Верно, предостаточно. Даже я бы сказал: изрядный урожай. Пригодилась бы, что ли, какая-никакая война или что
И вырезать их к песьей бабушке, бросил я полушутя-полусерьезно и сплюнул за балюстраду.
Говорят, император поведет армию на Палатинат, сказал он. Полагаете, это правда?
Ваш нижайший слуга не плавал в столь глубоких водах политики, но трудно было не знать, что молодой, едва-едва коронованный властитель грезит военной славой. А война с еретическим Палатинатом была чрезвычайно притягательна, поскольку, во-первых, принятая там вера была отвратительна, во-вторых, в тамошних богатых городах ожидала изрядная добыча. Но палатин Дюваррье не был ни глупцом, ни трусом: он превратил свои земли в одну большую крепость, вооружил и обучил городскую милицию Пожалуй, только наши феодалы все еще не верили, что городская голытьба сумеет противостоять тяжеловооруженному рыцарству. Я же позволял себе иметь несколько отличное мнение по этому вопросу, но не спешил делиться им с окружающими.
Кто знает? ответил я. Может, и вправду пришло время нести пламень истинной, святой веры
Ну-у произнес Шпрингер, и трудно было не услышать сомнение в его голосе.
Я мысленно усмехнулся. Советник Линде был рассудительным и опытным человеком. Ему было доподлинно известно, что пламень веры всегда связан с неудобствами и опасностью лишиться жизни. Особенно когда речь о том, чтобы поджечь тем пламенем владения кого-то вроде Дюваррье, не склонного к шуткам и слишком серьезно относящегося к еретической своей вере. В общем-то, в Палатинате тоже сжигали еретиков и ведьм, точно так же, как и у нас, только этим занимались не выученные инквизиторы, но ловцы ведьм. И сообщество сие, говоря откровенно, было чрезвычайно подлое.
Если позволите, пойду подремлю часок, сказал я, поднимаясь. А то ведь, зная господина бургграфа, стоит поберечь силы для вечера.
Шпрингер лукаво рассмеялся.
О, да. Будут сражения борцов и травля медведя псами. А еще нам споет сама Златовласая Ритаона как раз путешествует в Хез и задержалась в Биарритце на несколько ночей
Просветите меня, пожалуйста, прервал я его.
Златовласая Рита, повторил он удивленно. Вы не слышали, мастер? Баллады о прекрасной Изольде? Это ведь онаавтор!
Саму балладу я слышал. Но имя автора как-то выпало из памяти.
Ну так будет повод с ней познакомиться, подморгнул он заговорщицки. А там есть на чем отдохнуть глазу. Да сами увидите.
* * *
Толпа собралась на площади еще с полудня, а городская стража охраняла подступы к эшафоту и виселице. Все больше жаждущих зрелища горожан приходилось отгонять палками, но толпа не была агрессивнойлишь преисполненной энтузиазма, подкрепленного немалым количеством вина и пива.
Шпрингер не погрешил против истины: Рита и вправду была прекрасна. И неудивительно, что прозывалась Златовласой: ее светлые густые косы, сейчас умело уложенные, спадали почти до пояса. Одета она была в зеленое шелковое платье с высоким воротом, а в ложбинке меж высокими грудьми блестел скромный кулон с небольшим рубином. Рита была очень высока, почти с меня ростом, новот страннопроизводила впечатление хрупкой и изящной. На алебастрово-светлом лицеглаза цвета хмурого неба. Смотрели они умно и внимательно. Наверняка Рита была шпионкой, и, принимая во внимание ее красоту, шпионкой умелой. Мне вот только было интересно, задержалась ли она в Биарритце случайно или исполняла здесь некую миссию. Впрочем, скореепервое, поскольку непросто было вообразить, что сей город для кого-то столь важен, чтобы посылать сюда эту сияющую красу. А кому служила? Бог мой, да наверняка любому, кто мог хорошо заплатить.
Бургграф лично выложил для нее сиденье шелковыми подушками и придержал под локоток, когда усаживалась. Рита лучисто усмехнулась ему. И нужно признать, улыбка ее была прекрасной, под стать ей самой, зубы жебелыми и ровнехонькими.
Начинаем, хлопнул в ладони Линде и подал знак трубачам.
