Надобно сообщить наставителю, что я по-прежнему занята. В конце концов, тем, кто остался без силы, не возбранялось странствовать в поисках необычностей или новых, внезапно возникающих меченых.
Как бы глубоко моя добыча ни залегла на дно, теперь она зашевелится. Легко лежится лишь тем, кто знаетих не ищут. Их потеряли. О них забыли. А она понимает, что на её хвосте не просто знающаяискрящая. И зашевелится. Или чтобы сбежать и закопаться ещё глубже, или чтобы добыть мою кровь.
Я тебя знаю, Горда. Ты меняпока нет. И это поправимо.
До встречи.
Глава 2. Наледь
В Солнцеясном что-то стряслось.
Вечерело. После долгого дня пути, в котором я потратила две трети своих чар, отчаянно хотелось выбраться из саней, раздеться и зарыться в свежий снег, а потом залечь где-нибудь, хоть в ближайшем же сугробе, на всю ночь. Даже есть после лихой езды через крутые холмы и дикие леса не хотелось. Но в городе явно что-то стряслось.
Меня ждалислухи и птички-вестники работают быстрее любых чар. У открытых ворот мялась толпа мужиков, в одном из которыхпо богатой шубе и шапкея опознала городского старосту, в десяткепо высоченному росту и суровым рожамстражу, а остальные просочились следом, ибо никакими плетьми не разгонишь тех, кому любопытно.
И страшно.
Я выползла из саней, оглянулась на Норова и негромко предупредила:
Капля хмельногои ты труп, понял?
Его матушка мне хорошо заплатила за протрезвление и ещё большеза будущее без пьянства. И дорога окупилась, и на потом осталось.
Ну, чаливскинулся невысокий тщедушный парень, опуская поводья. Ну каплю-та Ну, за дорожку ровную, за рожденье, за
А потом пошло-поехало? Нет, безжалостно отрезала я, поправляя капюшон. Выбирай: капля и Гиблая тропа или долгая и счастливая жизнь.
Норов тихо заскулил. Запряжённый в сани лохматый ездовой пёсогромный, выше меня в холке, грязно-серый, издал ответный поскуливающий звук, но не поддерживающе-унылый, а хихикающий.
Я улыбнулась и протянула руку к острой морде. На меня настороженно уставились блекло-голубые глаза. А люди подождут. Часто псы меня боялись и шарахались, едва завидя. Но этот был очень благодарен за то, что больше ему не придётся подолгу сидеть в загоне, ожидая хозяина и работу.
Не бойся, прозвучало дико, ибо зверь возвышался надо мной косматым хищным холмом. Но он боялся. Чуял огонь. Прошу. Мне надо передать. Вы же повязаны общей силой как одной кровью.
Он боязливо прижал острые уши и наклонился. Я мягко коснулась его лба.
Вас называют псами, прошептала еле слышно, но я знаю, кто вы на самом деле. Помню, как вы выглядели до Забытых, и почему скрылись за такой внешностью. И почему пришли к людям. Помню. Мой друг я оставила его с матушкой. Для защиты. Передай, что я скучаю. Просто передай.
В глазах вспыхнули голубые искры и погасли за тяжёлыми веками. От толпы донеслось сдержанное: «Цыц, не лезь!..» Я вздохнула. Да, в городе же что-то стряслось
Удачи, я улыбнулась и повернулась к людям: Вечер добрый. Что случилось?
Да ты сама посмотри, чали! начал один.
Там, в острогеподхватил второй.
Цыц! снова заткнул народ староста и нервно вытер усы. Чали, ты наперёд руки покажи, попросил беспокойно. А то слухи-то лишь слухи.
Я приблизилась и молча подтянула рукава куртки. Староста слеповато прищурился, снова вытер усы и распорядился:
Паренька устроить и накормить. Зверятоже. Чали, не сочти за труд глянуть. Странность у нас одна с четвёртого дня. С вечера.
А что случилось вечером четвёртого? сразу прикинула я. Да, зима. Внезапная и беспокойная. И беспокоящая.
Показывайте, я привычно спрятала лицо за капюшоном.
Солнцеясный, как и большинство поселений, скрывался за тремя стенами: за первойзагоны, склады и прочие хозяйственные постройки, за второйгород, за третьейострог со старыми укреплениями, вторым рядом складов и домами городской верхушки. Далёкие остатки четвёртой стены, за которой прежде ставили дома для зимующих жителей деревень, давно поглотил дикий лес, сквозь который мы с боем прорывались полдня. И указывали оплавленные каменные клыки на одново времена Забытых тут побывал Зной, но город он не тронул. Не нашёл старой крови.
