Его лицо исказил ужас. Он попятился в угол, где сидел Острослов, и направил на нее меч.
Ана провела по ране пальцем. Он стал влажным, на нем виднелись следы зеленоватой жидкости, которая теперь смешалась с ее кровью.
Божевосх. Ее сердце начало колотиться, а в голове пронеслись воспоминания: подземелья, Садов, заливающий ей горькую жидкость в горло, слабость и головокружение, следовавшие за этим. И каждый раз пустота там, где раньше была сила родства. Как будто она потеряла зрение или обоняние.
Она провела годы, поглощая этот яд в надежде, что он изгонит силу родства из ее тела. Но вместо этого у нее выработалась устойчивость к божевосху. В то время как яд практически мгновенно блокировал способности большинства аффинитов, у Аны было пятнадцать-двадцать минут, прежде чем он сведет к нулю ее силу родства. В отчаянной попытке выжить, ее тело адаптировалось.
Дернешься, и я снова тебя ударю, прорычал охранник нетвердым голосом. Мерзкая аффинитка.
Звон металла, свет, скользнувший по запутанным темным волосам. Прежде чем кто-либо успел среагировать, Острослов затянул цепи на шее охранника. Последний начал давиться и хватать ртом воздух, пытаясь сорвать цепи, все глубже впивающиеся в его шею. В тени за его спиной сверкнули, оскалившись в улыбке, белые зубы Острослова.
К горлу Аны подступила желчь, и ее накрыла волна головокружения яд распространялся по телу. Она схватилась за стену, а на лбу, несмотря на холод, проступили капли пота.
Острослов повернулся к ней, не отпуская пытавшегося высвободиться охранника. У заключенного было хищное выражение лица, небрежное равнодушие переросло в волчий голод.
Давай-ка попробуем еще раз, дорогая. Ключи должны висеть на гвозде у двери в камеру согласно стандартным правилам, их там оставляет охранник, прежде чем зайти внутрь. Мои кандалы открываются железными ключами, напоминающими по форме вилку, четвертые сверху. Освободи меня от цепей, помоги нам обоим выбраться отсюда невредимыми и поговорим о твоем алхимике.
Ана попыталась унять дрожь в теле. Ее взгляд метался между Острословом и охранником. Глаза охранника закатились, а на губах пузырилась слюна он задыхался.
Ана знала, насколько опасен Острослов, когда отправилась на его поиски. Но она не ожидала, что узник, прикованный к каменным стенам Гоуст Фолз, так далеко зайдет.
Снять с него оковы было бы ужаснейшей ошибкой.
Давай скорее, голос Острослова подталкивал ее к пугающему выбору. У нас мало времени. Через две минуты здесь будет новая смена охраны. Тебя бросят в одну из этих камер и продадут по рабочему контракту все мы знаем, как это бывает. А я останусь здесь.
Он дернулся и крепче затянул цепи. У охранника надулись щеки.
Если ты предпочитаешь такой сценарий, то, надо признать, я разочарован.
Тени в камере перемещались и искажались. Ана зажмурилась, пытаясь успокоить свой бешеный пульс, который был первой реакцией на действие яда. Следом должны начаться озноб и тошнота. Затем энергия уйдет из тела. Все это время сила родства будет медленно затухать, как догорающая свеча.
Думай, Ана, сказала она самой себе, сжимая зубы. Ее взгляд перемещался по камере.
Пока у нее еще оставалась сила, она могла пытать заключенного. Она могла пролить кровь, причинить ему боль, угрожать и выбить из него местоположение алхимика.
У нее выступили слезы, и Ана плотно сжала глаза, чтобы не видеть образы, угрожающие заполонить ее сознание. Среди всех воспоминаний одно пылало, как пламя среди хаоса. Ты не монстр, сестричка. Голос Луки, ровный и твердый. Сила родства не определяет, кто ты есть. Что делает тебя тобой это то, как ты выбираешь ее использовать.
Это правда, подумала Ана, вздыхая и пытаясь найти поддержку в словах брата. Она не была палачом. Она не была монстром. Она хороший человек, и она не станет подвергать этого заключенного как бы ни были темны его помыслы тем же пыткам, через которые она сама прошла однажды.
Это означало, что оставался единственный выбор.
