Я стою под столбом во твоей земли, горло свело судорогой, охрани меня, матушка, и спаси. Я стою под столбом
Каждый раз она сбивалась, начинала плакать и кашлять, но спустя мгновение продолжала снова надтреснутым, ломким голосом.
во твоей земли. Сохрани меня и спаси. Кригга дрожала, и веревки оставляли ожоги на ее грубо перетянутых руках. Под грудью давило, живот онемел от страха и боли. Я стою под столбом во твоей земли
Ей хотелось пить. А ещевывернуться и в последний раз взглянуть на свою деревню. Дары Сармату оставили далеко за частоколомдевица и тюки с серебром и зерном. Узорные ткани, вытканные лучшими местными мастерицами. Глазурованные блюда, малахитовые шкатулки, нефритовые серьги, расшитые поясавсе, что удалось собрать. Деревенский голова тряс каждый дом и вывернул собственные закрома, почти лишив приданого своих дочерей, но стоило ли? Говорят, в недрах Матерь-горы спрятаны сказочные сокровища. Что Сармату до их неказистой дани?
Гурат-град был богат и могущественен. Он мог откупиться сам и помочь окрестным деревням, в которых жили не тукеры, желтокожие кочевники Пустоши, а такие же княжьи люди. Но не захотел. Думал, что выстоит и заживет вольно. Гордый город защищали крепкие стены старинной твердыни князей и ханов. Полноводная река Ихлас несла к нему свои бирюзовые воды. Но Кригга не знала ночи страшнее, чем та, когда Сармат жег Гурат. Мать, простоволосая и босая, рыдала и прижимала к своей груди младенца. Кригга, бросив сестер в тесной горнице, причитала у ног старой бабки, уже не поднимавшейся с постели. А над Гурат-градом крутилось марево ослепительно-оранжевого, кроваво-золотого пожара, крошился камень и ревела медная драконья глотка.
Я стою под столбом во твоей земли, если можешь спасти меня, то спаси, если можешь спасти меня, то
В деревне жили девушки куда красивее Кригги, более взрослые, налившиеся. С пригожими лицами, а не с таким, как у нее, по-мужицки широким подбородком. Но именно шестнадцатилетняя Кригга, уже вошедшая в возраст невест, вытащила из мешочка камень с красным крестом. И на нее надели холщовое платье и в четыре руки заплели светло-русую косу до пят.
Старая бабка, прощаясь, ухватила Криггу за длинные волосы.
Хорошо загорится, проскрежетала она, и ее колючие глаза заволокло пеленой.
Если Сармат не прилетит, дадут ли Кригге воды? Или так и оставят умирать на столбе, побоявшись выйти за частокол? Девушка жалобно взвыла и попыталась вытереть плечом блестящую от пота щеку, усыпанную бесформенными кляксами веснушек. Спина у нее затекла, лопатки кололо. Позвоночник словно приварился к шершавому дереву.
И тогда на степь легла тень драконьего тела.
Кригга вскинула голову и отчаянно заморгала, пытаясь смахнуть с ресниц влагу. Она видела, как солнце отразилось на красной чешуе. Слышала, с каким звуком кожистые крылья распороли стылый воздух. Кусочки сухой земли и клубки травы зашелестели и покатились, гонимые горячим потоком. Гадюки и полевки забились в норы, дребезжаще вскрикнула пустельга. Кригга тоже закричала, но ее голос утонул в утробном рычании дракона. Девушка похолодела, задергалась и даже не заметила, что веревки натерли ей кожу до крови.
Дракон нырнул вниз и едва не коснулся брюхом пожухлого ковыля. Острый конец его медного крыла прорезал линию над сваленными тюками. Кригга рванулась вперед, будто захотела скинуть путы, и из ее беспомощно распахнутого рта потянулись нити слюны. Девушка крепко зажмурилась, прежде чем ее обдало жаром, а Сармат-змей взмыл над столбом. Ей показалось, что его тело было больше княжеского терема, а размах крыльевшире любого дворища. Кригга тоненько взвыла, не открывая глаз. Пятнистое от веснушек лицо резко побледнело.
Вокруг драконьей невесты кружился раскаленный воздух. Плясали белые мушки пылинок, на поникшие стебли струился свет. От пота и слез ресницы Кригги окончательно слиплись, но во рту было страшно сухо, и теперь из горла доносился только рваный скулеж.
Раньше девушка никогда не теряла сознание. Но когда когти чудовища обхватили столб и сдавили ее живот, когда с хрустом вывернули дерево из лопавшейся от зноя земли, Криггу обволокла удушливая спертая темнота.
Последним, что она увидела, когда случайно открыла глаза, был дым над уменьшающейся деревней.