В лесу затеяли неуверенную перекличку волки, и пёс, глухо заворчав, дёрнулся, оглянулся на заснеженную тропу. Норов, вздохнув, молча расстегнул упряжьсани на время придется бросить здесь. Пёс предупреждающе завыл, и волки моментально заткнулись. Так ездовых и кормилиотпускали на ночь погулять.
Чали?.. напомнил о себе староста.
Я устало тряхнула головой и запретила себе отвлекаться. Быстрее дело сделаюскорее отдохну и найду своего зимника. И не только.
Сопровождаемая старостой и окруженная шелестящей толпой встречающих, я добралась до ворот и сразу же заметила первую странность. Врата и городскую стену покрывала мутная ледяная корка. Я внутренне подобралась. Не может это быть тем, чем могло бы быть но всё же это чары.
Тут не всё, вполголоса заметил староста и опять нервно отёр усы. В городе больше.
Остановившись у ворот, я осторожно провела пальцем по наледи, использовав искорку, но лёд не поддалсяне оттаял. Я пошла дальше, оглядываясь. Старательно вычищенная дорога, стены с внутренней стороны, деревянные хлева и склады от земли до крышивсё скованно льдом.
В домах холодно? поскальзываясь, я целенаправленно шагала ко второй стене.
Нет, немедленно отозвался староста. Но вот двери и окна мы два дня открыть не моглисмёрзлись с косяками. Огонь не берёт. Ломали дверипояснил мрачно. Выносили. Теперича с открытыми окнами живёмвдруг опять замурует. Благо к холодам мы привычные да обереги ваши камню остыть не дают.
Вторые ворота стояли приоткрытыми.
Кто-нибудь умер? я нахмурилась.
Да нет, староста пожал плечами. Пропал одинторгаш Виден. Но он постоянно пропадает. А потом находится через день-другой в чьём-нибудь подполе. До хмеля чужого больно охоч.
На этих воротах лёд был толще и по углам украшен завитушками. Я присела, снова провела по наледи пальцем и хмыкнула.
Скорее всего, это дух излома. При смене сезона они иногда просыпаются, шалят пару дней и снова засыпают, я встала. И их чары сразу рассеиваются.
От духов мы заговорённые, с достоинством возразил староста. Каждый двор защищённый.
Я оглянулась на отстававшую толпу и шёпотом поведала:
Вот именно поэтому, чалир, никто и не погиб. Обереги вбирают силу, но не всю, а лишь губительную. А это же, я указала на ворота, шалость. Шутка скучающего духа.
Пару дней?.. повторил задумчиво староста и дёрнул себя за ус.
Зима нынче внезапная, тревожная, признала я со вздохом. Да, может, ещё день-другой пошалит, пока не заснёт.
А фигуры изо льда тоже они делают?
Я снова напряглась.
Показывай.
Заходи, он махнул рукой.
Я осторожно проскользнула между створок и замерла. Город горел. Улицы расходились вокруг острога, как круги по воде. Низкие домики прятались за короткими каменными оградками, и сейчас всё пространство между ними заполняли костры. Второе кольцо пламени шло вдоль стены. И повсюду шумно сновали люди с факеламигрелись, пытались растопить зловредный лёд, обсуждали напасть.
За огнём и суетой я не сразу обратила внимание на ледяные фигурысовсем небольшие, с локоть, они украшали каждый двор. На оградке сидела ледяная птица. На крыльце свернулся калачиком ледяной кот. У входа во двор замер ледяной пёс. Под окном распустился крупный ледяной цветок. У стены выросла ледяная рощица, и когда налетал ветер или кто-то пробегал мимо, тонкие веточки жалобно, мелодично звенели. И отблески пламени ложились на мутный лёд закатными тенями.
Эт ничего ещё, староста привычно отёр усы. Это начало. Смотри дальше.
Мы прошли по поперечному проулку, обходя костры, к третьей стене. Я попутно насчитала пять кольцевых улиц, прикинула число жителей и хмыкнула про себя. Довольно большой город для такого захолустья Добротные дома, дружные, отчаянно помогающие друг другу жители, тишь да гладь. Не может здесь ничего дурного случиться, говорила я себе, оглядываясь на работающих у костров людей. Не должно.
