Из Зеленграда, мягко поправил южанин.
Извиняюсь. Из Зеленграда. Конечно.
Из самых холмов, получается
Сопляк не стал возражать.
А я и сам с гор, сказал Реваз и поднял лицо к луне. Только наши вершины вашим холмикам не чета, не в обиду будь сказано. Если наших гор не видел ничего, считай, не видел он на минуту замолчал. И не уезжал бы никогда, да видишь, куда по службе занесло Сидим вот теперь в этом вереске, эльфов сторожим
Ну вот и дошло, подумал Сопляк, сжимая на коленях мокрые руки. До эльфов.
Говорят, ты тут с пленными в игры играть вздумал.
Это была ошибка. Это больше не повторится, вашродие.
Эльфы попутали? усмехнулся тот. Что за игра?
Терять уже было нечего, так что Сопляк попытался объяснить:
Это это бисер, вашродие. Просто узоры складывать. Детская игра-то, вроде чики. Только чика хуже, потому что на деньги. А это так, время убить.
То ли от отчаяния осмелел, то ли бес потянул за язык:
Вы же их все равно потом на кудыкину гору.
Южанин загасил сигарету и повернулся; на лице его, высветленном луной, глаза были как черные провалы.
Умный парень.
Сопляк промолчал.
И добрый. Жалеешь их, да? Думаешь, эльфы тоже люди
Сопляк снова ничего не сказал. Кто ж виноват, что он так и думает. А язык завел его уже достаточно далеко.
В этом и дело, сказал Реваз, помолчав. Для тебя они вот тоже люди. А ты для них не человек. То есть, он засмеялся, как раз человек. Чужой. Ладно бы, если враг
А мы им хуже, чем враги. Мы им звери. Возникли, понимаешь завелись, как черви. Они ж о нас и ноги вытереть постесняются А ты люди
Сопляк отвел глаза; увидел вдали силуэт дядьки Ротгара; тот зачем-то вышел из казармы, задрал голову к небу погоду, что ли, высматривает
С одной стороны, оно вроде не удивляет, раздумчиво проговорил южанин. Ты же наполовину эйре, а они не только в игрушки с эльфами играть станут там такие игрушки, что ног не унесешь. Слышал про их отряды?
Сопляк аж выпрямился.
Вы меня с ними не равняйте, сказал он тихо. Если провинился, отвечу, а в эти вы меня не записывайте.
Ладно, резко сказал южанин. Не кипятись. Было б на тебя хоть какое подозрение думаешь, тебя бы сюда послали? А с другой стороны ты ведь слегка их язык понимаешь?
Тут врать было нельзя. Он кивнул:
С пятого на десятое, вашродие.
Ну-ну, тот свел густые черные брови. Ты вот что, продолжай с ними играть. И смотри, что они там за узоры складывают. И слушай, о чем говорят. Потому как прав дядько Ротгар. Слишком они спокойные. Да и вообще чем больше о них узнаем, тем раньше победим. Понял, солдат?
Сопляк хотел сказать: ведь эльфов, вроде, уже победили. Но ответил только:
Так точно
Недели две после этого прошли мирно. Сопляк дожидался, пока окажется во внутренней страже, и подсаживался играть к эльфам. И чувствовал, что дело не в приказе сверху: он бы так и так не удержался. Остроухие молча освобождали место, двигали к нему мерцающую горку бисера.
Говорят, все эльфы для человека на одно лицо, но Сопляк их уже различал. Старшего он давно запомнил, еще когда тот с ним заговорил. Тощенького, что всегда садился у двери, звали Лиадан из дома Утесника, следующего по Сопляковым подсчетам который будут вывозить. Кажется, он был ранен или болен. Однажды Сопляк попытался тайком его подкормить, но эльф отказался, так вежливо, что стало ясно: силком впихивай не возьмет. Но сил у него не оставалось. Лиадан все перебирал и перебирал бисерины, искал в них какой-то образ, пальцы дрожали от расстройства. И Сопляк будто увидел, что он ищет. Он ведь сам такое искал, только уж никак не в бисере, скорее в штанах после отбоя. Лина, мельникова дочка, как она шла к колодцу за водой, как покачивалось, колыхалось неспешно ее тело, и Сопляк поклялся себе: вернусь и возьму ее в жены. Только было ему тогда четырнадцать, и ее давно уж кому-нибудь отдали, да и не возвратится он в Байле в Зеленград, чего уж там.
От неожиданной тоски и у него пальцы задрожали, и, роясь в бисере, как в воспоминаниях, он мычал себе под нос песню грустную балладу тех мест, что пела Лина на пути к колодцу.