Прежде чем она успела осознать, что делает, Ана пересекла камеру, сняла со стены ключи и занялась замком на кандалах заключенного. Раздался щелчок, и они упали на землю. Острослов бросился в сторону и преодолел расстояние до двери в мгновение ока, растирая саднящие запястья. Охранник повалился на пол, потеряв сознание, со свистом втягивая воздух через полуоткрытый рот.
На Ану накатила новая волна тошноты. Она ухватилась за стену.
Мой алхимик, сказала она. У нас был договор.
А, это, Острослов подошел к двери и выглянул в коридор. Буду с тобой честен, милая. Я понятия не имею, кто этот человек. Прощай.
Не успела она и глазом моргнуть, как он уже был по ту сторону решетки. Ана подалась вперед, но дверь с лязгом захлопнулась.
Острослов погремел для нее связкой ключей.
Не принимай это лично. В конце концов, я аферист.
Он шутливо отдал честь, развернулся на каблуках и исчез в темноте.
2
Секунду Ана просто стояла и смотрела в спину удаляющемуся Острослову, ощущая, как мир уходит у нее из-под ног. Аферист кинул ее. Она выдавила горький смешок. Разве это не было ожидаемо? Вероятно, несмотря на все месяцы, которые она провела, учась выживать самостоятельно, она так и осталась наивной принцессой, неспособной существовать вне стен дворца Сальскова.
Ее рана пульсировала, по руке стекала извилистая струйка крови, смешанной с божевосхом. В воздухе стоял металлический запах яда.
Сила родства всколыхнулась.
«Нет», резко подумала Ана, дотрагиваясь до раны. Капли крови, казалось, вибрировали на кончиках ее пальцев. Нет, она не была наивной принцессой. Принцессы не обладали властью над кровью. Принцессы не убивали ни в чем не повинных людей посреди бела дня на городской площади. Принцессы не были монстрами.
Внутри у Аны что-то надломилось, и внезапно она стала задыхаться от прилива копившегося годами гнева, который закипал со знакомым тошнотворным чувством.
Мир вокруг померк, осталась лишь кровь, медленно стекавшая по руке на пол, капля за каплей.
Хочешь, чтобы я была монстром? Ана подняла голову и устремила взгляд в ту сторону, где исчез Рамсон. Я буду монстром.
Ана выпустила силу родства, затаившуюся в потаенном уголке внутри нее.
Казалось, она зажгла свечу в кромешной тьме. Свет озарил тени, играющие ее сознанием, а сила родства нашла тот самый элемент, из-за которого ее считали монстром: кровь.
Кровь была повсюду: внутри каждого заключенного в соседних камерах, на грязных стенах, разбрызганная и размазанная, как краска, разнящаяся от ярко-красной до выцветшей ржаво-медной. Ана могла закрыть глаза и не видеть, но чувствовать, как кровь вырисовывает очертания окружающего пространства, которое постепенно, на расстоянии двух коридоров отсюда, растворяется в небытии, потому что дальше Ана не могла заглянуть. Она чувствовала, как кровь циркулирует по венам мощным, как река, потоком, или течет спокойно, как ручеек, или неподвижная и застывшая, как смерть.
Ана раскинула руки, как будто впервые за долгое время смогла глубоко вдохнуть. Вся кровь. Вся сила. Все это подчиняется ей.
Ана с легкостью обнаружила афериста: адреналин, бегущий по его телу, подсвечивал его, и он напоминал пылающий факел среди тлеющих свечей. Она направила силу родства на его кровь и потянула.
Странное чувство радостного возбуждения наполнило ее, когда его кровь подчинилась. Каждая капля крови в теле Острослова исполняла ее команды. Ана глубоко вдохнула и поняла, что улыбается.
Маленький монстр, прошептал голос в ее сознании, в этот раз ее собственный. Возможно, Садов все-таки был прав.
Возможно, какая-то часть внутри нее действительно была искажена, делая ее монстром, несмотря на то как рьяно она пыталась с этим бороться.
В коридоре раздался крик, за ним последовал глухой удар и звуки борьбы. Затем медленно из темноты показалась ступня. Потом нога. Потом все тело. Ана тянула его к себе, завладев его кровью. Она наслаждалась ее полным подчинением и тем, как преступник дергался, подобно марионетке, которой она управляет.
По ту сторону решетки Острослов извивался на земле.
Прекрати, еле дыша проговорил он. На его покрытой пятнами пота рубахе проступила красная клякса, пропитывая грязную ткань. Прошу что бы это ни было
Ана просунула руку меж прутьев решетки и, ухватив Рамсона за воротник, притянула так близко, что его лицо ударилось о металл.
