Заметив, что Алиса вся вымазалась в глине, Гэбриэл, как мог, помыл её и почистил её платьице и ботиночки, которые помог обуть. Задержал её ножку в своей ладони:
Какая у тебя ножка мягонькая и крохотная! Произнёс, с нежностью пряча её в ладони и гладя. И вся ты такая маленькая и прелестная! Как цветочек, анютины глазки, знаешь? Ты такая же, как он, нежная и хорошенькая
Почему тогда меня никто не любит? Печально спросила Алиса, взглянув на него с трогательной доверчивостью.
Не правда. От всего сердца возразил Гэбриэл. Тебя люблю я.
Она ахнула, прижав кулачки с переплетёнными пальчиками к груди:
Правда?! Правда-правда?! А вы на мне женитесь?
Угу. Кивнул Гэбриэл. Это огромная тайна, но тебе я могу сказать: Мы с Каем, моим другом, весной сбежим отсюда, в горы, вон туда. Станем разбойниками, и тогда я найду тебя, заберу с собой, и мы поженимся.
А что такое горы? Спросила Алиса. Гэбриэл легко подхватил её на руки и поднял повыше:
Вон, видишь?.. Такие огромные, видишь?
Это горы?! Ахнула Алиса, восторженно глядя на огромных каменных великанов в снежных одеяниях, с окутанными облаками вершинами. Это были Норвежские Горы, не самые высокиесамыми высокими были Северные, но девочке они показались такими громадными, такими таинственными и прекрасными, что это впечатление осталось с нею на всю жизнь.
Как красиво! Воскликнула она. А почему они белые?
Это снег. В горах он никогда не тает. Знаешь, как сверкает на солнце?.. Как в сказке. Гэбриэл тоже восхищался горами, и много мечтал о них.
Но снег же холодный! Как мы будем там жить?
Ну, куропатки же ночуют зимой в снегу, значит, им тепло. И под снегом трава зелёная, не замерзает.
И вы правда, меня возьмёте туда с собой?
Обязательно. Гэбриэл бережно опустил девочку на камень, присел рядом.
А как вы меня найдёте?
Что-нибудь придумаю. Беспечно пожал плечами Гэбриэл. Доктора поймаем, и будем его пытать, и он нам всё выложит, как миленький. Услышав звук колокола, призывающего их домой, он с неохотой поднялся. Вот бы вы остались здесь на пару дней, я бы тебе столько всего показал!
А что сделать, чтобы остаться? Спросила Алиса. Гэбриэл колебался. Ему безумно хотелось, чтобы эта девочка осталась с ним. Он бы заботился о ней, кормил, защищал её. Несколько секунд он всерьёз обдумывал, как бы спрятать и не отдать её, но ему достало ума понять, что это трудноосуществимо и чревато многими проблемами. Отказавшись от этого намерения, он взял её за руку и повёл к дому. И всю жизнь потом жалел о том, что не поддался этому порыву
Доктор уезжал. Гэбриэл, давно приученный к тому, что спорить, огрызаться и вообще проявлять какое-то своеволие чревато неприятными последствиями, в этот раз решился на страшный бунт: выступил вперёд и сказал:
Может, вы останетесь? Хоть на ночь. Алиса такая маленькая, ей надо поесть и отдохнутьИ получил жестокую оплеуху от Доктора.
Не смей, прошипел тот, даже в мыслях думать об этих существах, как о себе подобных! Она женщина! Маленькая, но женщина! Низшее существо, грязь, вышедшая из грязи и в грязь обречённая! Ты понял?
Нет! Огрызнулся побледневший от гнева Гэбриэл. Не смейте так говорить, она лучше вас! И новый удар опрокинул его на землю.
Плетей ему! Глухо приказал Доктор. И на ночь коленями на горох! И неожиданно вскрикнул: крохотная Алиса укусила его за руку и, вырвавшись, бросилась к Гэбриэлу, крепко обхватила его за шею, отчаянно воскликнула:
Я вас люблю!!!
Её Доктор не ударил, не смотря на весь свой гневгрубо оторвал от Гэбриэла и потащил за собой к карете. Кто потревожил осиное гнездо, и где оно было, так никто и не понял. Мамаша потом приказала работникам обшарить всё в поисках этого гнезда, но его так и не нашли. Невесть откуда взявшиеся взбешённые осы набросились на Доктора и Мамашу, жаля и кусая, и в поднявшемся переполохе Гэбриэл бросился к Алисе и закрыл её собой от страшной опасности.
Не бойтесь. Прошептала Алиса. Они вас не тронут.
Я найду тебя. Пообещал Гэбриэл. Я обязательно тебя найду!
