Очень рада, но я ничего для вас специально не делала.
Я понимаю. Но когда такой клиент, как вы, доволен, то и другим удача прет. Это всегда так бывает меня интуиция никогда не подводила, а я в бизнесе давно.
Услышать это было чертовски приятно. Хотя Питер Сольц и не такой крутой, как мистер Тартц
Большим утешением были письма от читателей моих записок о практических занятиях по волшебству. Многие утверждали, что их мир изменилсяони тоже заметили чудеса в своем районе, а двое даже поступили в школы волшебников по месту жительства. Все эти люди были очень милы. Они предлагали услуги и помощь, многие из них оказывались яркими и интересными, но им всем было далеко до мистера Тартца. И все же письма меня подбодрилинастолько, что я опять поверила в себя и решила открыто носить на работу медальон из волшебной яшмы.
Это продолжалось ровно два дня. А на третий пришло письмо лично от мистера Тартца, уведомляющее, что я переведена в филиал фирмы, расположенный на другом конце города, а посему должна немедленно сдать секретарю пропуск в главное административное здание. Письмо также содержало запрет писать или звонить ему личноничего, кроме раздражения, это не вызовет.
И вдруго чудо! вместо огорчения я ощутила, что гора с плеч свалилась и развязался давно и крепко затянутый узел. Раньше я оправдывала мистера Тартца, надеясь, что мои неприятностиследствие проделок его ревнивых поклонников, и сам он вряд ли опустится до такого. А теперь я поняла, что они действовали по его указанию. В конце концов кто и по какому праву будет указывать что мне носить, при условии, что я не нарушаю дресс-код?
Я шла по коридору, а коллеги прятали глаза, некоторые не здоровались и даже демонстративно отворачивались.
Когда я сдавала пропуск секретарю, то оказавшийся рядом мистер Дарман не преминул заметить, глядя куда-то вбок и неизвестно к кому обращаясь, что платить черной неблагодарностью за доброту стало нормой в наши дни. И еще добавил, что мистеру Тартцу впредь придется быть осторожнее в подборке кадров.
Что вы имеете в виду? спросила я прямо.
И он пояснил, что меня взяли на работу несколько лет назад без всякого опыта и рекомендаций, а теперь я могу указывать в резюме, что работала под началом самого Тартца и, к тому же, перечислить все проекты, в которых была задействована. И если я отплатила ему черной неблагодарностью, то не должна удивляться тому, что он не хочет больше меня видеть.
В этих словах была только доля правды. Мистер Тартц втянул меня в свою сферу влияния и несколько лет аккуратно отмерял дозу положенных мне искр, которыми я пользовалась в свое удовольствие и училась у него, чему могла. Благодаря ему я поверила в себя. Он научил меня не только смотреть, но и видеть. Разумеется, этот навык сыграл роль при поступлении в школу волшебников. Но только после нескольких уроков в школе я поняла, что работаю под началом волшебника высокого класса. Возможно, он ждал, что я поделюсь с ним новыми впечатлениями, попрошу совета и помощи. А я не сделала этого, большей частью из-за стеснения и робости. Да и неудобно было отвлекать столь важную персону, как мне казалось, по пустякам. Хотя что скрывать: я хотела, чтобы мистер Тартц сам все заметил и поздравил меня. Я хотела, чтобы он мной гордился и поручал бы мне новые, уже объемные проекты.
Что касается торжествующего мистера Дармана, то даже медальона не требовалось, чтобы разглядеть его грани, и я ужаснулась его страху перемен. Он слишком долго вращался вокруг мистера Тартца и тот буквально перекроил его на свой манер. Бедный Дарман теперь полностью зависел от владельца фирмыон был его приставкой, если можно так сказать о человеке. Он прекрасно знал, что, потеряв расположение Тартца, вряд ли сможет занять такой же пост в другом учреждении. «Предательство» неблагодарного работника каждый раз вгоняло мистер Тартца в ступорон грозился продать фирму и провести остаток жизни в путешествиях и написании мемуаров. Это было бы равносильно концу карьеры мистера Дармана и других тенейони не могли существовать самостоятельно.
Мистер Дарман не скрывал своей радости по поводу моего перевода в отдаленный филиал фирмы. А ведь он был одним из моих первых наставников, всегда поддерживал и, как казалось, мне симпатизировал. И все же укрепившиеся в своих позициях работники были куда опаснее для него, чем новички.