Тревожный звук труб заставил толпу притихнуть. Помощник палача сорвал темную ткань, что до поры скрывала осужденного. Чернь завыла, а стражники у помоста сомкнули ряды.
Преступник поднялся с досок эшафота. Был он высоким плечистым мужчиной со смуглым лицом и седоватыми длинными волосами. Сейчас из одежды на нем оставался лишь серый покаянный мешок с отверстиями для рук и головы.
Достойный бургграф и вы, благородные горожане, громко произнес преступник, поскольку имел право последнего слова. Я весьма сожалею вместе со всеми вами о смерти трех женщин из Биарритца
Его прервал неблагосклонный вой толпы, а рядом с виском пролетел камень. Но от следующего преступник не сумел уклониться, получил удар в лоб и пал на колени, протягивая руки к людям, словно моля о милостыне. Один из солдат тотчас подскочил и заслонил его щитом. Стражники начали проталкиваться к негодяю, кинувшему камень. Часть людей кричала, чтобы убегал, кое-кто пытался его схватить, а все вместе это вызвало замешательство и суматоху.
Бургграф фыркнул, в раздражении разводя руки:
Вот всегда так, пожаловался. И не лучше ли было сделать все в спокойствии, смирно и с уважением? Как думаете, мастер?
Наверняка лучше, засмеялся я. Но толпалишь толпа. Сейчас успокоится.
Ведь люди дожидались зрелища, а всякое замешательство оттягивало финальное развлечение.
«Мастер»? переспросила Рита, склоняясь ко мне. А можно ль спросить, отчего уважаемый бургграф вас так называет?
Вопрос был по существу, ибо в Биарритце я не носил официальной одеждычерного кафтана с вышитым на нем серебряным сломанным распятием, но одевался как обычный мещанин.
Так ведь Мордимер суть мастер веры и справедливости, знаток человеческих сомнений, ответил вместо меня бургграф с избыточным, как на мой вкус, пафосом.
Я склонил голову:
Всего лишь покорный слуга Господа.
Ин-кви-зи-тор, догадалась Рита. Но ведь вы в Биарритце не по службе, верно?
Боже упаси, снова отозвался бургграф. Он мой друг и милый сердцу гость.
Я снова склонил голову и ответил:
Это честь для меня, ваша милость.
Тем временем толпа уже успокоилась, а негодяя, который кидал камни, схватили и оттащили в сторону. Насколько я знал бургграфа, будет он столь сурово наказан, что после дважды подумает, прежде чем снова нарушать порядок.
Осужденный поднялся с колен. Лицо его было в кровион пытался стереть ее рукою, но кровь все текла из рассеченного лба.
Бог свидетель, я не виновен в тех преступлениях, крикнул он. Смилуйтесь, господин бургграф, во имя Божье. Смилуйтесь! протянул руки к ложе, в которой мы сидели.
Бургграф оперся о поручни кресла и с трудом поднялся на ноги.
Верши свою повинность, пыточный мастер, произнес он установленную формулу, будто и не слышал мольбы осужденного.
Обрадованная толпа завыла, а осужденный снова пал на колени и спрятал лицо в ладонях. Меж пальцев текли ручейки крови. Помощники палача взяли его под руки и подвели к самой петле. Да только на помосте все еще не было палача!
Теперь смотрите, сказал бургграф довольным тоном.
Снова зазвучали трубы, доски эшафота раздвинулись, и наверх выехал палач в кроваво-красной рубахе. Толпа, ошеломленная, удивленная и обрадованная неожиданным явлением, завыла во все горло. Раздались стук каблуков и свист.
Поздравляю, бургграф, сказал я. Чрезвычайно достойный эффект.
Линде аж засветился и глянул на Риту, проверяя, благосклонно ли та отнеслась к действу, но прекрасная певица сидела с милой, отрешенной улыбкой.
Палач из Альтенбурга не былчто еще сильнее удивило присутствующихв капюшоне, закрывавшем лицо. Видно, мало заботился об анонимности, а может, любил, когда дивились его красоте. Ибо, хоть ваш нижайший слуга и не знаток мужских статей, но подозревал, что палач по нраву женской половине общества. Его светлые волосы развевались на ветру, а на лице застыло выражение воодушевления. Полагаю, он мог бы добиться успеха как модель для скульптора или художника, но выбрал иной путь. И казалось мне, что не слишком долго будет по нему идти, ведь анонимность палачей не чья-то прихоть, нозащита от мести семей и друзей пытаемых да казненных.
