Возле очага стояли двое: крестьянского вида здоровенный мужик в безрукавке мехом наружу, и лохматый подросток лет пятнадцати, голый до пояса, в замасленном кожаном фартуке. Он-то и держал ту самую железку; руки его дрожали, а глаза круглились от ужаса.
Нет, не выходит, сказал мужик. Кажется, он тоже был слегка испуган. Годви, надо ещё ко лбу приложить, тогда тварь точно сдохнет
Я к нему не подойду больше! взвизгнул мальчишка. Сами, если хотите
Какая тварь? хрипло выдохнул Родрик. Кто вы такие?
Подросток взвизгнул ещё раз и, выронив железку, упавшую на пол с каменным стуком, пустился наутёк. Раздался звук хлопнувшей двери. Крестьянин тоже было попятился, но не побежал. Помедлив, он достал из-за пазухи склянку и, трясясь как лист на ветру, мелкими шажками приблизился к Родрику на расстояние вытянутой руки.
Кто вы такой? просипел Родрик. Что вам надо? Денег?
Молчи, Вилово отродье! Мужик попытался крикнуть грозно, но в конце его голос сорвался на писк. Он налил из склянки в ладонь и, словно боясь обжечься, брызнул на Родрика. Тот дёрнулся, но, кажется, это была просто вода.
Изыде, порожденье Вила, от храму и от дому сего, от дверей и от всех четырех углов, завывая, начал крестьянин. Нет тебе, Вилов сын, здесь участия, места и покою, здесь чистое место, здесь силы небесныя ликовствуют, здесь отец всего сущего Эогабал и праматерь Боанн, святые Этельберт и Гелла и ныне и по всей вселенныя, по них же полки держит святый Брендан, палицу сжимая. Не делай пакости, диаволе, сему месту и дому, и человеку, и скоту, и всем детям Божиим, беги отсюда в Гленкиддирах, где твой истинный приют, и тамо да обретайся. Слово мое крепко, яко камень, мысли мои
Невидимая Родрику дверь открылась и мужик, глянув туда, замолк.
Что здесь происходит? Старческий выкрик будто хлестнул его по щеке.
Мужик набрал в грудь воздуха.
Тебя, преподобный, найти не смогли, а народ боится. Весь сход решил, что я, как скир этих земель
Родрик извивался ужом в попытке разглядеть, кто там пришёл. Мимо, стуча клюкой по полу, проплыл старик в белой холщовой сутане, слегка несвежей. Длинные седые волосы стелились по его плечам.
А если сход решит, что ты должен грехи отпускать?
Ну, отчего жеприосанился мужик. Слова я знаю.
Вот так оно и получается, уважаемый Пебба: раз человек слова знает, начинает думать, что умеет говорить.
Мужик наморщил лоб.
Не понимаю.
Об этом будет моя следующая проповедь. А сейчас ты можешь идти и успокоить почтенных прихожан. Им ничего не угрожает.
Пебба, бормоча под нос, направился к выходу. Родрик закашлялся. Ожог на груди болел нестерпимо.
Что вы хотите от меня, преподобный?
Ответить тот не успел. Или просто не услышал. Дверь вновь распахнулась, и в дом кто-то влетел. Едва не сбив старика с ног, перед ним возникла взъерошенная женщина с рыжими волосами почти до пояса. Она встала, уперев руки в бока. Её лица Родрику не было видно.
Отдайте его мне! Он мой, я ж объяснила
Боюсь, дитя моё, Круг будет против.
Круг-то как раз не будет против, заявила она. У нас и так на двух баб один мужик.
Девочка моя, старик не говорил, а как будто поскрипывал, если не Круг, так его милость Экхарт. Ты же сама знаешь
Да его милость сюда только длинным летом наезжает и, можно подумать, всех по лицам помнит, запальчиво перебила его женщина, а мне что делать? Сворн девять зим назад замуж вышла, Беоннапять, а мне-то какдевкой помирать? Или к Пеббе молодой женой идти?