«Дальше» на вдох-выдох превратило меня в подобие ледяной статуиодной из тех, что я увидела, обогнув очередной костёр. Вдоль стены острога деревьев и зверей уже не былотолько люди. Ледяные стражи у покрытых толстой, мутной коркой ворот. Ледяной торговец булками. Ледяная старушка с клюкой. Ледяной чалик-попрошайка. Почтенная мать семейства с выводком ребятни. Ледяной парень, колющий дрова. И огненное зарево плясало на ледяных боках, высекая задорные искры.
Я побрела вдоль статуй, осматриваясь и улыбаясь. Конечно, это не дух излома. Это Зимзнающий, за помощью которого я и примчалась в Солнцеясный. Он славился такими творениями. Интересно, кем был в прошлой жизни этот хладнокровный, если создавал столь яркие образы?.. Лёд дышал жизньюи действием. Казалось, подойди ближеи попрошайка протянет руку, заведёт свою вечную песню, и ведь не откажешь
Зимне самое приятное существо Шамира: ленивый и до работы, и знаний, слабый до девок, вкусной еды и хмеля, вечно бегущий от себя и отрицающий новую жизнь. Он и сейчас наверняка этим занималсяотрицанием. Когда его время кончалось, Зим законопачивался в глуши и изо всех сил и последних денег старался забыть о том, что приобрёли потерял.
Как и всех хладнокровных, я недолюбливала его за слабость духа. Но в чём Зиму не откажешьтак это в мастерстве. Когда сила требовала работы, он быстро собирался, соображал, что к чему, и работал. И вот, она потребовалаи знающий, наверняка до сих пор пребывая в непотребном состоянии и не понимая, что наступила зима, поработал. Как сообразил.
Где он сейчас? я повернулась к старосте.
Кто? не понял тот.
Я подумала, как бы описать Зимакак и все знающие, он постоянно менял обличья, и коротко сообщила:
Гость вашего города. Прибыл весной-летом. И с тех пор не просыхает. Вообще тихий, но может внезапно и сильно взбрыкнуть.
А-а-а! сразу понял староста и скривился: В остроге он. В яме. Буйным вдруг стал, вот соседи и сдали. Сидит теперича. Думает.
И как его заперли, так статуи и появились? я улыбнулась.
Ну эзамялся он. Вроде как да, и понял: Это что же, чали? Онкак ты? Мече прости, знающий?
Когда сезон работы заканчивается, метки бледнеют и малозаметны, пояснила я и попросила: Проводи меня к нему.
Но Вёртка отвлекла: повозившись, вытянулась вдоль моего позвоночника, на пару вдохов слилась со мной, и я ощутила то же, что онаостывшую, тянущую ледяным сквозняком кровь. Странного, очень странного мертвеца.
Развернувшись, я побежала вдоль стены, считая статуипервая, пятая, десятая, пятнадцатая У восемнадцатой я остановилась и, пока староста догонял, использовала пару искр. Невысокий пареньстранник в обрывках одежды, скованный наледью в позе замерзающего, рухнул на снег. Лёд разлетелся на куски, обнажая синюшную кожу, сведённое тело и грязное тряпьё. Я наклонилась и сразу же заметила главноехарактерные пигментные пятна на судорожно сжатых кулаках.
Вот же гиблые затмения
Подоспевший староста не успел и рта раскрыть.
Чалир, ты его знаешь? я указала на мертвеца.
Он опять нервно подёргал ус, сглотнул, прищурился слеповато и качнул головой:
Нет. Не наш. Первый раз вижу.
Я недоверчиво подняла брови, и староста приосанился:
Я тут родился, чали, и вырос. Каждую собаку знаю. Пришлых сразу вижу. Не наш. Чужак. И, право слово, чалион запнулся и сник: Не понимаю, как он здесь оказался
Ну, это-то как раз объяснимо: как показал случай в Солнцедивном, просочиться в город в облике местного (того же вечно пропадающего торгаша Видена), притереться и прижитьсябольшого ума не надо. А после смерти чары разрушаются, обнажая истинное лицо. Вопрос в другом. Кто, когда и за что убил знающего-летника. Чужих смертельных чар на нём мы с Вёрткой не ощущали. Зато остро чувствовали не свою смерть.
Когда время смертного кончается, он уходит сам. А когда его вынуждают уйти, появляется Уводящаяи оставляет следы своего присутствия: колючие, неприятные инородные. Иномирные. Кто хоть раз побывал на пороге Гиблой тропы, навсегда запомнит и её, и обжигающе ледяное дыхание Уводящей.
А ещё не давала покоя наледь. Она лопнула от простейшего «горячего» касания, как мыльный пузырь.