Тем не менее, реакция владельца фирмы на мой медальон указывала на нечто большее, чем обычное раздражение из-за зарвавшейся выскочки. Переизлучатель мистер Тартц сбрасывал меня с орбиты, потому что я не подходила больше на роль его тени вот оно что. Я настраивалась на источники самостоятельно, а положенные мне дозированные искры использовала по собственному усмотрению. Я больше не была частью его игры, его планов. Кем же я была теперь? Кем становилась?
Рассмотрев в объеме страхи мистера Дармана, я поняла, что они напрасны: мистер Тартц никогда не оставит дело, потому что и сам не сможет существовать без своих спутников, и продолжит нанимать специалистов без опыта работы и рекомендаций. И чем они зеленее, тем лучше для него: больше вероятности, что он воспитает их нужным ему образом, постепенно превращая в свои тени. Конечная же цель мистера Тартца оставалась для меня неясной.
На новое место работы мне приходилось добираться полтора часа на метрофилиал фирмы находился в заброшенной части города. Домой я возвращалась поздним вечером и очень уставшая. Я брела домой, низко опустив голову, и думала: «Куда меня завело это волшебство?» Я потеряла влиятельного покровителямиллионера и красавца, доходы уменьшатся, школа закрыта, и что же делать теперь? Чего стоит мое волшебство без поддержки и связей? Люди, присылавшие мне письма, ждали от меня новых чудес, а я не могла разобраться даже с собственными проблемами. От этих грустных мыслей меня на мгновение отвлек мальчик, всучивший рекламный листок. На следующем перекрестке, перед тем, как по обыкновению выбросить листок в урну, я мельком взглянула на него. «Госпожа Тереза. Гадания, снятие порчи, предсказания будущего».
Я остановилась, вернулась, вытащила листок из урны и прочитала адрес«Залив Овечьей Головы, 225».
В темноте возле дома 225 топталась массивная фигура, закутанная в длинную цветастую шаль.
Я уже закрываться хотела, но почувствовала, что залетит сейчас кто-то, с орбиты сорвавшийся, хрипло проговорила фигура. Кажется, моя контора становится чем-то вроде пункта для падающих звезд Пойдем, поговорим, хотя ясно, что говорить нам не о чем. Но я тебя хоть развлеку немного, глядишь, и настроение поднимется, а настроение в нашем делеэто все.
И госпожа Тереза потащила меня в ближайшую кофейню.
Почему нам не о чем говорить?
Ну, я тебя спрошу, хочешь ли ты отомстить всем сволочам. Ты сначала загоришься и спросишь, как это сделать. Я отвечу, что это можно сделать при помощи любого предмета, который обидчик держал в руках, любого, дай мне хоть пуговицу от его пальто оторвавшуюся, газету, конфетный фантик, иза небольшую плату я такие помехи на него напущу, и такие заслонки на его каналы поставлю, что он сам к тебе приползет и взмолится. Посопротивляется немного, а потом согласится на все твои условия, потому что помехи и заслонкидля него самое страшное.
Да нет у меня такого предмета. Пропуск, лично им подписанный когда-то, и тот у меня забрали
Есть. У всех есть такой предмет. Сейчас ты о нем вспомнишь, но, как только вспомнишь, так сразу решишь, что подобные действия недостойны волшебницы того класса, к которому стремишься.
Точно! Есть такой предмет, есть! Открытка праздничнаяон лично подписывает открытки всем подчиненным Спасибо, но я приберегу эту возможность на крайний случай.
Ну вот, ты в крупные фигуры метишь, а япо мелким пакостям специалист.
Мы вошли в кафе, госпожа Тереза обвела взглядом посетителей и сказала едва слышным шепотом:
Что за компания тут шумная! Девчонки слишком болтливые, трещат, как сороки нечего им тут делать. И остальным тоже. Мужичок лысенький с блокнотом пусть остается и парень очкастый с ноутбуком. Остальныемарш отсюда.
В тот же момент шумные девочки, не допив кофе, поспешили к выходу, на ходу накидывая курточки.
