Сегодня полнолуние, сказал Скали. Время оборотней.
И присел на землю подле него.
Что ты здесь делаешь? не поворачивая головы, спросил Лутый. Он сложил руки за поясницей. Сегодня не твоя очередь.
В небе мерцала круглая луна. На нее наползали дымчато-синие тучи.
Отправляйся-ка спать.
Знаешь, продолжал Скали, пока я шел к тебе, я увидел, как в лес бежала лосиха. Шерсть у нее была коричневая, а копытабудто посеребренные.
Да конечно, усмехнулся Лутый. Для тебя каждая совадевица, каждая лягушказаколдованный парень. А конь Совьон и вовсе проклятый князь. Сказок про оборотней переслушал?
Лутый хорошо видел в темноте и краем глаза разглядел, как Скали сжал губы. «По-твоему, я не знаю, зачем ты ко мне пришел?»
Славный у этой бабы конь, верно? протянул Скали после молчания.
Славный, уклончиво ответил Лутый.
Скали, призадумавшись, вскинул голову и посмотрел на него снизу вверх.
Наверное, она очень им дорожит.
Наверное.
Хороший конь, кивнул Скали. Быстрый, крепкий и даром что одноглазый. Лутый приподнял бровь и даже оглянулся на приятеля. Это ему и простить можно.
Можно и простить, развеселился юноша, но Скали ничего не заметил. Он еще с минуту сидел и смотрел в одну точку, сцепив тонкие, как у мертвеца, пальцы.
Лутый, вдруг зашептал он. Лутый, укради его. Пожалуйста, укради его для меня. Я знаю, ты можешь.
Конь Совьон огромный, дикий и норовистый. Он не подпускал к себе никого, кроме своей хозяйки, и в Черногороде откусил конюху половину ладони. Пылающий черный глаз, отрезанные губы, литые мускулы.
Я знаю, ты сумеешь
Онсумеет.
Разве тебе не хочется показать, насколько ты ловок и умен?
Сначала нужно навязаться к Совьон. Почаще ходить с ней возле ее коня, чтобы животное запомнило запах. Потом следует давать мелкие сладостисахар, яблоки. В первый раз оставить далеко на земле, потомвсе ближе и ближе к его морде. Через несколько недель покормить с руки. Если удастся, умыкнуть одну из черных рубашек Совьон, хранивших ее запах, у женщины достаточно широкие плечи, чтобы одежда пошла Лутому. Дальшедело ловкости. Выйти из «слепого пятна», крепко ухватиться за хребет.
Но пусть у Лутого только один глаз, видит он далеко.
Дурак ты. Юноша повернулся на пятках и наклонился к Скали, уперев руки в колени. Это сейчас все спокойно. А чем ближе мы к Матери-горе, тем будет страшнее. Ты просто хочешь взять и посеять раздор в лагере? У тебя что, мозги усохли?
Скали дернулся, как будто от удара.
Совьон тебе за коня глотку раздерет и будет права. Про себя не сказал. Лутый всегда сможет выкрутиться, и воронья женщина его не достанет. Утихомирь свою злобу. Потому что если я почувствую, что ты что-то замышляешь, а я почувствую, твоя голова полетит на землю раньше, чем ты успеешь моргнуть.
С-скотина, выплюнул Скали. Лутый медленно вытер влажную от его слюны щеку, ухмыльнулся и выпрямился.
Иди-ка спать. Как ты там сказал? Полнолуние, время оборотней. До шатра дойдешь или проводить?
Скали поднялся и стиснул кулаки так, что на его ладонях остались выемки от ногтей. Хотел что-то ответить, но задохнулся от ненависти и пошел прочь, качаясь, как пьяный. Худой, сухой, горячечный.
Лутый вновь посмотрел на реку и взъерошил изжелта-русые волосы.
Перед походом Тойву объезжал караван, идущий к Матери-горе, и вместе с ним была Совьон. Женщина сидела на своем огромном коне, по-хозяйски придерживая поводья одной рукой, и смотрела на воинов пронзительно-чистым, спокойным взглядом. Позже парни из каравана шипели, почему это баба разглядывала их, как торговецжеребцов на рынке.
Когда Совьон проезжала мимо Лутого, юноша был готов поклясться, она чуть прищурила синие глаза. Прихвостень Оркки Лиса. Затем женщина заметила Скали, и ее и вовсе передернуло. Ее невозмутимое, резко скривившееся лицословно безупречный лед, по которому пробежала чудовищно заметная трещина.
Зачем ты взял его? как всегда, зычно спросила Совьон у Тойву. Воины из каравана обескураженно затихли. Он и до зимы не доживет.