Молчать, ее голос напоминал рычание, и она еще раз потянула его кровь, провоцируя тихий стон. Теперь слушай меня. С этого момента ты делаешь то, что я говорю, иначе боль, что ты сейчас ощущаешь, станет лишь началом.
Ей казалось, что за нее говорит кто-то другой, а она слушает со стороны.
Все ясно?
Он тяжело дышал, зрачки были расширены, лицо бледным. Ана подавила подступавшее чувство вины и жалости.
Ее черед отдавать приказы. Ее черед командовать.
Теперь открой дверь.
Медленно, пошатываясь, аферист поднялся на ноги. Его била дрожь. Лицо лоснилось от пота. Он некоторое время теребил замок в руках, потом послышался скрип двери.
Ана вышла из камеры и повернулась к Острослову. Ее немного покачивало из-за нового приступа головокружения. Когда Рамсон при виде ее съежился от страха, внутри Аны что-то сжалось от извращенного удовольствия. В тех местах, где под кожей лопнули сосуды, на рубахе расплывались пятна крови. Завтра, подобно страшной болезни, его тело покроет россыпь безобразных синяков. Дело рук дьявола, говорил Садов. Прикосновение деимхова.
Ана отвернулась прежде, чем ее охватило чувство отвращения от содеянного. Она машинально потянулась к капюшону, накидывая его, чтобы спрятать глаза. В руках ощущалась тяжесть, они были покрыты выступающими венами, набухшими от крови. Она спрятала голые ладони под плащ, пальцы вцепились в холодную ткань. Без перчаток она чувствовала себя незащищенной.
Волосы на затылке зашевелились, когда Ана поняла, что в тюрьме воцарилась абсолютная тишина.
Что-то было не так.
Стоны и перешептывания заключенных смолкли затишье перед бурей. И вдруг в одном из дальних коридоров послышался металлический лязг.
Ана напряглась. Сердце быстро забилось.
Нам нужно выбираться отсюда.
Боги всемогущие, выругался Острослов. Он встал с земли и снова сел, припав к стене. Он тяжело дышал, а на шее вздулись жилы. Ты кто такая?
Вопрос застал Ану врасплох: она могла дать на него тысячу разных ответов. Череда непрошеных воспоминаний пронеслась перед ее внутренним взором, как будто кто-то перелистывал страницы пыльной книги. Замок из белого мрамора на фоне зимнего пейзажа. Очаг, треск огня, спокойный низкий голос папы. Брат, золотоволосый, с глазами-изумрудами. Его смех лучистый, как солнце. Милая тетя, ее глаза всегда такие выразительные: голова склонена в молитве, темная коса, спадающая на плечи
Ана загнала эти воспоминания обратно в глубины памяти, отгораживая их стеной, которую строила весь прошедший год. Ее жизнь, ее прошлое, ее преступления это ее тайны. Она не могла позволить, чтобы человек, находящийся перед ней, разглядел в ней какую-то слабость.
Прежде чем она успела ответить, Острослов вскочил на ноги. Он двигался так быстро, что она едва успела издать удивленный возглас а его рука уже вновь зажала ей рот. Рамсон толкнул ее за каменную колонну.
Охранники, прошептал он.
Ана врезала ему коленом в пах. Острослов согнулся надвое, но сквозь произносимые шепотом проклятия она расслышала звук шагов.
Сапоги стучали по подземному коридору ритмичные шаги нескольких солдат. Ана смогла различить тусклый отсвет далекого факела, который становился все ярче. По коридору разносилось эхо голосов. Судя по звучащему смеху, охранники перекидывались шутками.
Ана выдохнула. Их пока не заметили. Эти солдаты просто совершали положенный обход.
Острослов выпрямился и, прячась за колонной, притянул Ану ближе. Прижавшиеся друг к другу, с одной мольбой в сердце, они могли бы быть сообщниками или даже союзниками. Но свирепый блеск его глаз напомнил ей, как это было далеко от реальности.
Когда охранники проходили мимо колонны, Ана старалась не дышать. Они были так близко, что она слышала шорох их дорогих меховых плащей, шарканье сапог по засаленному полу.
От внезапной мысли она содрогнулась. Охранник. Они оставили его лежать без сознания на полу камеры Острослова.
Рядом с ней Рамсон тоже напрягся. Казалось, он думал о том же самом. Шепотом он выругался.