Я буду вас ждать. Алиса погладила мягкой ладошкой его щёку. Всегда-всегда!
Свою порцию розог Гэбриэл получил, и всю ночь простоял на горохе, но утром, когда Мамаша вошла к нему, встретил её дерзким и прямым взглядом тёмно-серых, со стальным блеском, как карандашный грифель, глаз.
Забудь эту девочку. Сказала Мамаша. Тебе сказали, как ты должен относиться к таким, как она.
Я женюсь на ней. Возразил Гэбриэл, даже не морщась от сильной боли.
Я не гадалка, и не пророчица. Холодно произнесла Мамаша, не торопясь отвязывать его. Но одно могу сказать совершенно точно: на ней ты не женишься никогда.
Часть первая: Господин горных дорог
Глава первая: Гор
Через десять с половиною лет после этого события, давно забытого всеми его участниками, в городе, названия которого на тот момент мои герои не знали, во дворе дома, каменного, большого, погружённого во тьму, остановились две большие грузовые повозки с крытым верхом. Была глубокая ночь, город словно вымер, улицы были погружены во тьму и тишину. Но двое охранников, впустившие повозки во двор, какое-то время внимательно вглядывались в темноту улиц, прислушиваясь к малейшему шороху. Но было тихо. Только чуть слышно шуршала ледяная крошка, которой посыпали мостовые низкие тучи вместо снега или дождя. Убедившись, что всё в порядке, охранники затворили тяжёлые ворота и задвинули засовы. И лишь тогда с козел первой повозки спрыгнула невысокая полная, но подвижная женщина, и первым делом потёрла свои озябшие руки, приветствуя неподвижно стоявшую на верхней ступени широкого крыльца другую женщину, в полумонашеском одеянии, прямую, с холодным лицом и змеиным взглядом. У ног женщины застыл пёс, громадный мастифф, чёрный, как сажа, а за спиной, у дверишестеро охранников, очень высоких, одетых в чёрное, с закрытыми лицами.
Все здесь? Ледяным голосом спросила женщина.
Все тринадцать! Весело ответила приезжая, энергично согревая руки. Здоровёхоньки, не смотря на мороз!
Иди в дом. Я посмотрю, что ты привезла, и вручу тебе твою награду. Новеньких уже отобрали; сегодня их десять.
Маловато!
Времена такие. Ступай. Хозяйка дома подошла к повозкам, кивнула охраннику, и дверцы повозок открылись. Факелы осветили лица совсем юных девочек, с боязливым любопытством поглядывающих на неё и на собаку.
Сейчас вы тихо и чинно выйдете, и так же тихо проследуете за мной. Ни звука! Всем понятно? Меня зовут Госпожа, но вам незачем ко мне обращаться, вам вообще незачем разговаривать. Ступайте за мной, по двое.
Замёрзшие девочки молча поспешили за ней. Они были взволнованы, замёрзли и сильно нервничали, но никто не издал ни звука. Самой младшей из них было двенадцать, самой старшейсемнадцать, но большинству было четырнадцать. Воспитывались они на ферме, как и та, где когда-то встретились Алиса и Гэбриэл, находящейся в глуши, и воспитывали их сурово, даже жестоко. С утра до ночи они работали на ферме, выполняя самую грязную работу, мыли, пололи сорняки, ухаживали за животными. Их ничему не учили, даже шить и готовить; болтовня наказывалась, вольности наказывались, лишние вопросы наказывались. Одевали их в бесформенные серые халаты, белые передники и серые косынки; ничего более красивого и яркого девочки в жизни не видели. Воспитывала их женщина, велевшая называть её Матушкой, и точно так же девочки не знали имён остальных людей, присматривающих за ними. Каждый вечер Матушка перечисляла их проступки, и порола их, каждую соответственно её вине; хоть девочки были в целом послушными и молчаливыми, как от них и требовалось, без порки всё равно дня не проходило, как бы они не старались. Самым страшным преступлением считалось непослушание или сопротивление; девочек, склонных к этим страшным грехам, наказывали чаще и суровее, и заставляли носить жёлтые ленты на рукаве. Развлечений не было, но девочки есть девочки: все они, тайком от Матушки, всё-таки позволяли себе маленькие шалости и вольности, плели себе венки, колечки из трав и ягод, инстинктивно стремясь украсить себя и как-то раскрасить свою жизнь. Тайком от Матушки они дружили, играли в какие-то нехитрые игры, и если им запрещали развлекаться, то они жили в очень красивом месте, и любоваться красотой окружающего мира им никто не мог запретить.