С тех пор Скали потерял покой. Воронья женщина уязвила егострашно, прилюдно. И он измывался, из кожи вон лез, чтобы ужалить ее в ответ. Эх, Скали-Скали, вздохнул Лутый, смотря на черную реку.
До зимы оставалось меньше трех месяцев.
Зов кровиII
Мир тогда был гораздо моложе, чем сейчас. Княжеские дети играли в саду, усыпанном, будто снегом, белыми венчиками тысячелистника. С неба лился светжелтый с красноватой примесью. Смятые лепестки падали на землю, и хрустели корни кустов. Рагне, издав по-животному яростный клич, замахнулся деревянным мечом.
Осенью ему исполнилось семь, и он уже был заносчив, драчлив и горд. Еще не родилось мальчишки, которого бы Рагне не захотел вызвать на бой. Он не мог пропустить ни одну острозубую кошку, вздумавшую шипеть ему в узкое, сплошь в синяках лицо. Его колени, локти, выглядывающие из-под рубахи плечи и живот были в вечных ссадинах и кровоподтеках. Но налившийся синяк на челюсти Рагне носил с особым достоинством. Этотот Хьялмы.
Хьялме было четырнадцать, и он не велся на заискивающие речи. Младших братьев и пальцем не трогалобычно. Но когда Рагне решил высмеять Ингола, мелкого, которому едва исполнилось пять, то отвесил оплеуху. Чтобы неповадно было. Ингол был белокурый, с пустыми чисто-голубыми глазами. Он всегда глуповато улыбался, глядел на тысячелистники в саду и до сих пор плохо ходил. Не умел разговариватьиздавал только малопонятные звуки, но тянулся ко всему миру. Блаженный. Юродивый. Дурачок.
Сармат тоже смеялся над Инголом и даже как-то подсунул ему раскаленный, украденный у нянек наперсток. Ингол обжегся и долго плакал, но Сармату было девять и ему всегда хватало хитрости не попадаться ни Хьялме, ни отцу.
Их отец всегда говорил, что Сармата нужно нещадно пороть. Но матьмать безумно его любила. И когда Сармат пришел к ней с повинной, уткнулся в ее колени, а потом и расцеловал обожженный палец Ингола, княгиня помогла ему избежать наказанияона знала, как смягчить суровый нрав мужа. И делала это каждый раз.
Поэтому Рагне ненавидел Сармата. Сдунув со лба темную, выскочившую из косы прядь, мальчик поднял деревянный меч.
Выр-родок, зашипел он. Самкак рассерженная кошка. Да чтоб тебя змеи жрали!
Рагне сделал выпад мечом, но тот лишь едва задел Сармата у ключицы. Сармат же вывернулся и чуть не сбил его ногой. Рыжие волосы упали ему на лицо, рассыпались по плечам.
Ярхоодиннадцать. Подбородок у него был почти такой же, как у Рагне, только гораздо массивнееотцовский. Стянутые в косицу светло-каштановые волосы, раздавшиеся плечи, сильные руки. Одной он держал Рагне за грудки, второйСармата за шкирку.
Самого тебя сожрут! рявкнул Сармат, и Ярхо ощутимо тряхнул обоих. Скоро и Рагне, и Сармат возмужают, но никогда не перегонят его ни в силе, ни в росте и ширине плеч.
Хмурое, тяжелое лицо Ярхо выдавало только одно желание: столкнуть братьев головами, а потом забросить в кусты.
Плешивая крыса! Кончик деревянного меча мазнул Сармата по щеке.
Свинья! Вытянутая пятка ударила Рагне в колено.
«Подзаборная девка! Слабак! Крыса! Выродок! Трус, дай только до тебя добраться!»
Что же вы опять творите?
Их светлая княгиня-мать шла по садовой дорожке. Подле нее были две служанки, наполовину скрытые от княжичей круглыми кустами.
Матушка! Ярхо вскинул голову, и Сармат, улучив момент, дернулся и упал на землю. Он утер рукавом рот, разбитый Рагне еще до того, как их растащили. Сармат знал, что матери тяжело видеть его кровь. Он снова выдохнул: Матушка
Княгиня Ингерда нахмурила рыжие брови. Ее голова была обернута белым платком, завязанным за шеей. От богатого венца вниз стекали цепи-рясны.
Что они творят, Ярхо? спросила княгиня, глядя в почти юношеское лицо сына. Из-за чего они дерутся?
Я не знаю, признался тот и, потупив глаза, выпустил Рагне. Мальчик сполз на траву, вытирая распухший нос, а Сармат уже вскочил на ноги и бросился к матери.
Знала бы ты, что он сказал, буркнул Рагне, подбирая меч.
