давно потухшая трубка. Кортинас с капитаном куда-то делись, только у костра парочка местных разговаривала на жуткой смеси инглесского с одним из индейских диалектов.
- Если хотите, ложитесь здесь. И не смотрите на меня, как загнанный олень! Понимаю, для юной леди это непростительно неприлично, но... так теплее.
- Я никогда не спала рядом с мужчиной, - с некоторой опаской и смущением ответила она.
- Я уже понял, - усмехнулся он. - Пора когда-нибудь начинать. Шучу. Спите, маленькая леди, и ни о чем не тревожьтесь. Завтра день не легче этого, и тело ваше после уроков станет болеть.
- Оно уже...
- Это все только цветочки.
- Ну спасибо.
- Все для вашего блага.
Чита приподнялась на локте, выискивая на лице инглесского нахала тень усмешки. Не нашла. Заворочалась, удобнее устраиваясь под плащом. Поймала себя на мысли, что так - с соседом под боком - и вправду теплее и даже приятнее. Нахмурилась, пытаясь согнать с лица непрошенную улыбку. Но та никак не желала уходить, и мысль стучалась в голове: "и все же есть хорошие люди".
* * *
Утро встретило усмешкой Висенте, косыми взглядами команды, холодной невозмутимостью Питера и разговором с братцем.
До родника идти было недалеко, но все же небольшая вытоптанная площадка создавала хоть видимость уединения. Там-то Кортинас и отловил сестру.
- Ну и как тебе ночка с этим инглесом? Понравилось?
Тон его стал холоден, с легкой остротой издевки. Девушка тон отметила, но ответила спокойно:
- Да, вполне. Давно так хорошо не высыпалась.
- Ну-ну... и чем же вы занимались?
- Разговаривали. А потом спали.
- Ну-ну... как же...
Девушка повернулась резко. Глаза цвета горького дарьенского шоколада, прямо как у отца, сузились, плеснула в них строгость.
- На что ты намекаешь, братец?
Синий взгляд схлестнулся с карим.
- Да так, ни на что. Почти.
- Мне уже пятнадцать.
"Имею право!" - хотелось сказать, но не сказала.
- Тебе всего лишь пятнадцать!
- Моя мать в этом возрасте была уже замужем.
- Была бы ты замужем, я б не волновался. Поволновался бы твой несчастный муж! - проворчал Кортинас. Чита в ответ на реплику лишь вздернула нос. - Так мне пора уже вызывать его на дуэль или рано еще?
- Думаю, стоит повременить, - в тон ему ответила девушка. - И чего ты так взъелся?
- Я взъелся? Я проснулся в прекрасном расположении духа, да долго в нем побыть не удалось. Смотрю: сестра спит под одним плащом с инглесом, едва ли не в обнимку. И улыбочка такая блаженная на лице.
- Тебя смутило то, что он инглес? - холодно спросила Лючита.
Братец едва не зарычал.
- Нет!
- Он знает, что я девушка.
- Я уже понял. На мальчиков так не смотрят.
- Как? - в недоумении переспросила девушка.
- Так!
Чита пренебрежительно фыркнула.
- Братец, ты переоцениваешь мою соблазнительность.
- А ты ее явно недооцениваешь, - пробурчал Энрике. Бросил выразительный взгляд за спину девушки, призывая к молчанию.
На полянку вывалился из кустов Бартемо, буркнул нечто добродушное и принялся набирать воды. Разговор затих сам собой.
Не возобновился он и к вечеру. Кортинаса занял обсуждением капитан, а девушка прилипла тенью к Питеру. Он же в короткие минуты отдыха гонял так, что закралась в голову крамольная мысль: они с братцем все же поговорили, и теперь решили сообща загнать ее в гроб. Или вынудить попроситься домой. В общем, избавиться от сей персоны для всеобщего - и ее в первую очередь - блага. Потому вздыхала, стискивала зубы, поднимаясь с земли, и вновь говорила: покажи.
- Упрямая ты, - не то сетовал, не то восхищался инглес.
Кивала, сама не зная, чем считать упрямство это - благом или наказанием. И начиналось все по-новому - стойки, удары, захваты, удушения, броски. Матросы ухмыляться перестали, смотрели все больше уважительно.
А Лючита помимо занятий с Питером Стоуном открыла для себя еще одну радость - разговоры с ним. На стоянках, во время перехода, ночью. Ему, не стесняясь особо и по-другому уже воспринимая свою влюбленность, рассказала о Мигеле, об отце и Ханье, о сеньоре Маисе, о Пуэрто Перле, о корабле и команде. Он слушал, не перебивая. Спрашивал, когда нужно спросить, молчал, когда того требовало повествование. С ним можно было не бояться казаться смешной или глупой. Говорить... как давно она ни с кем не говорила - вот так. С Ханьей поссорилась еще давно, кажется, что в прошлой жизни, теплой, сытой и уютной. С братцем редко так удавалось побеседовать. Он то принимался поучать младшую сестру, за которую чувствовал ответственность, то начинал язвить и насмехаться, становясь невыносимым мальчишкой. А хотелось - тепла и понимания. Питер же, мужчина умный и зрелый, слушать умел ничуть не хуже, чем говорить.
