Убить ведьму из семьи Роу нельзя, но избить до полусмертивполне. Именно это однажды случилось с моей матерью. В юности она была настоящей красавицей, просто на удивление прелестной. На острове о ее необычайной красоте говорили больше, чем о любовной магии, которой она владела. Высокая и изящная, она выделялась среди всех остальных местных девушекнизеньких, круглолицых, сероглазых и большеротых, с плоскими носами и спутанными волосами, жесткими как плетенная из водорослей циновка. По крайней мере, именно так выгляжу я.
Подробности этой истории мне неизвестны. Когда я пыталась расспрашивать бабушку, та лишь хмурилась, и губы ее сжимались в сердитую узкую полоску. Но по отрывочным рассказам местных, по слухам и шепоткам, кое-что прояснить удалось. Моей матери не было и двадцати, когда один полупьяный матрос едва не изувечил ее и напоследок полоснул ножом по лицу. Небольшое уточнение: это был мой отец. Он бросил мать, оставив ей после себя ребенка, уродливый шрам и жгучую ненависть к магии, которая не смогла защитить ее от изуверства этого скота, похоже, отнявшего у нее то, что делало ее и вправду особенной.
Я отворила ворота, стараясь не скрипеть, и свернула на Мэйн-стрит, которая пересекала Нью-Бишоп с севера на юг, а затем вела вдоль моря, повторяя извилистую линию северо-западного побережья. Если идти на юг, то слева простираются пляж и море, а справа громоздятся особняки, в которых живут местные сливки общества. Я шла, с опаской поглядывая на их окна. За мной вполне могли следить любопытные светские дамы, которых хлебом не корми, дай только посплетничать или же сразу прийти в дом пастора и доложить матери, что я делала и куда ходила. Мать завела целую армию шпионов по всему острову. И каждый, кто встретил бы девчонку Роу, разгуливающую по улице среди ночи, мог получить неплохое вознаграждение, если бы привел ее домой.
Постепенно особняки сменились домами поменьше и поскромнее, которые плотно жались друг к другу. Вместо живой изгороди и цветущих клумб в здешних дворах полоскалось на ветру выстиранное белье. Да и люди, несмотря на ранний час, уже торопились на работу. Они меня знали и кивали при встрече.
Доброе утро, мисс Эвери! поприветствовала меня женщина, прижимавшая к животу стопку сложенных простыней. Я пригляделась и узнала жену одного моряка, который ушел в плавание, да так и не вернулся.
Сложно сказать, как относились ко мне люди нашего острова. Мою бабушку они любили и уважали, матьбоялись, на меня же пока поглядывали с опаской. К сожалению, я ничем не могла им помочь, по крайней мере, пока.
Ряд домов поределя добралась до того района Нью-Бишопа, где потихоньку доживали свой век самые первые магазины города, открытые бог знает когда. На узкой улочке ютились ветхие лавки галантерейных товаров; тесный салон модистки с заплесневелыми окнами; аптека, в витрине которой всегда стояли банки с разноцветными леденцами. Возле аптеки крутились ребятишки, с вожделением взиравшие на недоступное лакомство. Как-то бабушка тоже загорелась идеей открыть здесь собственный салон, чтобы морякам не приходилось сбивать ноги, добираясь до ее домика в скалах. Но, конечно, об этой затее пришлось забытьпоследние четыре года путь в Нью-Бишоп ей был заказан.
В южной части города улица стала совсем узкой. Дома же поднимались все выше, теснились плотнее, заслоняя собой и небо, и океан. Дорога здесь была выложена булыжником, тротуар вымощен кирпичом. Проходя мимо маленьких ресторанчиков и ларьков с едой, я уловила запах кофе, такой сильный и дразнящий, что желудок свело. Повсюду раздавались веселые оклики работяг, которые запасались булочками с сахаром и медом, копчеными сосисками, исходившими паром вареными моллюсками в проволочных корзинках. Румяная жена пекаря, смеясь шуткам докера, заворачивала ему в газету горячий пирог, судя по запаху, щедро сдобренный корицей. Свой завтрак я пропустила, поэтому то и дело останавливалась, глотая слюнки.
Сразу за рядами с горячими завтраками начинался зеленной рынок. Проход, и без того узкий, был заставлен ящиками с подгнившими фруктами. Несмотря на ранний час, хозяйки, размахивая корзинками, уже вовсю сновали по рынку и ощупывали товар. Мужчины тем временем скучали у двери пока еще закрытой табачной лавки, которая фактически служила местом встречи китобоев. Многие внешне отличались от коренных островитянпо большей части невысоких, темноволосых и сероглазых. Сразу было видночужаки. Из вежливости их называли приезжими, а за глаза«чайками». Впрочем, в китобойном промысле разбирались они ничуть не хуже местных. Обычно они занимались тем, что снаряжали вельботы, заключали контракты с моряками, вели дела с судовладельцами. Они стояли в клубах табачного дыма и громко спорили насчет графика судов, но, завидев меня, сразу притихли.