А княгиня Ингерда запустила пальцы в рыжие-рыжие, как и у нее самой, волосы Сармата.
Уверена, вы оба наговорили друг другу обидного, сказала она и оттянула Сармата за прядь на макушке, вынуждая поднять лицо. Извинись перед Рагне.
На губах Сармата мелькнула тень улыбки. Он кивнул и покорно обернулся.
Прости меня, Рагне!
А теперь ты.
Но Рагне молчал.
Ну же. Княгиня снова нахмурилась. Ее тонкая белая рукана пальцах блестели кольцалежала на взлохмаченной голове Сармата.
Не буду, желчно ответил Рагне, метнув на застывшего Ярхо умоляющий взгляд. Сармат неодобрительно зацокал языком.
Ты плохо поступаешь, Рагне. Ингерда обняла Сармата за плечи. Сейчас же возьми и
Сармат сказал, что Хьялма скоро умрет. Что Хьялма умрет, а он станет князем вместо него, выпалил Рагне, багровея до кончиков ушей.
У Хьялмы только усы начали расти, а он уже давно носил с собой платок. По белой ткани расползались красные разводы. Юноша кашлял кровью, и лекари говорили, что он выплевывает кусочки своих легких. Рагне восхищался Хьялмойнесмотря на то, что и его пытался вызвать на бой, и трясся от ярости при виде его лекарей. Каждый вечер они сжигали окровавленные платки Хьялмы. Каждый вечер говорили, что старшему княжичу осталось не больше года.
Княгиня Ингерда убрала руку с плеча Сармата.
Это правда? сухо спросила она.
Не совсем, ответил Сармат и стрельнул глазами в Рагне. Я сказал, что, если случится такое горе, мне придется стать князем и
Врешь! крикнул Рагне. Он помнил, как смеялся Сармат и что обещал сделать с братьями, едва его благословят на княжение. Но знал, что в итоге мать поверит не ему, и от этого задохнулся от гнева.
Но даже если Хьялма умрет, второй после негоЯрхо. Рагне видел, как тот поднял тяжелый колючий взгляд. Если бы Сармат не стоял рядом с матерью, Ярхо бы его ударил, и тогда от Сармата мало бы что осталось.
Вот, матушка, быстро улыбнулся Сармат, пригладив рыжие волосы. Он даже носил их так, как Хьялма, распущенными, длиной по плечи. Только крайнюю прядь заплетал в косицу. Перехватив взгляд Ярхо, мальчик инстинктивно отпрыгнул на полшага назад. Видишь, матушка: я не сделал ничего дурного.
Но княгиня Ингерда уже слушала через слово. Она вновь повернула Сармата к себе лицом и взяла его пальцами за подбородок. И долго смотрела в безмятежно-веселые глаза, словно пытаясь взглянуть в глубину за ними.
Рагне раскрыл рот, как выброшенная на берег рыба. Ему не давались слова. Сделал Сармат дурное, еще как сделал! Показал, что хочет смерти Хьялмы. Что хочет переступить через Ярхо, не дать жизни Рагне.
Никогда больше не говори об этом, тихо произнесла Ингерда. И было в ее словах что-то кроме нежелания слушать о кончине Хьялмы. Что-то, заставившее Ярхо и на нее поднять свинцовый взгляд.
Хорошо, матушка, согласился Сармат. И с тех пор он действительно не говорил о своих планах. Только запустил ход событий, завершившихся через одиннадцать лет ослеплением Ингола и штурмом Криницких ворот. И поединком Сармата с Хьялмой, сумевшим пережить и этот год, и следующий. Болезнь в нем будто заснула. А потомпотом пробудилась с новой силой.
У меня пятеро сыновей, продолжала княгиня Ингерда, не выпуская подбородка Сармата. Нужно ли мне бояться, что вы причините друг другу зло?
Сармат всегда смотрел на мать с несвойственной ему нежностью.
Вовсе нет, звонко ответил он. Тебе не нужно бояться.
И тогда он, конечно, солгал.
Малика Горбовна, гуратская княжна и драконья невеста, лежала на полу в длинном тереме. И терем пылал. По его стенам развернулись огненные полотнища, а потолок затянул горький дым. Малике казалось, что она даже ощущала жар, но не могла сдвинуться с места. Только лежала, видя между танцующих языков падение Гурат-града. Вот горящие красно-золотые купола. Плавящиеся каменные стены. Ее отец-князь, высокий и черноволосый, с золотым венцом на челе. Он сражался с Ярхо-предателем, но не смог его одолеть.
Малика различала мечи и стрелы. Девок с подожженными юбками, мужчин с раскроенными гортанями. И в ее ушах стоял мучительный крик.