За одну невесту давали бесполезных зерно и коней, за вторуюзолотые кубки и монеты. Но приданое гуратской княжныцелый город. Великий оплот древности. Весь, со своими куполами и инжирными садами, с сильными мужчинами и посмуглевшими от солнца женщинами. С их маленькими детьми, которых каменные воины поднимали на мечи.
Который день Малика Горбовна ходила по глубинным залам Матерь-горы. Высеченные из породы своды уходили высоко вверхшаги отдавались гулким эхом. Малахитовые, мраморные, аметистовые палаты. Иногда княжне казалось, что Матерь-гора сама прокладывает ей путь. Двери появлялись сами по себе. Вымощенные полы выводили ее то к пиршественному столу, то к сундукам с одеждойкак в первый раз. Малика давно потерялась во времени, потому что в горных недрах не было ни утра, ни ночи. Она плутала по тем местам, где ей позволяла Матерь-гора, и за этот срок не встретила ни одного живого существа.
В палатах были десятки вырубленных ниш, и в каждойпо каменному воину. Но гуратские захватчики двигались и говорили. Эти жебезмолвные изваяния с закрытыми глазами. Их потрескавшиеся ладони сжимали рукояти тяжелых двуручных мечей, и, как Малика ни старалась, она не смогла сдвинуть ни пальца. Княжна долго изучала прочную кольчугу и трогала шершавые лица, но никто из воинов даже не шелохнулся. И тогда Малика шла дальше. Горные чертоги были сказочно, таинственно прекрасны: стены переливались в свете негаснущих лампад. В отполированных камнях девушка видела свое отражениеона в платье цвета киновари с длинным рядом пуговиц. Но в Гурате княжна носила одежду не хуже. И ни одни недра не могли сравниться с ее городом.
С ее мертвым сожженным городом.
Скоро она начала скучать. Малика не могла долго любоваться собой, даже несмотря на то, что была красива. Расцветшая, высокая, статная. Гладкая кожа, медовые волосы и отличительный для Горбовичей нос с горбинкой. Черные брови вразлет, хотя это ее нисколько не портило. Княжна исследовала ходы, которые открывала ей Матерь-гора. Перебирая вещи, оставленные для нее прихвостнями Сармата, нашла брошь в форме соколазнак ее рода. Символ Гурат-града. Заглядывала в лица каждому каменному воину, пытаясь узнать одного-единственногоЯрхо, их предводителя. Беспокойно дремала на холодных полах. И когда все занятия исчерпали себя, Матерь-гора смилостивилась: Малика разглядела неприметную, обложенную кварцем дверцу, хотя твердо знала, что раньше из малахитовых палат был только один выход.
Дверца вывела ее на узкую, круто закрученную лестничную спираль. Каждая ступеньобтесанный гранит. Под ногами Малики мелькали вкрапления мрамора и скользкого кварца, тысячи пятнышек на множестве ступенейкняжна быстро сбилась со счета, и виток за витком уводил ее наверх. Под конец девушка подобрала юбки и зашагала, согнувшись от усталости. Новую дверь украшал цветной витражный круг с изображением крылатого змеяодин кусочек, около хребта, откололся, и на его месте темнела дыра.
Комнатка была небольшая, с низким потолком, и очень бедная по сравнению с самоцветными палатами. Освещали ее свечи, а не резные лампады. Жужжала деревянная прялка, и на каменной скамье, устланной белым полотном, сидела старая вёльха.
Вёльха была низкорослая и дряблая, в платье на длинную не подпоясанную рубаху. Седые волосы выглядывали из-под рогатой кички, подвески у которой переливалась мелким бисером. Малика знала, что кичкаубор замужних женщин. Как ведьма могла его носить? Княжна выпрямилась и прошла вглубь комнаты, постукивая башмачками, но вёльха не обратила на нее никого внимания. Она продолжала прясть, нашептывая незнакомые слова и обнажая гнилые зубы. Колесо прялки мерно поскрипывало. В растянутых мочках старухи поблескивали колдовские лунные камни.
Послушай, ведьма, княжна вскинула голову, где здесь еще живые?
Она так соскучилась по человеческому голосу, что стерпела бы даже вёльху. Но та не ответила. Не оторвалась от нитей и не прервала поток странных слов. Малика не боялась сглаза: ей казалось, после пожара в Гурате она не боялась ничего. Молчание ведьмы вывело ее из себя, а княжна держала лицо даже тогда, когда хотела оставить от чертогов лишь малахитовые и опаловые осколки. Поступить с домом Сармата так же, как он с ее.
Это была последняя капля.
Ты что, глухая? Отвечай, если я с тобой говорю.
Вертелось колесо вёльхи, ползла пряжа.
