Кого? Кого потеряла?
Нового козла, Самсона. Самсон пропал. Прости
Эдвард окинул взглядом темные заросли.
Ничего, отыщем.
Нет, Эдвард, ты вначале дослушай. Самсон погиб. В яму упал. Упал и и сгинул с концами.
Осознав, что это для них означает, Эдвард переменился в лице. Без козла, без производителя, потомства от козочек по весне не дождешься.
Это точно?
Еще как, Эдвард. Вон вон пещера, а внутри яма глубокая, слегка запнувшись, ответила она и ткнула пальцем назад, за плечо. Он там, на дне. Я так виновата так виновата перед тобой я
Подняв руку, Эдвард обнял Абиту, привлек к себе, что проделывал крайне редко. Объятия вышли неловкими, скорее, отеческими, как и все его знаки внимания интимного толка, однако Абита знала: муж изо всех сил старается ее утешить.
Эдвард, ты меня что же, не слышишь? отстранившись, удивилась она. Самсон пропал из-за меня. Из-за меня. Ты же сердиться должен. Полное право имеешь.
Оставим эти тревоги на завтра, сказал он. Утро вечера мудренее. Будет на то воля Господа как-нибудь проживем.
На глаза навернулись горячие слезы слезы злости на Эдварда и не только. Нет, он, как всегда, из себя не выйдет, а лучше бы разозлился, лучше бы обругал ее, на чем свет стоит: может, тогда Абита злилась бы на собственную безголовость хоть чуточку меньше.
Это вовсе не Господь оставил калитку незапертой, зарычала она. Это я, я! Я во всем виновата. Нельзя же всю жизнь во всем винить Господа. Не выйдет из этого никакого
Довольно! с неожиданной резкостью оборвал ее Эдвард.
Однако Абита, уловив кроющуюся за резкостью слабость, решила ни на чем не настаивать, уступить: пусть без помех разбирается во всем по-своему.
Довольно, прошептал Эдвард и, развернувшись, усталый, подавленный, двинулся по склону оврага наверх, к дому.
Оглянувшись на темный зев пещеры, Абита последовала за ним.
Приближаясь к дому, Абита увидела белого жеребца, привязанного у крыльца.
«О нет, только не сегодня!»
Эдвард замедлил шаг. На миг Абите показалось, что он развернется и уйдет, однако муж шумно перевел дух и направился в дом. Абита двинулась следом.
Старший брат Эдварда, Уоллес, развалился в кресле, закинув ноги на стол. Те же, что и у Эдварда, волнистые волосы, карие глаза, высокий лоб, однако на этом все сходство заканчивалось. Во всем остальном Уоллес огромный, широкоплечий, развязный в разговоре и поведении, с квадратной челюстью, бравого вида малый, с какой стороны ни взгляни отличался от брата разительно.
Эдвард! воскликнул Уоллес, смачно жуя ветчину.
Перед тем, как отправиться в лес, Абита накрыла стол к ужину, и Уоллес не постеснялся угоститься одним-двумя небольшими ломтиками ветчины. Увидев это, Абита едва сдержала крик возмущения: ни солонины, ни ветчины у них больше не осталось, и денег на пополнение запасов в ближайшем будущем не предвиделось.
Тем временем Уоллес окинул взглядом ее измазанное грязью платье и волосы.
Осмелюсь спросить э-э
У нас козел пропал, сказал Эдвард, не добавив больше ни слова.
О-о понимаю, откликнулся Уоллес и вновь вонзил зубы в ломтик ветчины. Жаль, жаль. Соболезную. Надеюсь, ты, брат, не возражаешь? спросил он, подняв повыше огрызок мяса. Путь сюда был неблизок, а я до сих пор не ужинал.
«Прекрасно же знаешь, что мы возражаем», подумала Абита и перевела взгляд на мужа.
Как ей хотелось, чтоб муж призвал этого типа к порядку!
«Не спускай ему этого с рук, Эдвард. Скажи хоть, что мог бы из вежливости разрешения подождать! Один-то раз в жизни не позволяй ему вытирать о себя ноги!»
Э-э, протянул Эдвард. Что ж да, возможность поделиться дарами Господа дело хорошее.
Абита, продолжал Уоллес, принеси-ка мне капельку Эдвардовой медовухи. Горло промочить нужно: я ведь к вам с кой-какой новостью.
Однако Абита спешить никуда не стала. Во-первых, не в том она нынче была настроении, чтоб этот наглец ею командовал, да еще в ее собственном доме, а во-вторых, медовуха у них тоже подходила к концу. На исходе зимы почти со всеми припасами сделалось туго, и не в последнюю очередь из-за сидящего перед ней.
Подождав малость, Уоллес утер рукавом жирные губы и повернулся к Эдварду.