На улице, прямо перед окном, у которого располагался наш столик, остановились, видно, только что встретившиеся старые знакомыедве пожилые пары. Мужчины пожимали друг другу руки, а женщины радостно обнимались.
Так не пойдет, прошептала госпожа Тереза. Вы мне, милые, улицу загораживаете. А мне нравится смотреть на праздничные огни. А ну-ка разошлись быстренько.
Мужчины тут же потянули своих жен прочь, а те то и дело оборачивались и посылали друг другу воздушные поцелуи.
Я восхищенно посмотрела на госпожу Терезу, а та самодовольно улыбнулась, направилась к прилавку, принесла два чашки кофе и блюдце с ореховым печеньем, сняла свою шаль и уселась поудобнее. Была она румяна и черноброва.
В общем так, я тебе предложу плюнуть на всех и пойти ко мне в партнерши, если с деньгами совсем туго будет, а ты брезгливо плечами передернешь, и зря. Я могу научить врать клиентам, в смысле, правду от них скрывать. А ты, подумав, тоже откажешься, но прибережешь эту возможность на случай, если волшебство тебя не прокормит.
А врать зачем учиться?
Как зачем? Ну вот глянь на нее, она указала на хорошенькую китайскую девочку с двумя тонкими черными косичками, мать которой отошла к прилавку.
Я глянула и обомлела: на моих глазах девочка плавно превратилась в китайскую старушкусухонькую, сморщенную, но улыбчивую, с озорными искорками в черных щелочках глаз. Секундаи старушка опять стала девочкой. Эта трансформация происходила несколько раз: девочка и старушка, казалось, переливались друг в друга. У меня закружилась голова и я прикрыла глаза ладонью.
Э, да ты еще фокусироваться не умеешь, чтобы всю линию увидеть в одночасье, сказала госпожа Тереза, поэтому начало линии и конец сворачиваются в круг. Но даже и так можно сказать, что девочка проживет долгую счастливую жизнь, здоровой будет. И характер у нее хороший, видишь? Увидеть конец земного пути, как поэты говорят, для нашего брата легче всего. А по нему можно судить о многом. В этом случаеи врать не нужно. Да ладно, открывай глаза, ушли они.
Я молчала под впечатлением от увиденного.
Да забудь ты о девочке этой. Ты о себе побеспокоиться должна. Ну, если надумаешь, я всему научу, когда ломка кончится.
Ломка?
А ты думаешь легко с орбиты соскакивать?
Нам больше не нужны были слова. Мы и так понимали друг друга. Я довольно долго пробыла в поле мощного переизлучателя и теперь без его искр могу заболеть. Потребуются усилия и время, чтобы ломку эту превозмочь. Но что случилось, то случилось и исправить ничего нельзя, а переживать по поводу того, чего не исправишьне имеет смысла.
Если ты не научилась прогибаться до сих пор, так уже вряд ли научишься, заключила госпожа Тереза. Конечно жаль, что все в мире решают связи. Но тебе пора налаживать связи другого порядка, объемные. Тартцтип переизлучателя, который охотно помогает слабым. А если ты ему ровня, то его помощь вам обоим во вред пойдет. Так что лучшее, чего ты можешь пожелатьэто чтобы он и его компания забыли о тебе как можно скорее.
Я ему ровня? Этого не может бытьгоспожа Тереза просто хочет меня утешить.