Перед глазами плясали зайчики, но Родрик готов был поклясться, что старик фыркнул в седую бороду.
А не ты ли двум женихам подряд от ворот поворот дала? Дело не в том, кто когда наезжает. Мне ли тебе напоминать? И не ты ли час назад всех на уши подняла, кричала, что у тебя в доме песиголовцы? И где ты ходишь по ночам?
Никого я не поднимала, сердито заявила женщина. Кажется, она была совсем молода. Он прямо у жбана с капустой сидел, что я могла подумать? Темно было. Вы ж сами видите, что никакой не песиголовец
Я задал тебе три вопроса, и ты не ответила ни на один. Старик кивнул почти удручённо. Сейчас для них не время, и луна не полная. Внешнеда, не похож. Но глаза имеют свойство обманывать. Пятнадцатый день покажет
Я ответила! вызывающе сказала женщина. Я не виновата, что вы ничего не понимаете! Ну, пожалуйста! И топнула ногой. «Пожалуйста» никак не вязалось с её голосом. Я у сторхов спрашивала, мне святая Аберта сказала
Старик в ужасе замахал руками.
Что ты говоришь такое?! У сторхов? За Белый ручей никому
Я тихо-о-нечко, протянула девица, бы-ыстренько. Мышкой туда-обратно. Сами ж сказали: для них сейчас не время. И я гадала ещё. Матушкиными камнями. И знаете, как камни выпали?..
Старик рассердился.
Замолчи. У тебя, Эирлис, в головекаша. Ты злоупотребляешь моим к тебе отношением. То, что пришло из Топи даже говорить об этом не хочу.
Да может, вовсе и не из Топи. Он говорил, что заблудился, я слышала. Может, из Ладлоу, или Бейлаха, или
Ты ошибаешься, нахмурился старик, он совсем не из наших краёв. Посмотри на него. Он пришёл оттуда. Мы не можем рисковать.
Родрик решился крякнуть. У него тоже в голове была каша, пожалуй, даже с комками, грудина болела нещадно: песиголовцы какие-то, капуста, порождения Виловы, сторхи
Ничего, что я прерву вашу беседу? Старик и девица мгновенно повернулись в его сторону, уставившись на Родрика как мыши на змею. Мне очень больно, Вил его дери. Раз я не тварь, и время для меня ещё не пришло, может, объясните, что к чему? Или хотя бы развяжете? Я ни в чём не виновен, клянусь
Девица стояла, закусив губу. В иных обстоятельствах Родрик не преминул бы заприметить такую красотку: большие тёмные глаза, точёный носик, остренький подбородок. Может, только рот чуть великоват. Очень хороша, лет семнадцати, не старше.
Старик очертил в воздухе рукой фигуру, похожую на медальон, висевший у него на шее: треугольник, заключённый в круг, и что-то пробормотав под нос, сделал шаг к Родрику.
Раз уж господин твой наделил тебя способностью говорить на человеческом языке, во имя отца всех богов, заклинаю, ответь, кто ты, и зачем решил в неурочное время потревожить покой добрых людей?
ПреподобныйУ Родрика пересохло в глотке, ноги были привязаны так туго, что он их уже не чувствовал. Я не понимаю. Какой господин? Какое время? В чём меня обвиняют? Я шёл из Подгорья, заблудился на болотах
Лицо старика потемнело.
Это ложь.
Преподобный
Достаточно. Я услышал то, что ожидал. Монах презрительно отвернулся.
Отец! слабо пискнула девица.
Эирлис, строго произнёс старик, ты слышала сама. Чёрная сущность этого оборотня лжёт. Я удивляюсь лишь, что ему удаётся так долго обманывать наши глаза. Мы ни разу не видели порождений Вила, сходство которых с человеками столь удивительно.
А как же моя мать?!