Зови стражу. И лекаря. Осколки не трогайте. Кто у вас смертоубийствами занимается?
Никто, развёл дрожащими руками староста. Кого ж у нас убивать-то? Все свои. Полгородародня, полгородаскоро ею будет. А ежели побьют коготак в яму переночевать. Живо в себя приходят. У нас убийств, почитай, лет двадцать не было. И то, что помню, пару пьяных драк с пришлыми.
Да уж
Проводи меня в острог, чалир.
Зим натворилпусть сам и разгребает. У меня в городе свои делапосмертная тень нервничает и очень хочет кое-что мне показать.
Однако на обратном пути, когда староста отвлёкся на подоспевшую стражу и столпившихся любопытных, я украдкой проверила ближайшую статую. Всё та же пара искр, но лёд не раскололся, а лишь едва треснул. То есть знающего закатал в наледь не Зим, а кто-то другой.
Вёрт? позвала я шёпотом. Проверь город. Ищи. Не знаю, кого. Или чаровников, или их амулеты. Или что-нибудь необычное.
В некоторых случаях люди могут пользоваться слабыми нашими чарами, используя амулеты. В некоторыхзначит, в опасных для жизни, и то если Шамир будет благосклонным и позволит смертному уцелеть, а не отзеркалит чары на колдующего. Мы иногда этим подрабатывали. Желающих рискнуть и ощутить себя чаровником хватало.
Ногу щекотнуло пушистое тельце, и Вёртка выскользнула из штанины в снег. И скрылась в ближайшем сугробе. Я оглянулась на старосту, окружённого гомонящей толпой, и в одиночестве подошла к воротам в острог. Опять использовала пару искр и задумчиво посмотрела на нетронутый лёд.
Дух излома, втолковывал мне наставитель с точки зрения хладнокровных, у которых сила появилась только после Забытых (вернее, благодаря им), это дух волшебства. Когда сезонная сила пробуждается, она с помощью духа говорит смертным: я проснулась, готовьтесь. А духида, шаловливые и любят попроказничать. Но ещё ни один смертный от их рук не пострадал.
Дух излома, рассказывала мама из опыта помнящихэто одна из ипостасей Шамира. Когда одна сезонная сила сменяет другуюкогда они встречаются и смешиваются, душа мира цепляется за эту смесь как за подобие тела, чтобы предупредить. Творение духа изломаэто предостережение. И эта наледь Последний осенний дождь и предзимний холод. Весь сезон для нас будет прогулкой по опасному, хрупкому льду. Прогулкой сырой, холодной и малоприятной.
Я скользнула в щель между вратами. В остроге было тихо и пусто. И ни людей, ни костров, лишь волшебные рыжие огни вдоль стены. А всё пространство между постройками заполняли статуи. Торговцы, ремесленники, извозчики, зеваки
Да ужснова пробормотала я. Ну, Зим
Чали, меня, запыхавшись, догнал староста. Вон туда нам. Вот та башня.
Угрюмое, громоздкое и нелепое трёхэтажное строение, закутанное в ледяной саван, нависало над низкими домиками городской верхушки. Которая, надо отдать ей должное, сейчас была с людьмидумала, подсказывала, руководила. А о пленнике
Забыли? спросила я резковато. О том, кто в яме?
Что ты, чали, обиделся староста. При нём же стражник. Огня и тепла внутри хватит.
Да нужно Зиму это тепло
Как внутрь попасть? наледь на башне цельная, толстая, ни окон не видно, ни дверей.
Чёрный ход, пояснил староста. Покажу.
К башне жалась кособокая каменная сторожка с выбитой дверью и одной комнаткой. Староста отыскал в углу лаз, поднял крышку и прихватил со стены фонарь. Мы спустились в подземный коридор, тесный, сырой и блаженно (для разгорающейся меня) холодный. По пути я рассеянно выслушала короткую историю об «очень больших и старых» вратах башни, которые и без шалостей духов промерзали зимой так, что не выйти. Поэтому появилась нужда в подземных крысиных ходах. Башней давно толком не пользовались, но ходы исправно чистились и содержались в порядке. Всякое ж бывает.
Поднявшись по стёртым ступеням наверх, я огляделась. Темно, мрачно и сыро. Межкомнатные перекрытия давно сгнили, и всё, что от них осталосьбалки на каменном потолке и стенах. А врата действительно оказались огромнымив четыре человеческих роста и покрытые расписной наледью. По стенам лучились редкие фонари, дающие больше теней, чем света. И, щурясь, я рассмотрела у дальней стены каменную лестницу.