Мерзкая жаба. Ноздри Малики расширились. Княжна шагнула к прялке, но не отшвырнула ее только из-за брезгливостиведьминские вещи грязные. Посмотри мне в лицо. Есть здесь кто живой, кроме тебя? Где Сармат? Где его брат-изменник? Я хочу их видеть.
Вёльха и ухом не повела. По-прежнему крутила волокно, тянула нити и, бормоча, улыбалась пряже гнилым ртом.
Малика презрительно скривилась и отступила.
Ты, наверное, страшно глупа. Ведьма не подняла головы. Годы выбили у тебя последние мозги, гнусное отродье. Что ж, оставайся здесь и мри в одиночестве.
Она уже собралась уходить, но напоследок вздернула породистый нос и выплюнула:
Да что ты там все прядешь?
И тогда вёльха гадко захихикала. От неожиданности Малика приподняла черные брови, а ведьма продолжила смеятьсягрудь ее затряслась.
Она спрашивает, что я пряду, сообщила она прялке, давясь скрипящим, надрывным хохотом. Морщинистая шея заходила ходуном. Она спрашивает, что я пряду!..
Два острых глаза впились в лицо Малики. Одинжелтый, второйчерный, без зрачка.
Смерть твою, княжна.
Дрогнуло гордое лицо. Малика выдержала взгляд вёльхи и еще долго и холодно смотрела на нее, вновь принявшуюся за работу.
Старая дура, обронила она надменно. Развернулась на каблуках и вышла вон.
Песня перевалаIII
По лагерю тянулись десятки тяжелых запахов. Чад зажженных костров и древесные смолы, жареное мясо. Приречные цветы, конский пот, разбавленная брага и сырая земля. Запахи клубились вокруг Рацлавы, лезли в рот и носжевательный табак, масло, душица. Как бочку с водой, уши драконьей невесты заливали звуки: треск поленьев, разговоры, стук ножа по ветке. Стрекот сверчков, кваканье лягушек и даже шелест камышей. «Мы еще в княжестве, поняла Рацлава. Поэтому все так спокойно».
Разложенный за ней походный шатер, небольшой, но прочный, пах дорогой и пылью. Та Ёхо, сидевшая напротив, корой и хлебом, Хавторачем-то кислым. От Совьон по-прежнему шел запах стали. И вязкого дыма с горькой полынью. Пугающий запах, тревожный. Воительница наконец-то шагнула вперед и, скрестив ноги, села к их костеркуРацлава услышала, что сейчас на ее плече не было ворона.
Это правда, гачи сур, высокогорница, что в твоем племени есть оборотни?
А правда, что вы привязывать детей к колесам кибиток? ответила Та Ёхо, и Хавтора склонила голову вбок. Я в это не верить. А верить ли ты в наших оборотней?
Нет, резко ответила рабыня. Небо знает только одного человека, способного взять себе чужое тело.
Ну, это как смотреть, развеселилась Та Ёхо. Может, одного. А может, и нет. Кто знать?
Разве в Пустоши нет шаманов, которые примеряют на себя кожу животных? ровным, ничего не выражающим голосом спросила Совьон, и Хавтора неопределенно тряхнула головой.
Некоторые из моего народа пытались переселить свою душу, но у них ничего не вышло. Некоторые пытаются до сих пор. Один лишь Сарамат-змей
Рацлава откашлялась и почти до груди натянула отрез плотной ткани, которым оборачивала ступни. Пламя костра, разожженного перед их шатром, приятно постреливало в воздухе. Она потянулась к нему и повернулась туда, где должна была сидеть Та Ёхо.
Вы поклоняетесь Сармату?
И да, и нет. Высокогорница пожала плечами и пригубила напиток из рога, обвитого едва заметной трещинкой. Среди наших богов есть Молунцзе, красный дракон. А есть Тхигме, белый. Молунцзеогонь, зло и кровь, когда Тхигмелед, мудрость и вечная зима, лежащая на вершинах Айхаютма. Многие старейшины считать, что оба драконаипостаси одного бога. Единого, как цикл жизни.
Та Ёхо поставила рог на поджатые ноги.
Насмешник и хитрец Молунцзе строить козни человеческому роду и сам обращаться человеком на полную луну. Раз за разом Тхигме, который возвращаться в людское тело, когда хочет сам, мешать ему. Козни Молунцзе становиться все страшнее и губительнее, но Тхигме помогать нам. Он исправлять их последствия. Предугадывать их. Убивать Молунцзе каждое новолетье, но тот возвращаться снова.
А что будет, если Тхигме не разгадает хитрость?
Миру прийти конец, улыбнулась Та Ёхо. Это правильно, Раслейв. Однажды так и быть. Однажды, но не сейчас.
