Потому что содержащаяся там кислота раздражает больной желудок?
Ну-ну, то еще начало. Если Его Преосвященство получит весь букет болезнейподагру, геморрой и язву, то жизнь его работников сделается и вовсе достойной сожаления.
Точно, прищурился он. Именно так и говорят. Ты что, с ними общался?
Нет, Ваше Преосвященство, покачал я головой быстрее, чем следовало бы. Анатомия и физиология, как и некоторое знание о лечении простейших недомоганий, входили в мое обучение.
Простейших недомоганий, говоришь Ну да, Мордимер, что-то я позабыл, ты ведь у нас ученый.
Ого, Его Преосвященство сделался ядовит. Нехорошо. А я совершил непростительную ошибку, заставив предполагать, что считаю язву простейшим недомоганием. Когда же ты обучишься придворной жизни, бедный Мордимер?
Приказывают мне пить такую гадость, пожаловался епископ, теперь уже более жалобным тоном. Смердит, словно блевотина, а на вкус, махнул снова рукой, лучше и не говорить.
Я бы посоветовал молоко, Ваше Преосвященство, сказал я самым вежливым тоном, на который оказался способен. Едва только почувствуете изжогу, выпейте кубок свежего молока
Молока? глянул на меня подозрительно. Издеваешься, Мордимер?
Разве я посмел бы? быстро возразил я. При изжоге, язве и проблемах с желудком молоколучше всего. Уж поверьте мне.
Может, и молоко, подпер он голову. Ну, лучше молоко, чем та отрава. А может что-то опасное мелькнуло в его взгляде. Может, они хотят отравить своего епископа?
Меч Господень, Его Преосвященство, кажется, пьян сильнее, чем могло показаться! Видать, ополовиненная бутылка была не первой, что нынче гостила на столе у епископа.
Никому нельзя доверять, Ваше Преосвященство, сказал я, кроме святолюбивых мужей, таких, как вы. Если Ваше Преосвященство прикажет, устрою им допрос.
Э-э, а где потом найти других? вздохнул он наконец, покачав головой. Я уж знаю твои допросы, Мордимер. Думаешь, позабыл, как ты допрашивал двоюродного брата графа Верфена?
Я предпочел промолчать, поскольку дело было прошлое и за него мне уже перепало от епископа. Да и Верфенов кузен умер не по моей вине: я даже не успел до него дотронуться, всего лишь сердечно и спокойно объяснил принципы действия наших инструментов. А онзаморгал, захлебнулся воздухом, покраснел и отдал Богу душу. Ужасно впечатлительно наше дворянство, но я не особо желал углубляться в дискуссию на эту тему, потому лишь покорно склонил голову.
Пытал-пытал и выпытал, пробормотал недовольно епископ. А я потом объясняй, отчего мои инквизиторы убивают дворян. И почему я тогда не отобрал у тебя лицензию, а, Мордимер? насупился он.
Если, милые мои, вы задаетесь вопросом, жалел ли ваш нижайший слуга, что попросил об аудиенции у епископа, то твердо знайте: да, жалел. И куда охотней лежал бы сейчас в своей комнате, ибо компания вшей и клопов приятней ичто важнеебезопасней, чем компания Герсарда.
Ну ладно, он глубоко вздохнул. Раз уж говоришь: «молоко» попробуем молоко. Вот только срачка не нападет ли? забеспокоился Его Преосвященство. Хотя лучше срачка, чем язва. А медикам прикажу пить их же микстуры. Пусть сами испробуют, какое это удовольствие. Да, а чего ты, собственно, от меня хотел-то, Мордимер?
Я позволил себе просить вас об аудиенции, чтобы представить Вашему Преосвященству некую проблему
Проблему, прервал меня епископ. Всегда только проблемы, которые мне, сделал ударение на последнее слово, приходится решать. Ну, хорошо, он снова вздохнул. Говори, коли так.
Кратко, сжато и как можно быстрее я изложил епископу суть дела, с которым ко мне явилась Верма Риксдорф. Он покивал.
И что?
В связи с этим я хотел просить направить меня с официальным визитом в Гевехт.
Ты что, головой ударился, Мордимер? Его Преосвященство даже не рассердился. Всего лишь удивился. Думаешь, у меня нет больших проблем, чем стигматы какого-то засранчика? Если бы я по каждому из таких дел высылал инквизитора, мне бы потребовалась целая их армия.