Вслед за Госпожой девочки пришли в сумрачный зал, где им велели снять верхнюю одежду и сесть за широкий стол, на котором стояли печенье в оловянных блюдах и подогретое вино. Сегодня девочек не кормили и не давали пить, поэтому, едва им позволили, они мгновенно съели печенье и выпили вино.
Слушайте меня. Заговорила Госпожа. Ваше воспитание закончено, вы, подкидыши, рождённые от противоестественной связи людей и эльфов, давно объявлены вне закона, и если бы не мы, вас давно бы придушили или утопили, как щенков, которые никому не нужны. Мы подобрали вас, кормили, защищали, и пришла пора за это платить. Всё, что с вами будут делать, правильно, законно и необходимо для вас же. Ваша обязанностьпокоряться всему и беспрекословно делать всё, что вам прикажут. Что бы вы об этом ни думали. Послушание, покорность и безмолвиевот ваша жизнь отныне. Вы принадлежите нам, и мыОна говорила, а девочки, согревшись, клевали носами и одна за другой засыпали, уронив голову на стол. Когда уснула последняя, Госпожа хлопнула в ладоши, и мужчины в чёрном вошли в зал, сноровисто раздели девочек и, обнажённых, выложили рядком на стол. Госпожа придирчиво осмотрела их: зубы, волосы, кожу, пальцы, гениталии и ноги.
Семь кватронок, пять полукровок и одна эльдар. Заметила, окончив осмотр. Все в самом деле здоровые, и привлекательные. Почему эльдар такая взрослая?
У них поздно течка начинается. С поклоном напомнила Матушка. Как раз после Нового года впервые кровь пошла. Нелюдь!
Получи свои деньги. Сказала Госпожа. По дукату за кватронок, по триза полукровок, и пятьза эльдар. Она прошлась, разглядывая девочек, остановилась возле полукровки, беленькой и нежной, лет тринадцати на вид. Эта останется, остальных уносите.
Мужчины в чёрном одели девочек в холщовые рубашки, и Госпожа проводила их в погреб, где неожиданно, в бочке из-под масла, открылся ход, уводивший вниз, в темноту. Закрыв за последним из них дверь, женщина вернулась в зал в сопровождении пса, который заскулил и попытался облапать спящую девочку, но Госпожа строго прикрикнула на него:
Сидеть, Бут! Спокойно. Не сейчас.
Пёс замер, всем своим видом выражая молчаливый протест: нет, сейчас! Хвост вытянулся, не виляя, взгляд маленьких красных глазок
был недобрым, угрожающим. Из горла, прикрытого железным шипованным ошейником, вырывалось глухое рычание, с вспененных брылей текла слюна. Гор ненавидел собак. Весёлых, преданных и дружелюбных псов-приятелей в его жизни не было, были лишь вот такие: злобные, кровожадные, свирепые твари. Он напрягся в полуприседе, глядя псу в глаза. Гор был обнажён, только чёрная маска, простая и плотная, прикрывала верхнюю часть лица, оставляя открытыми только рот, сейчас оскаленный почти так же, как у пса, да подбородок. Тело было покрыто ореховой настойкой, превращая его светлую, не знавшую солнечного света уже почти десять лет, кожу в смуглую, соответствующую его прозвищу. И он, и здоровенный мастифф, в точности такой же, как у Госпожи, сейчас находились на небольшой, метров четырёх в диаметре, арене, посыпанной песком, уже обильно политом кровьюэто был не первый поединок сегодня. На каменных ступенях вокруг арены, покрытых роскошными коврами и звериными шкурами, располагались зрителивсе, как один, мужчины, тоже обнажённые и тоже в масках, только роскошнее. У одних были синие, с золотом, у другихкрасные с золотом, их было меньше всего, и у третьихчёрные с золотом. Кто-то угощался вином, кто-топодростками-полукровками. В основном, мальчиками.
Пёс, всё ещё стремясь инстинктивно избежать поединка и запугать противника, оскалился страшно, захрипел, сделав вид, будто сейчас броситсяи Гор тоже зарычал, почти, как зверь. И пёс бросился на него, целясь в горло.