И Лиадан оживился вдруг, подхватил мелодию, глаза разгорелись; и тут же он сотворил из бисера колодец, и дорогу, и птиц, щебечущих по жаре. Песня стала громче, и Сопляк, разинув рот, увидел, как Лина, не спеша и будто невесомо, ступает по дороге. Только нет, не Лина это. У нее лицо было тоньше, будто прозрачней, и волосы по плечам струились серебряные, и вся она будто источала свет. Не Лина а оставленная бог знает где зазноба Лиадана, судя по тому, как парнишка на нее уставился. Остроухий вглядывался в картинку, пока она не источилась, кажется, даже разговаривать пытался. И повеселел; а остальные отворачивались, будто они с Лиаданом делились тем, что для чужих глаз не предназначено.
Энвеля не спрашивали о человеке. Взглядами да, он без труда читал все, о чем они хотели бы узнать. Но словами не решались.
Человек был им нужен. Они это и сами знали, все видели, как он помог Лиадану. Энвель будто вертел чужого в пальцах, как последнюю бисерину, зная уже, что непременно найдет для нее место, и узор сложится наконец, и выйдет настоящим. В человеке была сила. Энвель не мог распознать ее природу, но чувствовал, как и людскую магию. Простую, напористую, неостановимую энергию жизни, заточенную в таком непрочном теле на такое короткое время.
При дележке Сопляку достался один из эльфийских поясов, и теперь он выковырял оттуда бисер, чтобы добавить эльфам их запасы истощались. Но не успел снова приехал южанин. Сопляк рассказывал об игре долго, тщательно, пытаясь передать словами все, что видел и строил, а это было нелегко. Он выдохся, закончив рассказ. Южанин сузил глаза:
И?
И все, вашродие, пробормотал Сопляк. Вроде я все запомнил.
Это что ж, медленно проговорил тот, ты хочешь, чтоб я поверил, будто они тут в бирюльки играют? Замки воздушные строят?
Простите, смутился Сопляк. Я вам все рассказал. Больше не было ничего.
Что они хотя бы говорили?
Почти ничего, вашродие. Они не разговаривают, когда играют.
Потому что зачем слова, когда есть музыка и мосты, и Лина, бредущая по летней дороге?
Реваз качал головой, будто не верил:
Замки, значит Ты кому тут лапшу на уши вешаешь? Ты видел, как горела Дун Лиместра? Не видел? Повезло
Он махнул рукой:
Верно говорят, все вы, эйре, одним миром мазаны. Надо было ожидать, что ты вздумаешь их покрывать
Я вам рассказал все, что было. Ну вот я скажу, мол, они заговор против Цесаря готовят. Только это ж неправда
Южанин поглядел на него, и Сопляк понял: сейчас его повезут в город. И там он выложит про эльфов все, и к заговору еще что-нибудь присовокупит.
У них и сил-то осталось только на бисер, сказал он отчаянно.
Реваз долго молчал. Ковырял веточкой в зубах.
Может, ты и прав. У Сопляка чуть отлегло от сердца. Может, все дело в силе. Вот они тебя, дурачка, за стол с собой и посадили. Чтоб силу из тебя тянуть, пока к своей доступа нет. А ты и обрадовался
Сопляк сглотнул. Он вспомнил, как они оживились, когда он сел с ними играть. Вспомнил Лиадана, у которого ничего не выходило в одиночку Да у многих без него не выходило
Ты, видно, решил, будто они тебя приняли в игру? Как же, высшая раса и снизошли Наверное, когда сидишь с ними за столом, забываешь, что они враги Державы?
Ответа он не дождался.
А они тебя как дойную корову Повезло хоть, ты один на них повелся, и ты не маг, иначе
Он резко встал бревно, на котором они сидели, качнулось.
Ладно. Я свою ошибку на тебя сваливать не буду. Ты, может, и честный, а дурак. Они тебе голову заморочили как всем морочат. Больше ты к остроухим не подойдешь, Шон из Зеленграда. А что с тобой делать в городе решат.
Следующую неделю он провел в подземелье под казармой, больше похожей на склеп. Ел и пил то, что ему приносили, не чувствуя вкуса, и вспоминал. Каждый взгляд эльфов, каждую улыбку, смех за его спиной. И бабкины сказки, все до одной, в которых человек уходил в Холмы за кладом, а возвращался, лишившись разума. Или не возвращался вовсе. Им же ничего не стоит затанцевать, заморочить, влюбить. Глаза вот отвести. Это люди воюют честно, а эльфы
«А они тебя как дойную корову»
Он вспомнил о бисере у себя в кармане, торопливо вытащил его, выложил на гладком каменном полу. Попытался снова вспомнить о Лине, о море, о городах, что видел, пока его не послали сюда. Вспоминал какие-то мелодии, мурлыкал себе под нос, закрывал глаза, воображая картины. И перебирал, перебирал бисер.
Ничего.
Ровным счетом ничего.
Ему захотелось зареветь. Он чувствовал себя выхолощенным, пустым, ни на что не способным. Беспомощным.
Низшей расой.
Он сидел так долго, мысленно над собой смеясь, и постепенно, как дождевая бочка водой, наполнялся злостью.
В конце концов его выпустили. Отвели к дядьке Ротгару.