Только одна ходка умолк на полуслове парень с копной огненно-рыжих волос. А когда я проходила совсем рядом, тихо произнес: Передавай привет своей бабушке, Эвери Роу.
Я кивнула и опустила голову, стараясь не замечать их волчьих взглядов. Затем повернула на восток и вышла на Уотер-стрит, которая вела к океану и докам. Если бы я продолжала путь по Мэйн-стрит, то оказалась бы в районе нашей фабрики, высоченные трубы которой с ночи до утра отрыгивали в небо густой черный дым. Вернее, так обстояли дела прежде, когда я была совсем маленькой, а моя бабушкадовольно молодой и очень сильной ведьмой. Китобойный промысел тогда процветал, и на фабрике работа шла полным ходом.
Шум и гвалт, царящий в торговых рядах, остался позади, как только я свернула на Уотер-стрит, к верфи и складам, которые отделяли причал от остального города и тянулись по всему побережью Нью-Бишопа. Те из мужчин, кто стал слишком старым или просто не желал выходить в море, открывали здесь судоремонтные мастерские, где чинили и строили вельботы. В лучшие дни от клиентов не знали отбоя. Широкая улица бывала сплошь забита людьми, завалена досками и прочим материалом, из которого клепали преотличные китобойные лодки. Большинство мастерских работало круглый день, что бизнесу шло только на пользу. Хозяева ходили и поглядывали, как такелажники вьют канаты, плотники гладко остругивают дубовые мачты, а краснолицые кузнецы, морщась, плющат молотами раскаленное железо. Сегодня верфь пустовала. Половина мастерских уж несколько месяцев стояла закрытой. В тех, что еще работали, мастера сидели без дела, на худой конецподметали пол или чистили печи. Некоторые повернулись в мою сторону и молча наблюдали, как я спешила вниз по улице. Один из них, Мартин Чайлд, который обычно шил паруса, высунулся из двери и, вздернув подбородок, окрикнул меня:
Эй! Эвери Роу!
Я повернулась к нему и скользкий, липкий страх прокрался в душу. В знакомых чертах улавливалась странная жесткость, почти обвинение Мартин никогда не был моряком, да и остальные мастера, что трудились на верфи, не выходили в море, но все они были островитяне и их жизнь, как и каждого на острове Принца, так или иначе была связана с китобойным промыслом. Одни охотились с гарпунами, другие строили корабли, третьи вкладывали в строительство деньги, четвертые исполняли обязанности агентов, управляющих делами судовладельцев. Чужаки тоже нередко наведывались к нам, чтобы купить какие-нибудь амулеты, но местные они готовы были целиком и полностью ввериться ведьмам Роу. Они ждали, когда я приду и, заняв место бабушки, верну острову прежнюю, благополучную жизнь.
Однако теперь, когда их бизнес мало-помалу разваливался, приходил конец и их терпениюя это явственно чувствовала. Вот и сейчас большинство смотрело на меня выжидательно и сурово. Я вспомнила ночной кошмар, холодные, недобрые лица китобоев, содрогнулась и еще больше ускорила шаг.
Уотер-стрит минула судостроительную верфь и уперлась в доки, издали похожие на гнилые щербатые зубы, понатыканные вдоль побережья Нью-Бишопа на расстоянии полутора миль. В самом центре, в Главном доке, обслуживались только крупные промысловые суда, остальные доки принимали небольшие вельботы и рыбацкие лодки, дорогие частные парусники и плоскодонки.
Когда-то здесь громоздилось столько разных кораблейказалось, что берег порос густым, высоким лесом из мачт и развевающихся парусов. Трех-, четырехъярусные мачты, вонзающиеся в самое небо, островитяне называли небоскребами. Правда, было это еще до того, как крупные китобойные суда ушли на север, в арктические льды, потому что киты научились скрываться от охотников, а может, их просто стало намного меньше. Еще перед войной между Севером и Югом китобойный промысел оказался в таком упадке, что судовладельцы вместо того, чтобы отправлять суда на охоту, продавали их южанам, а затем наполняли их трюмы камнями и топили, лишь бы не пустить Конфедерацию в море. Много замечательных старых кораблей сейчас разрушены или потоплены и стоят не дороже мусора. Судовладельцы лишь руками разводят: «Что мы могли сделать? Рисковать? Ведь киты ушли далеко, льды разбивают корабли, а ведьма Роу больше не способна нас защитить».