Он задумался на миг, и я увидел, что одна только мысль об этом пришлась ему по душе. Мне жепонравилась намного меньше, поскольку всякий отряд тем более ценен, чем более он элитарен. И пусть мы не элита в привычном смысле слова, но и инквизитором не может стать кто угодно. Есть в этом и свои минусы, ибо Писание гласит: «Жатвы много, а делателей мало».
Я бы лишь осмелился напомнить Вашему Преосвященству, что делом занялись инквизиторы из Клоппенбурга. Поэтому, быть может, оно несколько отличается от остальных.
Ну да, пробормотал он, а потом быстро глянул на меня. Погоди, погоди, Мордимер, а у вас случайно нет этого проклятущего неписаного кодекса, который требует не совать нос в дела других инквизиторов, разве что вы получите официальное поручение?
Я промолчал, поскольку инквизиторский кодекс честине то, о чем я хотел бы и мог бы разговаривать с епископом.
А ты, собственно, о таком поручении меня и просишь, сказал он неторопливо. В чем дело, Мордимер? Та женщина? Красивая?
О, нет, рассмеялся я искренне. Напротив.
Знаешь их семью?
Нет, Ваше Преосвященство.
Герсард отпил глоток вина, скривился и постучал пальцами в перстнях по столешнице. Все это время он смотрел на меня.
И отчего же ты хочешь поехать?
Стигматычрезвычайно любопытное явление, Ваше Преосвященство. И как при любом чуде, здесь неизвестно, ближе оно к святости или к бесовщине. Признаюсь, это интересует меня как с сугубо теологической, так и с практической точек зрения. Ведь что есть свидетельство пробитых рук и ног нашего Господа? Грешное напоминание о минутах, когда Иисус был лишь слабым человеком, или же святой знак силы Христа, который до самого конца ждал, что преследователи узрят Его божественность и воздадут Ему должную хвалу? Христа, который пошел на муку, чтобы как можно дольше оставался у обидчиков шанс принять истину и искупить винупока не решил наконец во славе Своей сойти с Распятия, карая врагов огнем и мечом Я прервался, чтобы глотнуть воздуха.
Ты мне тут не мели ерунды, Мордимер, негромко сказал епископ. Сколько у нас людей в Клоппенбурге?
Если не ошибаюсь, трое, Ваше Преосвященство.
Знаешь кого-то из них?
Знаю, осторожно ответил я, поскольку вплывали мы в опасные воды.
Ага. Старые счеты. Обиды, авантюры и ссоры. Хочешь отомстить коллеге, Мордимер, а? Очень, очень нехорошо, рассмеялся он.
Быстрота разума Вашего Преосвященства всегда меня смущала, сказал я, склоняя голову. Но заверяю вас, что это не единственный и даже не наиглавнейший повод.
Может, это и не был изысканный комплимент, но епископ широко усмехнулся.
Потому что всех вас насквозь вижу, плуты, сказал он добродушно. Знаю как облупленных. Только с чего бы мне платить за твои развлечения? Не просветишь ли меня насчет этого, дорогой Мордимер?
Из Клоппенбурга не сообщили о деле. Я проверил последние рапорты и не нашел там ничего ни о ребенке, ни о стигматах. А женщина утверждает, что инквизиторы занялись проблемой. И отчего же тогда не информировали Ваше Преосвященство?
Нехорошо, сказал он, и тон его мне крепко не понравился. Балаган там у них в Клоппенбурге, а? Ну так навести их, Мордимер.
Он полез в ящик за бумагой, придвинул чернильницу с пером и чего-то там накорябал.
Обратись за полномочиями и деньгами. Уж ты знаешь куда, фыркнул коротким смешком. С Богом, Мордимер.
Я встал и низко поклонился.
Нижайше благодарю, Ваше Преосвященство.
Он лишь махнул рукою.
Молись, чтобы молоко мне помогло, буркнул и опорожнил бутылку вина в кубок. Ну же, проваливай, Мордимер, и оставь меня в моих горестях.
* * *
Епископская канцелярия не славилась щедростью, и денег, которые получил ваш нижайший слуга, едва ли могло хватить на путешествие. К счастью, как и все инквизиторы, я имел право бесплатного ночлега и питания в каждом из отделений Инквизиториума, поэтому знал, что в Клоппенбурге не придется платить за постой.