Она должна была погибнуть там. Вместе с отцом и своим древним городом. Но в который раз проснулась в чертоге Сармата, выложенном ослепительным лалом. Дребезжаще-красным, похожим на застывшее в минерале пламя. На Малику смотрели безглазые лица, вырезанные из алой породы. Сотни масок, поднимающихся к верхним сводам, в лаловом чертоге были искаженные яростью гримасы, но ни одного каменного воина.
Прежде чем Малика зажала себе рот ладонью, из ее груди вырвался всхлип.
Попав в Матерь-гору, она не позволяла себе плакать. Даже не разрешала вспоминать пережитое. Княжна хотела разгневать и разбудить каменных воинов, пройти лабиринты палат, найти прислужников Сарматавсе что угодно, лишь бы не думать о Гурате и отце. Именно в таком порядке. Сначала Гурат-град, потомотец, а отца Малика любила больше всех людей. Ее гордый город неизмерим с человеческой жизнью. Девушка была готова умереть множество разодна смерть страшнее другой, но сохранить его. А если придется, и принести в жертву других.
Княжна поднялась с пола, подобрав юбки цвета киновари. Она с раздражением заметила, что ее глаза были влажны от слез, и тут же вытерла их ладонью. Перекинула за плечо полурасплетенную косу и выпрямила спину. Малика увидела, что под самым страшным лицом появилась дверца, обычно так Матерь-гора выводила ее в палаты, где стояли еда, сундуки с одеждой и бочка с водой. Но иногда все появлялось в чертоге, где Малика спала. И девушке по-прежнему не удавалось выяснить, кто это приносил.
Малика подошла к дверце, держась на расстоянии от стен, будто боялась обжечься. Она оказалась в комнате, после ослепительных лалов показавшейся ей серой и тусклой, но на деле вытесанной из голубоватого апатита. И здесь, помимо звука собственных шагов, Малика услышала плач.
На бледно-зеленом со стеклянным блеском полу сидела девушкачертог был небольшой, и Малика сразу ее разглядела. Перед ней лежал ковш и стоял распахнутый сундук, из которого тянулись дорогие платья, нити жемчугов и драгоценных камней. Сама же девушкапочти девочка, лет пятнадцати-шестнадцати, была одета в холстину. И на пол рядом с ней стекала ее сказочно длинная светлая коса.
Ты кто такая? властно сказала Малика. Девушка испуганно вздрогнула и повернула к ней свое заплаканное и не слишком красивое лицогромоздкий подбородок, растекшиеся веснушки и опухшие серо-зеленые глаза.
Пока она пыталась связать слова, Малика разглядела, что холстина на ее животе была перечерчена кровавой лентой. Сармат поцарапал, но, похоже, не слишком сильно. Крестьянские руки девушки уродовали следы от веревок. Когда Малика только попала в Матерь-гору, на ней было много ожогов. Мелкие подпалины, кажущиеся смешными по сравнению с тем, что дракон сотворил с Гуратом. От них сейчас почти ничего не осталось.
Кригга, выдавила девушка. Вздрогнули ее короткие бесцветные ресницы.
Стук каблучков Малики эхом разнесся по чертогу. Раздался скрипМатерь-гора захлопнула открытую дверь.
Значит, Кригга, протянула княжна, подходя к девушке. На дверь она не обратила вниманияпривыкла. И откуда ты?
На коленях Кригги лежали расшитый перламутром венец и частично вытащенные из сундука одежды, к которым она и не мечтала прикоснуться. Малика хмыкнула: из всего, что предлагали ей самой, она взяла только платье, киноварно-красное с желтымцвета Гурата. И брошь-соколасимвол рода. Но онане девочка в холстине и привыкла к богатству.
Кригга задержалась взглядом на броши. Потом посмотрела на лицо Маликимедовые волосы, черные брови, породистый нос.
Из Вошты, испуганно ответила она. И тут же добавила: Это деревня недалеко от Гурат-гра
Знаю, обрубила Малика, продолжая смотреть на девушку, сидевшую у ее ног. Кригга передернула плечами. И как же ты здесь оказалась, Кригга? Тебя украл Сармат?
Когда княжна произнесла имя, Кригга сглотнула.
Меня отдала моя деревня.
Малика недобро сощурила глаза и чуть наклонила голову вбок.
Как этоотдала?
В дань.
Княжна криво, нехорошо улыбнулась.
Отдала, повторила она, словно пробуя это слово на вкус. Отдала в дань. Малика медленно наклонилась к девушке, будто змея под музыку дудки. Стоило отвернуться, и вы, черви, к нему на поклон пошли?