Подвел ты нас под монастырь, Соплячок, чтоб тебя мотало, сказал тот, складывая бумагу, на которой Сопляк разглядел цесарский герб. Все, сворачивают лавочку. Эльфов велено всех отправить в один присест да и мы здесь долго не останемся, видать. Пока сказали оставаться на месте, но я-то чую
У самого коменданта вещи наполовину были сложены. Он суетился; а на Сопляка поглядел с жалостью.
Что? Доигрался?
И сказал, прежде чем отпустить, зачем-то понизив голос.
Ты, парень, вот что Иди тоже вещи собирай. И побыстрее. Хорошо?
Но собирать вещи он не стал, а вместо этого отправился к башне. Из-за всего, что Сопляк успел передумать, он был на эльфов зол, и оттого не послушался запрета. Стражу вокруг башни усилили, а про его арест все знали и пускать не хотели. В конце концов он притащил все свое добро и обменялся с Длинным Петаром, как и прежде.
* * *
Человек вернулся, и был он не таким, как раньше. Над ним будто тоже повисла темная тень, как та, с которой сами они уже смирились.
Слишком много было снов, чтоб еще цепляться за надежду.
* * *
Они не спросили его, где он пропадал. Да было ли им дело? Эльфы подвинулись, как прежде, освобождая ему место рядом с собой. Глаза их, как обычно, ничего не выражали, но Сопляку чудилось теперь, что они ухмыляются. И стоило ему склониться над бисером, кто-то засмеялся.
Сопляк внезапно почувствовал себя таким, каким наверняка видели его они уродливый, с умоляющими глазами, существо, не способное размышлять здраво.
Дойная корова
Что ж, подумал он, чувствуя, как злость накатывает волной, покажу я вам корову
Посмотрим, что вы надоите
Сопляк представил себе море и нетерпеливо стал выгребать темный бисер из кучи. Море такое, каким он его ненавидел. Злое, бурое, черное то, что давно унесло его отца и заглотило, не заметив. Он представил море, бушующее совсем рядом, бьющееся о стены башни, вот-вот проломит.
Такое же злое.
Такое же сильное.
Вот оно, подумал Энвель.
Волна становилась сильнее, и Сопляк, в чьих пальцах вот только были несколько стекляшек, уже чувствовал, что не удержит ее. И не хотелось удерживать; он был сейчас всесильным. Был магом. Он отпустит море, и оно поглотит всех, кто смеялся над ним, всех, кто дразнил его холмами, кто принимал за дурака.
Это кто еще здесь дурак!
Его швыряло из стороны в сторону, ослепляло брызгами, глушило ветром но даже сейчас, в утлой лодчонке, он был этому морю хозяином.
Это мой узор.
Только мой.
Пропали мысли; пропала даже злость, осталось только пронзительное наслаждение собственной силой. Он вскинул руки, отпуская волну, и она хлынула в башню.
Фингар первым воззвал к Луне, увидев, как браслеты лопаются на его запястьях. Радостно потряс руками, прикрыл глаза, услышав, как бежит по венам освобожденная жизнь.
Энвель вскочил, когда и с него спали браслеты. Волосы его тут же разметало ниоткуда взявшимся ветром. Значит, он был прав, только человек может освободить от людской магии а бисер материя глупая.
Впитывает все, что дают.
И, видно, он впитал за долгое время всю тоску, все желание вырваться на волю потому что теперь доски сами срывались с окон, замки плавились на дверях, и стражников швыряло о стены будто ураганом.
Свобода, братья! закричал вдруг кто-то из младших. Свобода!
По башне пошел странный гул будто по огромному тонущему кораблю.
Уходите, сказал Энвель младшим. Уходите сейчас.
Постой, Старшая ветвь это Ривардан.
Уходите. Это приказ старшего. Ривардан, быстрее!
Солдаты, караулившие снаружи, ринулись в дом но и их отбросило ветром, а с тем, кого не отбросило, теперь легко справлялись сами эльфы. Они уйдут и станут сражаться. По-другому, так, как не умели их старшие. Станут травой в поле, веткой на дереве, камнем в стене. Всех не уничтожишь.
Тур Финшог сотрясалась. Энвель надеялся, что она выстоит. С него уже хватило разрушений. Он чувствовал брызги на лице, тяжкий морской ветер обрывал дыхание. Еще немного, и волна потопит их вместе с человеком.
Вдруг все кончилось.
Ураган смел узор со стола, свалил человека со стула и прекратился. За открытыми теперь окнами было тихо. Или младшие поубивали всю стражу, или же те испугались колдовства и сбежали
Энвель опустился на колени рядом с человеком, приподнял его голову. Губы чужого были в крови.
Что это было? спросил он через какое-то время, придя в себя. Энвель его понял.
Это был бисер, человек, сказал он.
Тот сел, потирая голову.
Все ушли? спросил он. На сей раз по-эльфийски. Энвель кивнул:
Тебе тоже надо уходить. Я представляю, что твой народ может сделать с тобой, и мне бы этого не хотелось. Я помогу тебе уйти и запутаю следы.