Палач подошел к преступнику, положил руку ему на плечо и что-то прошептал в самое ухо. Скорее всего, просил о прощении, как и следует, согласно обычаю, но осужденный лишь тряхнул головой в немом протесте. Возмущенная толпа враждебно загудела. Палач развел руками и усмехнулся. Это несколько испортило эффект, поскольку даже с такого расстояния я заметил, что зубы у него неровные и почерневшие, с дырой на месте левого верхнего резца.
На эшафот взобрался худой монах с выбритой тонзурой и оперся на плечи осужденного. Я видел, что молится, поскольку губы его беззвучно шевелились. Потом монах перекрестил преступника и сошел с помоста.
Помощники связали осужденному руки за спиной, после чего приволокли к петле низкий широкий табурет и помогли преступнику на него встать. Тот, казалось, окончательно смирился с судьбой, но помощники палача были явно начеку. По прежнему опыту наверняка знали, что человек перед лицом смерти способен проявить неожиданное и сильное сопротивление. А кажущаяся пассивностьпревратиться в отчаянную, безумную ярость.
Однако сейчас ничего не сулило сложностей. Осужденный позволил накинуть себе на шею петлю (палач скрупулезно изучил веревку, едва ли не с лаской дотрагиваясь до каждого волоконца) и стоял теперь, готовый ко всему, с головой, откинутой назад.
Готов поспорить, что он умрет до заката, сказал Шпрингер.
Принимаю, сразу отозвался полноватый мужчина в вышитом золотом кафтане, который сидел за нашими спинами. Тридцать крон?
Да пусть будет пятьдесят, ответил Шпрингер.
Тогда и я войду на пятьдесят, тихо сказал высокий дворянин, сидевший за два кресла от прекрасной Риты. Я видел этого палача в Альтенбурге, господин Шпрингер, и могу поручиться: вы только что потеряли деньги.
Всяко случается, глубокомысленно изрек советник бургграфа. И не всегда, как хочется.
А вы, мастер, спросила меня Рита. Не воспользуетесь вашим богатым профессиональным опытом, чтобы сказать нам о способностях коллеги? Умело его повесит или нет? Осужденный будет дрыгать ногами до заката или испустит дух раньше?
Очевидно, сравнением с палачом она хотела меня оскорбить, но ваш нижайший слуга и не такое о себе слыхали не из таких уст. Вокруг нас установилось смущенное молчание, но я лишь усмехнулся снисходительно.
Судьба этого человекав руках Господа, ответил я. А сколь долго будет умирать, никакого значения не имеет, коль сравнить со временем адских мук, которые претерпиткак и всякий грешник, что осмелился нарушать земные или небесные законы.
У бургграфа внезапно случился приступ кашля, и Шпрингер похлопал его по спине.
Хорошо сказано, мастер Маддердин, сказал Линде, успокоившись.
Полагаю, вы просто не знаете, снисходительно сказала певица и отвернулась в сторону высокого шляхтича, что глядел на нее, приоткрыв рот.
Я же внимательно следил за золотыми руками альтенбургского самородка. Полагаю, у него была специально выделанная веревка, однако ее одной не хватило бы для удивительного повешения, которое было нам обещано. А значит, почти наверняка он постарался бы, чтобы петля не затянулась на шее осужденного, но захлестнула его подбородок.
Трубы взревели снова, а палач с размаха вышиб табурет из-под ног преступника. Но одновременно и придержал того под локоть, чтобы не слишком резко повис в петлеиначе сломал бы себе шею и тем самым лишил всех зрелища. Движение палача было молниеносным, столь же быстро он и отдернул ладонь, но я ясно видел его жест.
В этом и заключался очередной трюк. Преступник хрипел, багровел лицом, дрыгал ногами, слюна стекала у него из уголков рта. Обмочилсяпублика ответила ревом, полным восхищения.
Правда ли, что мужское естество твердеет во время повешения, а из семени, если оно падает на землю, вырастает магический корень мандрагоры? поинтересовалась Рита.