Она не пришла. Река принесла её. Люди оттуда не приходят. Там нет никого.
Ах, вот как?! Девица подбоченилась, вновь уперев руки в бока. И именно поэтому вы каждое лето по топи бродите, кого-то выискиваете? Иль врали мне всё время?
Старик вздохнул.
Ты права. Это сложно объяснить. И оно может быть опасно. Я не уверен. Сказанное тобой он может впитывать и использовать против тебя, обволакивая твой разум. Идём. Он взял её за руку.
Но святая Аберта
Идём, решительно повторил старик.
Да что за ведовщина тут творится?! выкрикнул Родрик. Они, не обратив внимания на его вопль, направились к выходу. Родрик трепыхнулся ещё раз, до боли напрягая мускулы, но кожаные ремни держали мёртвой хваткой. Выпустите меня!
Дверь открылась и закрылась, впустив порыв холодного ветра.
Да чтоб вас нек сожрал со всеми потрохами! яростно рявкнул Родрик.
Он ослабил мускулы, успокаиваясь. Что в этой деревне творится, в самом деле?! В его голову закралось смутное подозрение, однако ж, может быть, дело обстояло совсем не так худо, как он начал представлять.
Это было давно, лет двадцать тому назад или около того, когда Родрик был ещё безусым юнцом. Его отец Харольд Оргин за свою верную и долгую службу королю Этельреду получил герб и в держание замок с крохотной деревенькой под названием Харлех, далеко на юге. Насколько помнил Родрик, едва ли не на краю Гриммельнской чащи. Но, слава богам, хоть это: вскоре после того король Этельред умер. Харольд с семейством отправился в новообретённое поместье, несмотря на страшное недовольство Родрика. Во-первых, физы всегда были народом воинов без страха и упрёка, и Родрик с нетерпением ждал того часа, когда ему будет дозволено взять настоящий меч и прославить своё имя. Что ему делать там, в богами забытом Харлехе, за тридевять земель от родных мест? Учиться помещичьему ремеслу? А во-вторых, если и учиться, то не ему: Родрик был младшим сыном в семье. Протянув там немногим меньше года, Родрик сказал родным «прости-прощай». К слову, отец препятствовать не стал. Только обнял крепко, и отдал ему свой меч. Ему, а не старшему брату, и Родрик это оценил. Мать собралась было завыть воем, но старый Харольд глянул на неё сурово, и та лишь коснулась лба сына дрожащими губами.
По дороге на севердля наёмника там всегда найдётся работа, Родрик миновал мёртвую деревню с гроздьями повешенных, болтающихся на раскидистых дубах, а среди нихи женщины, и дети. Это его удивило: войны в этих краях не велось, и местные эорлины, в отличие от своих северных собратьев, жёстко и подчас чрезмерно жестоко преследовали нарушителей мира. На севере было всё просто: кровь за кровь, месть за убийство, которое и преступлением, в общем-то, не считалось. Каждый имел право взяться за оружие, чтобы ответить на обиду. А на юге убийца не мог рассчитывать на то, что ему дадут с мечом в руках отстоять своё право на жизнь. Суд здесь был одингосподский.
В постоялом дворе близ Килхурна один солдат, пожав плечами, в ответ на расспросы бросил:
Фанатики.
По его словам выходило, что после того, как нежить выбралась из Чёрных гор, во многих местах народ будто посходил с ума: доморощенные проповедники вещали о скором конце мира, и даже приносили человеческие жертвы, надеясь отвратить от себя ярость тёмного бога, но вместо этого вызвали гнев своих собственных лордов.
Туда им и дорога, звучно рыгнув, закончил тот солдат. Даже и не думай, парень: тебя бы эти изуверы не пощадили. Говорят, людей заживо жгли, пляски вокруг устраивали, да моления непотребные устраивали.