- А Мигель... иногда кажется даже, что не в него я влюбилась, а в рассказы о море и о свободе, - призналась Лючита в последнюю ночь, когда дошли уже до Чесучей Гавани и не спали, а ждали только сигнала с Блистательного.
- И все же вы хотите найти его? - дождался утвердительного кивка, едва видного в темноте, спросил, - зачем?
- В глаза посмотреть.
Лючита помяла в руках край рубахи.
- Понимаете, Питер, вот Энрике все говорит, что Мигель негодяй. Задурил, дескать, голову девушке, исчез, ничего не сказав. Да и слухи пошли... разные. Вряд ли Ханья сказала, тут другое что-то. Вернее, другой. Не знаю я, кому верить! Сама хочу понять, в глаза посмотреть, спросить: "почему" и ответ услышать. Сама.
Мужчина накрыл ее ладонь своей.
- Посмотрите, милая леди. Не знаю только, принесет ли это радость.
Вскинула голову, но он лишь неопределенно двинул плечами. А сказать мог многое: и что у моряка в каждом порту по жене, так уж водится, и что Мигель этот пират, причем не самый последний, и что верить ему вряд ли стоит. Но ответить не успел, послышался крик на инглесском, тут же его повторили по-хистански:
- Блистательный входит в гавань! Они спустили шлюпку.
Девушка вскочила на ноги, плащ упал с плеч.
- Блистательный, - слетело с губ вместе со вздохом.
- Да, - более ровно подтвердил он. - Признаюсь, я немного огорчен.
- Почему? - тихо спросила она, зная ответ.
- Конец нашим ночным разговорам. А я уж успел привыкнуть и полюбить... их.
- И я. Но мы ведь еще встретимся? Я верю в это.
- Верьте, и встретимся обязательно. Мир, он маленький очень, иногда даже тесный. Вот так.
Девушка стояла, разглядывая в темноте носки сапог, пока не пихнул мимоходом в бок капитан, прорычав: "шевелись, каналья". Вздрогнула, собралась уж было прощаться с инглесским сеньором, как тот сгреб в объятия и припечатал губы крепким поцелуем. Так же быстро отпустил, глаза блеснули голубым.
- Да вы, вы...
- Хам, негодяй и висельник, знаю, - весело ответил Питер.
Лючита улыбнулась, сердиться на него не получалось совершенно.
- Попутного ветра, маленькая леди.
- И вам, мистер Стоун, буэна суэрте...
Подхватила тюк и начала спуск к полосе прибоя, вперед - к грозным окрикам старпома, шуточкам Йосефа, науке Висенте, занятиям с братом, к бригу своему первому и ежедневным вахтам, к парусам и такелажу, ко всем тем мелочам, приятным и не очень, которые узнала или только еще узнает.
Лючита спускалась к морю.
Глава 3
На кренгование решили встать у маленького городка, названного так же длинно и непонятно, как и остров. Название это выветрилось из читиной головки почти сразу же, потому как было инглесским и включало в себя наименование дивного леса у некой реки.
Капитан исчез и появился часа через два недовольный, задал новый курс, старпом заорал, надсаживая глотку:
- Выбрать якорь, поднять паруса, шевелитесь, псы помойные!
Чита робко поинтересовалась у брата, помогая тому ставить фор-брамсель, а как же кренгование, на что Кортинас сквозь зубы ответил, что дело это подождет, да и другой порт неподалеку - в паре дней ходу, если попутным будет ветер.
Позже уже Лючита услышала, как ругается капитан, сетуя на коварство судьбы и на инглесов, что готовы брать тройную плату с корабля за один лишь хистанский флаг.
- Это политика, - рассуждал Энрике, вгрызаясь в яблоко. - Они повышают цены на закупку товаров, а скупают ввозимое за гроши.
- Но зачем? - удивилась девушка, вспрыгивая на планширь, широкий и теплый. Плечо удобно прислонилось к грот-вантам. - С ними так никто торговать не будет.
- Будет, - уверил братец. - Ведь это лишь для хистанцев. Своим другие условия.
Лючита усмехнулась. Будь она маленькой, обязательно сказала бы, что так не честно. Но где это видано, чтобы честь и политика ходили рядом? Разве что в книгах новомодного олланского писателя Ута, который нарисовал прекрасный мир будущего, где все равны и счастливы. И жанр-то так назвали из-за него: утопия, определяя им все чудесное и неосуществимое. Олланский Чита знала плохо, куда как хуже инглесского, потому читала в переводах. Книги эти нравились, хоть и раздражала порядком наивность автора.