Это был момент истины: успеет Гор, или умрёт. Он знал, чего от него ждут, ради чего зрители платят золотом и торчат здесь сегодня. Успел: перехватил оскаленные челюсти почти у самого лица, и зрители затопали, закричали, засвистели оглушительно, многие подскочили, в азарте наклоняясь вперёд и вниз, туда, где Гор боролся с псом, тоже отчаянно сражающимся за жизнь. Даже мальчишки, которых ненадолго оставили без внимания, тоже уставились на арену, азартно прикусив губы или напротив, приоткрыв рты. Пёс бесновался, вырываясь, его лапы яростно рвали тело Гора, оставляя глубокие порезы, голова извивалась в железном захвате. Гор исхитрился поудобнее перехватить эту голову, прижимая тело пса к себе и лишая того возможности царапаться; напрягся, лицо покраснело, мускулы на шее, руках, плечах и даже на спине вздулись и окаменели, перевитые венами. Пёс рвался, хрипел, наконец, заскулил и завизжал, как щенок, когда Гор победил, сломав ему челюсти. Он кричал, как человек, когда Гор, зная, чего от него ждут, перехватил его поудобнее и сломал ему хребет о своё колено под восторженные рёв, свист и вопли. Животное агонизировало; не смотря на свою ненависть к собакам, Гор испытывал сильное желание прекратить его мучения, добив его, но он знал, что зрителям это не понравится, и просто стоял, зная до долей секунды, что теперь будет и как ему поступать. Картинно, играя безупречным телом, по которому ручейками текла кровь из порезов, он развернулся к чёрному провалу под арену, из которого в этот самый миг вышел ещё один полукровка, и тот час же арена начала заполняться водой, превращая смесь песка и крови в жидкую грязь.
Если Гор своим сложением оправдывал имя, данное ему в честь античного божества: был высоким, даже через чур высоким, на голову выше любого высокого человека и даже эльфа Ол Донна, которые считались самым высоким народом на Острове, но при том стройным, тонким в поясе, широкоплечим, скорее изящным, чем мощным, с мускулами не бугрящимися повсюду, а красиво играющими под кожей, то и Арестак звали его нового соперника, тоже в полной мере ему соответствовал. Он был ниже ростом, с более рельефной мускулатурой, не таким длинноногим: истинный бог войны, выточенный из мрамора. Каждая мышца его была безупречно вылеплена и отчётливо выделялась на его обнажённом теле, покрытом бронзовой пудрой.
Что, глумливо сказал Арес, двигаясь по кругу по колено в грязи и давая зрителям возможность полюбоваться собой, »», за»чил пёсика и возомнил себя о»нно крутым? Сквернословия от них тоже хотели зрители, которые насладились агонией и смертью пса и теперь жаждали зрелища полегче. А с мужиком попробовать слабо?
А не пойти ли тебе на «й, у»ок? Сплюнул Гор, тоже кружа по арене. Пока по матюгальнику не в»»ли? Танец их тел, без всякого преувеличения и пафоса прекрасных, завораживал и возбуждал стремительно сомлевающих зрителей.
Вали его!!! Непонятно, к кому обращаясь, завопил кто-то, и Гор и Арес стремительно бросились друг к другу, сцепились, меся грязь.
Хэ сказал, сегодня ты побеждаешьБыстро прошептал Гор. Но не сразу, а после того, как вроде бы я
ПонялСквозь стиснутые зубы бросил Арес. Игра была им знакома и осточертела до «не могу». Они боролись, а зрители стремительно делали ставки, азартно подбадривали бойцов и наслаждались зрелищем. Очень быстро от коричневого и бронзового великолепия борцов не осталось и следа под слоем грязи, а у Горагрязи, смешанной с кровью. Но, не смотря на кровь и боль, он побеждалего физическая сила давно стала легендарной в Садах Мечты. Он осилил бы Ареса в первые две минуты, и они оба это знали, но Хозяин распорядился иначе, и они подчинялись. Гор практически взял верх, схватив соперника за горло и почти утопив в грязи, но Аресвот неожиданность! извернулся и бросил в грязь Гора, лицом вниз, для надёжности сев на него верхом. Стройный рыжеволосый кватронец пошёл по рядам с чашей, в которую дождёмзолотым дождём, сыпались монеты. Юноша был не менее красив, чем Гор и Арес, но иначе: он был явно моложе, ему было не больше восемнадцати, ниже ростом, чем Гор и Арес, не такой мужественный и брутальный, более гибкий, менее мускулистый. Но по своему и он был великолепен, что признавали все зрители, кидавшие ему монеты и норовившие потрепать его по какой-нибудь части тела, особенно по ягодицам. Локитак звали рыжеволосого, не обращал на это никакого внимания, захваченный происходящим на арене. Старшие в подоплёку своих боёв его не посвящали, и Локи искренне считал, что в этот раз победил Арес, чему был несказанно рад: Гора он боялся и ненавидел. Со злорадной дрожью во всех своих внутренностях Локи следил исподволь за тем, как Арес макает Гора лицом в грязь, вынуждая признать его победу, и слушал, как тот матерится и плюётся.