В животе сделалась слабость, и Родрик мысленно вознёс самую горячую просьбу к праматери Боанн. Только бы он ошибался, и судьба не занесла его в подобное место! Ладно бы в бою, с мечом, но кончить жизнь как какой-нибудь поджаренный хряк И как там Гаран, кстати? Или эти безумцы тоже его где-нибудь привязали, да калёными железками жгут?
Он попробовал ещё раз растянуть ремни, стягивающие запястья. С правой стороны путы еле-еле начали тянуться, скрипя. Кожа, похоже, была сырая, так что ещё полчасика, может, быстрее, и должно получиться. У Родрика на лбу выступила испарина. Только бы никто не пришёл.
Родрик пыхтел, сопел, тянул и крутил рукой, стискивая зубы. К боли от ожога, на лбу и в затылке добавилась ещё боль в запястье: казалось, скорее получится оторвать кисть, чем эти проклятые ремни. Если бы удалось повернуть голову, он смог бы лучше оценить, как и что надо делать. Родрик что было мочи напряг шею, и в этот моменто, чудо! его правая рука освободилась.
Удирает, дьяволово семя! вопль со стороны двери заставил его вздрогнуть. Проклятье! Чуть было не с волосами он сдёрнул с головы удерживавший её ремень. «Только дайте другую руку развязать, покажу, почём фунт лиха!» И в то же мгновение, захрипев, повалился на спину. Удавка сжала его шеюодна, вторая, третья.
Крепче держи! орали рядом. Не вошёл ещё в силу, Вилово отродье!
Не удуши его, смотри!
Глаза у Родрика закатились, он бессмысленно молотил правой рукой, ни до кого не доставая.
Очнулся он от ушата воды, которую вылили ему на лицо.
Вставай!
Удавки по-прежнему сжимали горло, не давая дышать. Сипя, Родрик сделал попытку подняться, но ноги подкосились, и он бухнулся на колени. Упасть ему не дали: трое или четверо мужчин держали его укрюкамидлинными палками с петлями на концах, которые на юге используют для ловли лошадей.
А ну, пошёл!
Ковыляя, Родрик двинулся вперёд; мужчины немилосердно дёргали его вправо-влево. Руки и ноги, тряпочные от слабости, ныли страшно.
Снаружи моросил дождик. Было ещё темно, лишь едва уловимая небесная серость намекала на начало нового дня. Родрика сбили с ног, надели на него железный ошейник, сняли удавки и ушли, негромко переговариваясь. Родрик улёгся прямо на землю, ловя капли ртом, и закрыл глаза.
* * *
Родрик сидел, привалившись спиной к каменному столбу, и осматривался через прикрытые веки, стараясь не шевелиться и вообще не привлекать к себе внимания. Мокрые волосы облепили его лицо, но так было даже лучше: со стороны могло показаться, что он спит, хотя из тех, кого его персона хоть как-то интересовала, в пределах видимости имелась лишь тощая рыжая псина. Псина лежала возле стены соседнего дома, поджав хвост, уткнув морду в передние лапы, и уныло на него пялилась.
Увиденное его поразило. Это была не деревня, а скорее город: с замощённой крупным булыжником центральной площадью, каменным же большим колодцем по грудь высотой, с полустёршимися от старости ступеньками и островерхим навесом. Родрик сидел от колодца на расстоянии шагов десяти. «Не боятся, что ли, гады, что я туда плюну, и все от ядовитой слюны передохнут? мстительно подумал он. На самом деле ему дьявольски хотелось пить и не меньше хотелось забраться под этот самый навес. Дождь так и не перестал, и Родрик сидел в луже воды, обхватив колени и мелко дрожа от озноба. О еде он даже не помышлял, вернее, старался не думать о колбасе, а также об острой чечевичной похлёбке, чесночных хлебцах, которые так хорошо удавались матушке Лейфи, хозяйке постоялого двора в Глиннете, рюмке горькой настойки, куске до корочки прожаренной свинины с перцовым соусом, горке гороха, или нетбольшой плошке с тушёной капустой, кружке пива с шапкой пены, и ещё о Вил их всех подери.