Я направилась прямиком в Главный док, в котором, невзирая на трудности, пока еще кипела работа, толкались и сновали туда-сюда взрослые мужчины и мальчишки, тянули канаты, закатывали на палубы бочки. Они двигались хаотично и вместе с тем почти синхронно, словно стая суетливых рыбешек. За долгие годы в дощатый настил впиталось столько крови и жира, что он стал напоминать бурый мрамор с грязно-серыми прожилками. Мне пришлось кричать и очень громко, чтобы меня смогли услышать через невообразимый шум: скрип мачт, хлопанье парусины, беспрерывные стук молотков и визг пилы. К тому же там стояла жуткая вонь: пахло солью и потом, сгнившим китовым мясом и сладким маслом. Одним словом, доки были сущим мучением для каждого из пяти чувств и моим самым любимым местом на острове после бабушкиного дома.
Не замедляя шага, я спустилась по шаткой лестнице и словно пересекла невидимую грань, разделявшую жизнь на два мира. Один принадлежал детям и женщинам с их домашними хлопотами. Второй, полный невзгод, риска и опасности, китобоям.
Все эти работяги прекрасно знали меня и мою бабушку и оторвались от дел, чтобы меня поприветствовать. В Главном доке работали не только островитяне, но и чужестранцы, прибывшие буквально отовсюду. Белые, чернокожие, мулаты. У одних в речи угадывался французский акцент, у другихиспанский или португальский, у кого-то в голосе звучали упругие ритмы юга, а у кого-топевучие трели Тихоокеанского побережья.
Ого! Да тут мисс Эвери! воскликнул крупный краснолицый мужчина.
Я кивнула и хотела проскочить мимо, но он преградил мне путь.
Ты-то мне и нужна. Наложи-ка заклятие вот на это! и он протянул тонкую металлическую свайку дюймов шести в длину, которая висела на веревке, охватывающей его запястье. Бывалые моряки знают, как важно накрепко стянуть снасти или, наоборот, вовремя ослабить их. Бабушка готовила особый состав из китового жира и морской грязисмазанная им свайка с легкостью проникала в любые, самые тугие узлы. Но даже если бы я и не была так встревожена своим ночным кошмаром, все равно не смогла бы исполнить просьбу такелажника.
Езжайте к моей бабушке, предложила я, она вам поможет.
Он вдруг рассердился:
Съездил уже! Прошлой ночью! Она отказалась.
Он вверх-вниз водил пальцем по свайке. Я насторожиласьвторой раз за неделю до меня дошли слухи, что бабушка отправила моряка ни с чем.
Зачем она так? Да я ног под собой не чуял, пока до нее добрался. И деньги у меня были.
Мне жаль, ответила я. Наверное, она просто устала.
Ну да, устала. А мне что прикажешь делать? Вот еще оправдание! С каких это пор вы, Роу, вздумали нам отказывать?
Она бы все сделала как надо, если бы могла, оправдывалась я.
Мужчина схватил меня за рукав.
Ну а как насчет тебя? продолжал он горячиться. Ты-то можешь? Или думаешь, что можешь разгуливать тут, задрав нос, раз уж назвалась Роу? А я вот вижу, что ты просто глупая девчонка, которая решила поиграть в колдунью. Но это моя жизнь! Или ты и ею вздумала поиграть?
Мне надо идти, я вырвалась и заспешила прочь, пока он не сказал еще что-нибудь неприятное
Это правда? Ты и есть Эвери Роу? услышала я за спиной.
Я быстро обернулась и увидела нет, не мужчинупарнишку, всего лишь на пару лет старше меня. Он стоял, чуть склонив набок голову. Судя по его внешности, прибыл он откуда-то из тихоокеанских островов. Такой же смуглый и черноглазый. Тамошние жители считались прирожденными моряками, да еще и превосходными гребцами, что очень ценится в китобойном промысле. Вот только разговаривал паренек не так, как принято на Тихом океане. Перевидав на острове множество чужестранцев, я научилась различать акценты. А в говоре паренька звучала смесь британского и французского, а вдобавокжаргонные словечки, которыми изъясняются моряки Новой Англии
Да, но мне нужно спешить, выпалила я, так что до свидания.
У меня и без того после слов краснолицего сердце из груди выскакивало. Повернулась, чтобы уйти, но парень остановил меня. Широко улыбнулся, обнажив ослепительно-белые зубы, и достал из кармана горсть монет.