Раздался испуганный крик, за которым последовал скрежет открывающейся двери. Ана зажмурила глаза. Страх расцветал ледяным цветком в ее груди. Они нашли отключившегося охранника.
Слушай меня, Острослов говорил тихо и быстро. Я изучал план этой тюрьмы, я знаю ее устройство так же хорошо, как сколько в моих карманах златников. Мы оба понимаем, что без моей помощи ты отсюда не выберешься, а мне, в свою очередь, пригодится твоя сила родства. Поэтому я прошу тебя довериться мне сейчас. Как только мы покинем это проклятое место, можем продолжить вгрызаться друг другу в глотки с того момента, на котором остановились. Звучит неплохо?
Она ненавидела его ненавидела тот факт, что он ее обманул, и то, что он был прав.
Ладно, едва слышно ответила Ана. Но если тебе в голову придет выкинуть какой-нибудь фокус, просто помни, что я могу с тобой сделать. Что я обязательно сделаю.
Острослов осматривал коридор впереди, кивая головой в знак согласия.
Справедливо.
Из-за колонны они видели, как один из солдат зашел в камеру и безо всякой надежды потряс своего павшего товарища. Еще двое продвигались в глубь подземелий, вынув мечи из ножен и высоко подняв факелы. Началась охота.
Борода Острослова щекотала ей ухо.
Когда я скажу беги
Свет факела удалялся.
Беги.
Ана выскочила из-за колонны. Она не могла вспомнить, чтобы когда-либо так быстро бежала. Камеры проносились по обе стороны от нее темными пятнами. В конце коридора, который был так далек, что его можно было закрыть большим пальцем, виднелся серебристый свет выход.
Ана решилась обернуться назад. Прямо за ней несся Острослов.
Беги! кричал он. Не останавливайся!
Перед ней был яркий свет, под ногами твердый каменный пол. Не успев понять, что происходит, Ана уже взбиралась вверх по ступеням, перепрыгивая через одну. Частое дыхание раздирало горло.
Она очутилась среди ослепительного дневного света.
Тут же из глаз побежали слезы.
Все было белым: мраморные полы, уходящие ввысь стены, сводчатые потолки. Сквозь узкие окна над их головами струился солнечный свет, отражаясь в мраморе. Ана читала, что так было задумано при строительстве тюрьмы. Узники оставались в темноте под землей так долго, что свет ослеплял их, стоило им выбраться из подземелий.
И хотя Ана внимательно читала книги и собрала всю возможную информацию о тюрьме, у нее не оставалось другого выхода из этой ловушки только ждать, пока глаза привыкнут к свету.
Громкий лязг донесся из-за спины. Сквозь слезы Ана увидела, как Острослов запирает двери в подземелье. Он взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступени. Наверху он закрыл глаза руками, сыпля проклятиями.
За пределами этого зала Ана не могла понять, где именно, слышались отзвуки голосов. Слабый стук эхом разлетался по мраморному полу и отражался от невыносимо белых стен топот сапог и звук мечей, вытаскиваемых из ножен.
Охрана забила тревогу. Ана посмотрела на Острослова. Сквозь пелену слез она смогла увидеть, что на его лице показалось выражение абсолютной паники. Ана вдруг поняла, что, несмотря на всю его хитрость и браваду, Рамсон Острослов не имел никакого плана.
Страх заставил ее думать быстрее. Жгучая боль в глазах проходила, и окружающий мир вновь приобретал четкие очертания. Несколько коридоров веером расходились из той точки, где они стояли: три налево, три направо, три вперед, три назад. Все белые и абсолютно одинаковые.
Голова трещала от боли, вызванной действием божевосха: Ана не могла вспомнить, из какого коридора она вышла. Это место было лабиринтом, построенным, чтобы загонять заключенных и посетителей в ловушку, как добычу в паутину.
Ана ухватила Острослова за рубаху.
Куда дальше?
Он выглянул в щель между пальцами и застонал.
Черный ход, пролепетал он.
Ана замерла. Безусловно, она собирала данные о Гоуст Фолз скудные сведения, которые пока не помогали, но нигде не упоминалось о черном ходе. Ана знала, что главный вход представлял три охраняемые двери. Внутренний двор стерегли лучники, которые расстреляют их, как мишени в тире, высунь они туда нос. Все это она успела спокойно рассмотреть, пока шла за охранником внутрь тогда еще в качестве посетителя.