Город был богатым и бедным одновременно. Вернее, некогда богатым.
Родрика окружали тесно прижавшиеся друг к другу двух, а то и трёхэтажные дома, некоторые на каменных фундаментах, с очень высокими крышами. Стропила тянулись вверх и, скрещиваясь, оканчивались оскаленными драконьими мордами, готовыми вцепиться в низко висящие свинцовые тучи. От площади веером разбегались улочки, такие узкие, что если бы те драконы повернули морды, то с бóльшим успехом смогли бы попробовать покусать друг друга. Улочки были тёмные, с нависавшими вторыми этажами, чудом державшимися на древних каменных или бревенчатых подпорках. На цепях визгливо покачивались вывески: таверна, лавка травника, мастерские сапожника, скорняка, однако цепи были ржавые, а вывески имели такой вид, словно их нарисовали ещё при Эдгаре Длинная Шея, и с тех пор не подновляли. С покосившихся стен домов пластами отваливалась штукатурка, оголяя деревянные рёбра остовов. Всё серое и чёрное, будто мёртвое да, подумал Родрик, именно мёртвое. Издыхающее. С первого взгляда он решил бы, что город вообще заброшен, если бы не цепь на шее, ясно свидетельствующая о том, что случившееся ему не привиделось, да звуки, изредка доносившиеся из тёмных окон.
И вот что странно (Родрик ещё раз обвёл взглядом площадь): ставни и двери. Дома старые, а ставни новые, крепкие, с железными петлями и оковками. Те окна, на которых ставней не было, намертво заколочены толстыми досками, причём некоторые из них имели вполне свежий видещё совсем не тёмные, желтоватого ясеневого цвета, с матово поблёскивающими шляпками гвоздей. Похоже, местные жители очень заботились о том, чтобы законопатить любую щелочку, через которую ветер мог проникнуть в их жилища.
Утро, а на улицах никого нет. Наверное, подумал Родрик, это из-за дождя. Погода действительно стояла мерзкая: холодная и промозглая. Пропитанный влагой воздух отсыревшими пятнами сползал по стенам домов. Вдалекесо всех сторон, клочьями висел туман, лишь изредка в прорехах серой дымки мелькали зубчатые скалы, и похоже было, что селение стоит в долине. Если это действительно скалы, а не клубы чёрных облаков, то тамНордмонт. Других таких высоких гор на пятьдесят миль в округе просто не имелось, да и за те два дня, что он кружил по болоту, он никак не мог пройти даже трети этого расстояния. Но уже и это хорошо, решил Родрик: ежели богам будет угодно, чтобы он вырвался из этого проклятого места, он знает, куда идти.
Родрика смущало одно обстоятельство, вернее, два: во-первых, эти скалы казались уж слишком близкими. А во-вторых, дорогу из Бреотигерна на юг он знал хорошо. Она здорово петляла по лесу, потому что правобережье реки Тауи было сильно изрезано в тех местах, и так или иначе проходила через все крупные селения: Глиннет, Кармартен, Пеннант, Талли, дюжину деревень помельче и два монастыря, если не считать добрых полутора десятков сторожевых крепостей. Но там не былоРодрик готов был поклясться спасением души, там не было городов, подобных этому. Никаких каменных домов, только обычные вилланские развалюхи-мазанки с крышами из тростника. А здесь, даже если судить по тому, что он видел с площади, живёт не меньше тысячи душ. Икак там говорила та рыжая девка? Ладлоу, Бейлахтаких названий он не знал вообще. Нету в герцогстве Бедвир таких деревень. Может, Гаран знает, он всё-таки в здешних местах с детства обретается? Родрик мысленно кивнул сам себе: ежели получится, перво-наперво надо будет найти этого старого негодяя.