Я мог бы заплатить, чтоб ты не тратила время зря. Мой сон Я хотел бы узнать, что он значит.
И парень протянул мне несколько серебряных долларов.
Я посмотрела на открытую ладонь, перевела взгляд выше, на татуировку, которая начиналась выше локтя и исчезала под закатанным рукавом. Это был сложный рисунок с пересекающимися узорами и линиями, сплетавшимися в шахматном порядке.
Не могу, поверх плеча паренька я взглянула на людей, толпившихся в дальнем конце дока.
Мне надо было найти того, кто передал бы весточку бабушке. Прежде всего, я должна стать ведьмой, чтобы тот ужас, что пророчил сон, развеялся как дым. А потом уж буду думать о ком-нибудь еще. Я отвлеклась на свои мысли и не сразу поняла, что паренек говорил.
Прости? переспросила я.
Он по-прежнему благодушно улыбался, но теперь в глазах его светилось нетерпение.
Я сказал, что много слышал о тебе. И на остров я приехал только из-за тебя. Выслушай мой сон! Расскажи, что он означает.
Он так и держал свои монеты в протянутой руке, и я заметила, как сильно дрожат его пальцы.
Приехал на остров ради меня! Такое бывало раньше, когда я еще жила с бабушкой. Люди приходили именно ко мне, десятилетней девочке, и с благоговением выслушивали предсказания будущего. Это удивительное чувствобыть кому-то нужным! Вот и сейчас оно согрело мое сердце. Тем не менее что-то в этом парне меня настораживало
В смятении я снова посмотрела ему в лицо. Внешне он казался спокойным, но теперь в его взгляде читалась неукротимая, всепоглощающая страсть. Я чувствовала, дело тут не только в предсказании. Но в чем? В душе шевельнулось непонятное беспокойство.
Не могу я осеклась.
Невыносимое напряжение родилось где-то в груди и стремительной волной разнеслось по телу, переполняя меня. Это все магия! Точно обезумевший пес, она рвалась наружу и требовала требовала применения. Если я выполню просьбу парня, растолкую его сон, мне станет легче. Ненадолго, но все же Признаться, мне и самой было необходимо разгадывать чужие сны, рассказывать людям об их будущем. Порой даже больше, чем тем, кто обращался ко мне, хоть я и брала с них плату. Просто бабушка говорила, что даром ничего делать нельзя. Вот и сейчас так же отчаянно, как изголодавшийся ребенок плачет, требуя еды, магия внутри меня вопила, пронзая мозг: «Сделай это! Сделай это! СДЕЛАЙ ЭТО!»
Ладно, сдалась я. Рассказывай свой сон. Только быстро.
Он торопливо протянул мне горсть монет. Я взяла одну.
Платадоллар, пояснила я.
Он кивнул и убрал остальные деньги в карман.
Ты должен говорить мне правду, предупредила я, и тут же сзади, за спиной, раздался взрыв хохота.
Это мальчишки, завидев меня, отложили работу и теперь стояли чуть поодаль, сбившись в стайку, и с любопытством наблюдали за нами. Они смеялись надо мной, потому что в последнее время, когда я приходила к докам, часто забавлялись тем, что придумывали сны и просили их растолковать. Сочиняли всякие гадости и пошлости, отчего у меня нестерпимо болела голова и я готова была взорваться.
Да это все шуточки! хохотали они.
Мальчишки не воспринимали меня всерьез, ведь я не моя бабушка и даже не мать. Я не настоящая ведьма. И они меня нисколько не уважали.
Парень с татуировкой, надо отдать ему должное, не обратил никакого внимания на их смешки и как ни в чем не бывало стал рассказывать свой сон.
Я один. Ночь. Я посреди океана. Плыву в лодке, лежа на спине, и любуюсь звездным небом
Появилось привычное ощущение, словно его слова потянулись ко мне, извиваясь и обволакивая, словно шелковистые нити паутины. Он действительно не вралне то что глупые мальчишки. Его сон был правдивым. Но я не могла избавиться от смутного чувства, будто здесь что-то не так, да и само значение сна ускользало от меня.
Небо усеяно звездами, продолжал парень, и вдруг я вижу, как они, одна за другой, начинают расти прямо у меня на глазах, становятся все больше и ярче. А затем гаснут и исчезают. Небо становится абсолютно черным.
Он замолчал, и я нерешительно прикусила губу, не понимаю, последует ли продолжение.
Тогда я сел и закричал, снова заговорил паренек, гораздо тише, почти шепотом, но заметно волнуясь. А в ответ ни звука. Огляделсялодка исчезла, а я остался в кромешной тьме.