Я заметил, что она вглядывается в конвульсии осужденного с нездоровым любопытством: глаза ее расширились. Некогда мы с братьями-инквизиторами задумывались, отчего среди палачей нет женщин, и решили, что по двум причинам. Во-первых, большинство из них не сумели бы мучить и умерщвлять своих близких. Но вторая причина куда интересней. Мы знали, что оставшееся меньшинствоиз тех, кто справился бы с этим заданием, открыло бы для себя в пытках отвратительное наслаждение, граничащее с сексуальным экстазом. А это плохо сказалось бы на деле, которым следует заниматься с отстраненным профессионализмом.
Если хотите убедиться, наш уважаемый хозяин позволит вам проверить, куда подевалось семя этого человека, сказал я.
Сидевший подле певицы дворянин подскочил как ошпаренный.
Не забывайтесь! рявкнул обвиняющим тоном. Будьте-ка повежливее с дамой!
Я не слишком вежливый человек, ответил я, глядя ему в глаза, и он отвел взгляд, будто обжегся.
Рита уже открыла рот, чтобы ответить на мой выпад (и слова ее наверняка меня бы не порадовали), как вдруг случилось нечтои это позволило нам надолго забыть о недостойной внимания дискуссии. Ибо стряслось то, что не часто случается во время экзекуций и вообще не должно бы происходить, если за дело берется человек столь опытный, как палач из Альтенбурга. Веревка порвалась, и осужденный с грохотом рухнул на доски эшафота. Кланявшийся публике палач замер, а потом обернулся к виселице с выражением почти комичного недоверия на лице. И оное недоверие не давало повода подозревать его в специально подрезанной веревке. Слишком уж ценил он свое доброе имя и слишком был честолюбив, чтобы даже щедрая награда могла склонить его к обману.
Ну и дела, произнес бесцветным голосом Шпрингер, но его слова, пожалуй, услыхал лишь я, поскольку крики толпы заглушили все остальное.
Тем не менее трудно было не согласиться с этим предельно лапидарным описанием ситуации. Бургграф раскашлялся и покраснел так, будто его вот-вот хватит апоплексический удар, а Рита хлопнула в ладоши.
Невиновен! крикнули из толпы. Он невиновен!
Такова воля Божья! проорал кто-то еще.
В чем именно состоит воля Божьяо том судить не народу, и все же ситуация была очень интересной. Бургграф наконец откашлялся и теперь большими глотками пил вино, а красная жидкость стекала ему на подбородок. Отдав бокал своему слуге, он повернулся к вашему покорному.
И что мне делать?
Я только развел руками, поскольку это было не мое дело.
Пусть вешают снова! радостно воскликнула Рита, а Шпрингер, услышав ее слова, зашипел.
Так нельзя, сказал он негромко.
Толпа явно разделилась во мнениях. Одни жаждали продолжения экзекуции, другие кричали, что осужденный, очевидно, невиновен или же Бог простил ему грехи. Слышал я и насмешливые выкрики в адрес палача. Златорукий самородок тоже их услышал, и лицо его покрыл румянец. Понятное дело: произошедшее было для него будто пощечина. Он принялся оживленно дискутировать с помощниками и на одного даже замахнулся, но, услыхав смех черни, отдернул ладонь. Встал на краю эшафота, глядя в нашу сторону.
Как и все, знал, что теперь все зависит от бургграфа.
Но я ведь не могу отпустить преступника, Мордимер, шепнул Линде, а потом встал с кресла. Поднял ладонь в знак того, что хочет говорить.
Толпа стихла, все в напряжении ожидали слов бургграфа.
Уважаемые мещане! крикнул Линде. Нам повезло, поскольку с нами здесь присутствует знаток законов и обычаев, достойный мастер Инквизиториума в Хез-хезроне, лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа. Он скажет нам, как следует поступить, чтобы остаться в согласии с законом и обычаем.
Я был взбешен. Нечеловечески взбешен выходкой Линде, который пытался втянуть меня во весь этот цирк. Но, поскольку бургграф указывал на меня, встал; я видел злобную усмешку на губах Риты.
Закон и обычайсвяты, сказал я громко. А в этом случае обычай недвусмысленно заявляет: осужденный может быть освобожден, если судья, который его осудил, возьмет назад свое обвинение. Если же, напротив, будет требовать смерти, экзекуцию следует повторить. И вспомните, о чем говорит Писание: «Ибо мы не сильны против истины, но сильны за истину».
После чего я снова сел.