Но в другом она оказалась права. Без мистера Тартца жизнь на первых порах показалась тусклой и лишенной смыслая действительно страдала без его искр. Когда я работала в главном административном здании, он давал мне несколько заданий сразу, с разными сроками выполненияот двух недель до нескольких месяцев. То есть, я думала о нем и его заданиях постоянно, даже во сне. Когда он уезжал, его приближенные помещали на дверь кабинета присланные им фотографии. А он сам посылал мне и другим работникам мейлы и даже настоящие открытки на домашний адрес. И звонил иногда: «Привет, я помню о вас в далекой Индии» или «Увидел статуэтку и подумал, не купить ли вам ее в подарок». Конечно, работникам было приятно личное внимание владельца фирмы. Я даже не осознавала, до какой степени он сам, его задания и желание заслужить его похвалу заполняли все мои мысли. И теперь я мучилась и ходила на сайт мистера Тартца, где он каждый час вывешивал новую картинку, афоризм, новость или мысль дня. Похоже, он ни минуты не мог выдержать, чтобы не напомнить о себе, не излучиться в мир любым способом. Ему зачем-то нужно было, чтобы о нем думали как можно больше, вспоминалиего или его искрыкак можно чаще. При помощи объемного видения я пыталась узнать, какие проекты он сейчас затевает. Иногда мне удавалось обойти его заслоны, но не покидало ощущение, что я, как бедный родственник, стою перед запертой дверью, надеясь, что обо мне вспомнят и пригласят к чаю. Сначала я мечтала о том, что, когда стану знаменитой волшебницей, мистер Тартц придет и скажет: «Простите меня! Вернитесь! Без вас мне не справиться с очередным проектом!» А я отвечу тихо: «Спасибо, нет». Тогда он подошлет мистера Дармана, тот будет умолять меняи тогда я, пожалуй, сменю гнев на милость, но поставлю свои условия. Потом я мечтала, чтобы мистеру Тартцу понадобилось нечто, что только я одна в целом мире могла бы для него сделатьволшебное или профессиональноевсе равно. И чтобы он обратился ко мне, и я, светло улыбнувшись, выполнила бы все, что он просил. Я сделала бы это в память о прекрасных моментах совместного творчества. И тогда бы он понял, кого потерял все же мало кто знал, как катастрофически он одинок. Попутно я мысленно упрекала его в том, что он ослеп от собственных лучей, потерял почву под ногами и, похоже, не осознает, что он не единственное солнце в этой Вселенной.
Все это мешало мне изучать мир, объем и практиковать волшебство. Это была ломкаее надо было перетерпеть. Я пыталась сосредоточиться на положительных моментах. Да, мне трудно без привычной подпитки, зато не надо больше думать, понравится ли моя работа мистеру Тартцу, гадать, что вызовет его улыбку, чтогнев, а чтораздражение. В какой-то момент меня осенило, что его проекты не так уж и интересны, а мое участие в них было продиктовано снобизмом и честолюбием. Это было началом выздоровления. Интерес к его окружению тоже стал гаснуть. Оказалось, что его приближенные были привлекательны только в его лучах, возможно, как и яв их глазах. С тех пор, как меня перевели в филиал, коллеги резко сократили общениеодни сразу, а другие несколько позже, выдержав из приличия паузу, но зато третьи, что интересно, наоборот, предложили дружбу, и я не была уверена, от чистого ли это сердца, или из необходимости держать меня под контролем. Раньше я сама, не задумываясь, ответила бы на дружбу любого из окружения мистера Тартца только потому, что он был «из окружения мистера Тартца». А сейчас я честно спрашивала себя: интересен ли мне этот человек?
Сам мистер Тартц постоянно всплывал в моем сознании и я подозревала, что он настраивается на мои каналы. Но я ошиблась. То есть, он мог бы это сделать без труда, но я больше не была ему интересная играла по своим правилам. То, что всплывало в сознании, было записью, обычной записью, запрограммированной срабатывать в ответ на ключевые слова или ассоциации. Вероятность того, что я говорю его словами, присутствует и сейчас, но я не уверена, что должна полностью освободиться от его влияния. В конце концов, можно отовсюду брать полезное и интересное, если пропускать все через собственные фильтры.
Новый рабочий режим был менее гибким, возвращалась я поздно и очень уставшая, и выходных среди недели у меня больше не было. Я стала реже бывать в спортзале и значительно сократила прогулки по набережной. И однажды призрак нарядной старушки подстерег меня в холле и пожурил, что я плохо забочусь о своем первичном облике. Нарядная старушка сообщила мне, что Дорис Грумель, моя дальняя родственница, а ее старая приятельница, не получила права использования своего облика, потому что недостаточно хорошо заботилась о его сохранении в период земной жизни, а именнопроводила слишком много времени в душных задымленных кабачках, не говоря уж об остальном, о чем ей упоминать не хотелось бы.
Личность загадочной Дорис Грумель мне удалось установить через объемное видение с небольшой помощью госпожи Терезы. В конце девятнадцатого века старший брат моего прапрадеда уехал в Америку, где работал подмастерьем портного, а потом женился на дочери хозяина ателье. Дорис Ковач, по мужу Грумель, и была одной из его дочерей, а значит приходилась мне троюродной прабабушкой.