Верма Риксдорф снова явилась через день после моего визита к Его Преосвященству. С покрасневшими глазами, с черными кругами под ними, выглядела еще хуже, чем в прошлый раз.
У меня есть для тебя хорошие вести, сказал я. Его Преосвященство согласился на мое путешествие в Клоппенбург. Теперь нам предстоит решить вопрос гонорара
Если уж едете туда по служебной надобности Она опустила глаза и начала мять полы юбки, подол которой был щедро заляпан засохшей грязью.
Могу ехать, но ведь совершенно не должен этого делать, сказал я, погрешив против истины, поскольку теперь это стало официальным поручением и непросто было бы объяснить епископу, отчего я хочу отказаться от миссии, которую сам же и выпросил.
Но я намеревался вытянуть немного деньжат из вдовы купца Жилы: раз уж Верма Риксдорф владела богатством, отчего бы ей было не поделиться им со мною? Тем более сама она, судя по ее виду, довольствовалась малым.
Хватит ли пятнадцати крон? спросила несмело, все время не поднимая взгляда.
Пятнадцать, повторил я иронично. И с кем ты, женщина, по-твоему, говоришь, а? С нищим? я повысил голос. Если хочешь моей помощи, это будет тебе стоить пятьсот крон. Я внимательно глядел на нее, чтобы увидеть, как отреагирует на такую дурацкую сумму.
О чудо, на лице ее не дрогнул ни мускул. Может, нынче вела дела покойного мужа и привыкла к торгам?
У меня столько нет, ответила она еще тише. И меня убеждали, что вырассудительный человек, мастер.
Рассудительный человек любит, чтобы его работу хорошо оплачивали. Но коли неттак нет. С Богом, Верма.
Ах, сколь унизительные разговоры приходится вести Божьему слуге, дабы обеспечить себя деньгами на мелкие расходы. Не буду, милые мои, вдаваться в подробности торгов с вдовой Риксдорф. В конце мы сошлись на сотне крон, поскольку она торговалась умело, а мне нужно было, во-первых, ехать в Клоппенбург, а во-вторых, вели меня туда как профессиональные интересы, так и мотивы, скажем так, личные. Там, в Клоппенбурге, я некогда гостил проездом и на ужине повстречал никого иного, как Витуса Майо, которого некогда звали Мясником. Он был главой местного Инквизиториума, что, по сути, означало ссылку: тяжело сделать карьеру в Клоппенбурге, равно как и обратить оттуда на себя внимание власть предержащих.
Кем был Витус Майо? Кошмаром учеников Академии, мои милые. Работая ассистентом наших учителей, отличался он небывалой жестокостью, необоснованной злобностью и удивительной глупостью. Использовал свое положение, чтобы унижать слабых и издеваться над младшими.
Поймите меня: Академия Инквизиториумане то место, где впечатлительное дитя переживает эстетический и интеллектуальный подъем, а учителя не ходят там меж учениками, утирая их слезки да сопливые носики. Академияэто напряженное учение на грани человеческих возможностей, непрестанный труд от рассвета до заката и суровая дисциплина. Академияшкола жизни, но Майо учить нас не собирался. Он желал единственно потакать собственным прихотям, а прихоти эти чаще всего означали бесконечное издевательство. Майо не мог нас бить, поскольку право на это имели только инструкторы, да и то с согласия старших преподавателей (каковое правило было, отмечу в скобках, очень предусмотрительным), но находил множество других способов, чтобы крепко наступить своим «любимчикам» на мозоли. А ваш нижайший слуга имел несчастье принадлежать именно к «любимчикам».
Все время обучения я мечтал, что когда стану выпускником Академии, то отойду с Витусом в уединенное место и там, при помощи кулаков или палки, научу его вежливости. Позже, под впечатлением некоего достойного сожаления происшествия, мои мечты лишь обострились. Но за несколько месяцев до экзамена мой преследователь был выслан в одно из провинциальных отделений. Ну а потом желание мстить сошло на нет, погребенное под ворохом текущих дел. Однако воспоминание о Витусе Майо, о его злобных свиных глазках, прыщавых щеках и длинных бледных пальцах, которыми обычно, сам того не замечая, он шевелил, словно душил или рвал кого-то, являлись ко мне в ночных кошмарах. Теперь мне представился случай отплатить за все. Как специальный посланник Его Преосвященства и лицензированный инквизитор Хез-хезрона, я обладал намного более высоким положением. А стало бытьправом руководить клоппенбургским Инквизиториумомпо крайней мере, в рамках полученного задания. Это означало много, милые мои. И я был уверен, что Витус сойдет с ума, когда увидит полномочия вашего нижайшего слуги.