Совьон криво усмехнулась и посмотрела на синеющие в ночи горы, гнутые и острые, как зубцы короны.
Подожди-ка, гачи сур, возмутилась Хавтора, расправляя сухие и тонкие, словно у девушки, плечи. Хочешь сказать, что этот ваш ТхагмаКагардаш?
«Хьялма», упрямо подумала Рацлава. Старший княжий сын, так почему ему дают настолько странные имена? Хьял-ма, резкое, хлесткое, будто удар кнута. Будто ожог, оставленный морозом.
Богохульники! взвизгнула Хавтора, а Та Ёхо широко заулыбалась и отпила из рога. Кагардаш был слаб, и он умер человеком! А какие-то гачи сур посмели посчитать его ровней Сарамату! Да вы, бель гсар ади, юлду шат чира, неотесанные, самонадеянные, и эта ваша вера
Знай свое место, рабыня. Совьон положила тяжелую ладонь на свое колено, оттопырив локоть. Грозно блеснули глаза. Если ты еще раз оскорбишь чужих богов, клянусь, я вырежу тебе язык.
Она была красива и внушительна, воронья женщина. Тонкий прямой нос, широкие брови, одна из которыхрассеченная. Густые волосы, заплетенные в нетугую косуголову окутывал иссиня-черный ореол. И если бы Совьон не была так сильна и мужеподобна, многие воины сошли бы по ней с ума.
Осаженная, Хавтора сгорбилась, хотя мгновенно ощерила зубы в лукавой улыбке.
Так тому и быть. Но я думала, что ширь а Сарамат, драконьей невесте, мерзко слушать подобное.
Возможно, Сарматчеловек, а возможно, вечно крылатый ящер. Но чем его считают слабее, тем Рацлаве легче.
Ты ошиблась. Девушка поправила длинный рукав платья, наполовину лежащий на подстилке. Прости ее, Та Ёхо.
Высокогорница не думала обижаться. Она махнула рукой, свободной от рога, показывая, что тема исчерпана.
Ссорыне лучшая музыка для моих ушей, заметила она. Но если мы заговорить о музыке, Раслейв, я видеть свирель у тебя на груди. Ты не хотеть сыграть?
Рацлава готова была поклясться, что Совьон напряглась. Она даже задышала по-другому, одновременно глубоко и рвано. Мускулы под ее рубахой затвердели, шея застыла. Но лицои Рацлава не знала об этомосталось совершенно невозмутимым.
Я бы с радостью, Та Ёхо, девушка покачала головой, но у меня болят пальцы. Она провела ладонью, перевязанной лоскутками в засохших бурых пятнах.
Это правда. Старый черногородский воевода дался ей слишком тяжело.
Мне очень жаль.
Пустое, отмахнулась Та Ёхо. Сыграть когда-нибудь в другой раз. Лечить свои пальцы!
Усмешка тронула маленький пухлый рот Рацлавы.
Хорошо. Вылечу. Нет, ее пальцы никогда не заживут. И боль никогда не уйдет. Иногда она становилась такой сильной, а крови лилось так много, что Рацлава не держалась на ногах. Но придет время, и она будет падать после более искусных песен. А потом перешагнет и их.
Чем же ты так сильно изрезала руки, Рацлава с Мглистого полога? Дыхание Совьон выровнялось, а голос напомнил упругое дребезжание металла. Разве у тебя есть нож? Возможно, кто-то напал на тебя или лекари вскрыли тебе жилы?
Девушка погладила перекинутую через плечо косицу. В висках застучало, и Рацлава, медленно поведя едва запекшимся подбородком, выдавила ответ. Он пришел на ум раньше всего:
Я упала.
Хавтора вскинула руки, округлила губы и закачала головой. Дай ей волю, она бы разразилась стенаниями.
Наверное, в лесу? подсказала старуха.
В лесу, ухватилась Рацлава, чувствуя, что Совьон ей ни капли не верит. Распорола кожу о терновый куст.
Позже девушка поняла, что ложь выглядела жалкой. Когда она пошла в лес? Зачем? Как ее могли выпустить пристроенные няньки? А ведь, судя по крови, это случилось совсем недавно.
О терновый куст, выдержав паузу, повторила воительница. И сухо добавила: Будь осторожнее.
Ветер сменился, и от Совьон так сильно дохнуло полынью, что Рацлава вздрогнула.
Место из ее сна окружали льдисто-голубые фьорды. С мягкой травой на склонах и с водопадами, стелющимися по породе, как фата по стану юной невесты. Мглистый полог, родина Рацлавы. Она, почему-то в своем роскошно-нежном платье с длинными рукавами, стояла на скале, обдуваемой холодными и пряными ветрами.