Что ж, старая пословица гласит: «Никогда не унижай того, кто ниже тебя, ибо неизвестно, не повстречаешь ли его, когда падешь». И скоро инквизитору Майо надлежало удостовериться в справедливости сих слов.
* * *
Из Хеза в Клоппенбург вел удобный, широкий тракт, вдоль которого было вдоволь трактиров, постоялых дворов и гостиниц. Тракт патрулировался епископскими юстициариями, а значит, был исключительно безопасным, даже как для околиц Хеза, которые принадлежали к наиболее спокойным местам в Империи. Меч справедливости епископа был остер и безжалостно обрушивался на выи всякой голытьбывагабондов, разбойников, грабителей и насильников, оттого купцов не поджидали никакиену, кроме платы пошлинопасности. Забавно, что епископ, который столь прекрасно управлялся с поддержанием порядка в своих владениях, никак не мог ввести подобную дисциплину в самом Хезе, где от злодеев, бандитов, девок и шулеров просто не было проходу.
Клоппенбург оказался небольшим, но богатым городком. Во-первых, здесь сходились несколько торговых путей (поэтому город жил с пошлин и работы складов), а во-вторых, местные ремесленники специализировались на красильнях и в этой профессии не имели себе равных. Некогда даже существовали планы прорыть канал между Клоппенбургом и рекой, чтобы соединить его водным путем с Хезом и Тирианом. Сразу после последней войны с Палатинатом к этой работе приставили несколько тысяч пленных, но когда исчерпался их запас, и сами планы опочили естественной смертью. Канал же быстро осыпался, заболотился и зарос. Вдобавок у местных он пользовался дурной славой: считалось, что сюда наведываются духи умерших пленников.
В Клоппенбург я въехал как раз перед полуднем. Снова был в официальных одеждах: черном кафтане с вышитым на груди сломанным серебряным распятием, черном плаще и шляпе с широкими полями. На тракте сразу делалось несколько свободней, а под клоппенбургские стены я подъехал уже словно по широкому коридору: люди у обочин, ожидавшие, пока их пропустят, стремительно расступались передо мной. Вот они, малые преимущества профессии инквизитора.
Городская стража, вооруженная окованными железом дубинами, уступала дорогу настолько же охотно, а их сержант даже склонился в низком поклоне.
Если ваша вельможность позволит, сказал он уважительным тоном, покажу вам дорогу к Инквизиториуму.
Она мне известна, ответил я и кивнул ему.
Я действительно знал дорогу, а впрочем, почти в каждом городе представительство Инквизиториума строилось или на рынке, или поблизости, чаще всего неподалеку от ратуши. Наше отделение в Клоппенбурге не было исключением. Воткирпичное двухэтажное здание, окруженное стеной с остриями поверху (как будто кому-нибудь взбрело бы в голову вламываться в Инквизиториум) и деревянными воротами, у которых стоял на посту городской стражник. Само подворье тоже было невелико. Росли на нем пара-тройка плодовых деревьев, а вдоль восточной части стены тянулись овощные грядки; там же притулился травяной огородик. К южной стене приткнулась конюшня. Ничего особенного, ничего оригинального.
Стражник, едва меня увидав, принялся отворять ворота, бормоча: «Уже, уже, ваша вельможность, прошу подождать, будьте так добры», а я спокойно ждал, пока он управится с тяжелыми засовами. Когда же я заехал внутрь, ко мне тотчас бросился конюх и подхватил поводья.
Прекрасный коник, ваша вельможность, услышал я и вежливо кивнул.
В каждом из представительств Инквизиториума есть управляющийтот, чьими обязанностями являются забота о земных, хозяйственных делах, а также встреча важных гостей. Здесь управляющий был низким плотным мужчиной с торчащими во все стороны вихрами седых волос. Одет он был в испятнанный кафтан, на рукахтолстые садовые рукавицы. Полагаю, я оторвал его от ухода за травами или овощными грядками. Что ж, как видно, в провинции и жизнь шла тихо, неторопливо.