Что на нее нашло?
Абита, подай медовухи, велел Эдвард.
Но, Эдвард, ее осталось-то
Абита, сурово оборвал ее муж.
Эдвард, я
Абита! рявкнул Эдвард. Живей!
Уоллес заулыбался, откровенно позабавленный их перебранкой.
Ну и терпелив же ты, братец! Да, спору нет, нравом ты у нас кроток, но не слишком ли кроток, а? Конечно, я ведению хозяйства тебя учить даже не думаю, но, знаешь, уж лучше твердая рука дома, чем порка в деревне, на общинной площади.
Раскрасневшаяся от возмущения, Абита развернулась и твердым шагом направилась к буфету. Она хорошо, слишком хорошо знала: на людях пуританской женщине надлежит держать рот на замке, а со всеми мужчинами держаться неизменно почтительно и покорно. Это ей вдалбливали в голову с самого дня приезда, и в поучениях Уоллеса она, черт побери, совсем не нуждалась. С шипением втянув в себя воздух, чтобы хоть чуточку успокоиться, она открыла дверцу буфета и сняла с полки кувшин медовухи. Последний кувшин и то, судя по тяжести, почти допит.
Ухватив с полки кружку, Абита наполнила ее до половины и с грохотом водрузила на стол перед Уоллесом.
Да, когда эта рассердится, по ней все сразу видно, с усмешкой заметил Уоллес. Вон, щеки-то что малина!
Ты говорил, будто с новостью к нам? напомнил ему Эдвард.
Усмешка с лица Уоллеса разом исчезла.
Присядь-ка, Эдвард, сказал он, залпом опорожнив кружку. Абита, Эдварду тоже кружку подай.
Эдвард подсел к столу. Абита принесла ему кружку и налила медовухи.
И мне еще малость плесни, постучав по своей кружке, велел Уоллес.
Абита взглянула на Эдварда, а когда Эдвард кивнул, вылила в кружку Уоллеса последние капли едва хватило, чтоб дно прикрыть.
Скрыть разочарование Уоллес даже не пробовал.
Больше нет, отрезала Абита. Эта последняя.
Да-да, куда ни глянь, всем сейчас нелегко, вздохнул Уоллес и призадумался, собираясь с мыслями. Эдвард, похоже, мы с тобой здорово влипли.
Вот как?
Уоллес откашлялся.
Я с табаком старался, как мог это известно всем, так?
Над погодой властен только Господь, сказал Эдвард.
Это уж точно. Точней не бывает, продолжил Уоллес. Сам знаешь, я ничего не жалел, ни в чем не скупился пустился на жуткие хлопоты и расходы, чтоб раздобыть приличный сорт, тот самый новый, душистый лист, суливший такие надежды. Все сделал верно. Но да, ты совершенно прав, дождь вызвать мне не по силам. На это способен только Господь.
«А, так теперь у тебя погода во всем виновата? подумала Абита, едва сдержавшись, чтобы не хмыкнуть. Погода тебя, значит, заставила табак сеять, хотя куча народу предупреждала: в саттонской почве табак не уродится. Но разве ты, Уоллес, хоть кого-то послушал? Нет, ты же у нас самый умный! Умнее всех».
Уоллес на время умолк. Лицо его исказилось, будто он заново переживает какой-то кошмар.
Ладно. Я здесь не для того, чтоб заново все повторять. Посевы погибли, и затея наша не удалась. Что сделано, не воротишь. Сейчас речь о положении нашей семьи. Я за табак взялся ради всех нас. И ради тебя, и ради Абиты. Как тебе известно, я рассчитывал взять тебя в дело увеличить посевы за счет твоего участка. Почтить память отца и все, что он сделал для нас, создав фамильное предприятие.
С этим он воззрился на Эдварда, едва ли не требуя согласия.
Эдвард кивнул.
Что ж, похоже, эта затея завела нас в тупик, сказал Уоллес и снова на время умолк. Похоже похоже, придется нам как-то долги гасить.
Долги? Но я думал, вы с лордом Мэнсфилдом сговорились о партнерстве?
Да вроде как. Но э-э себестоимость начала расти, как на дрожжах, и он потребовал кое-что в залог.
Твою ферму? Уоллес ты ведь не согласился?!
Уоллес уставился в опустевшую кружку.
Нет нет, на это я не пошел. Рисковать фермой отца я ни за что бы не стал.
Эдвард вздохнул с облегчением.
В залог этот участок пошел.
Эдвард вздрогнул, выпрямил спину.
Этот участок? То есть, моя ферма? Вот эта самая?
Уоллес медленно, тяжеловесно кивнул.
Абите, хочешь не хочешь, пришлось опереться на буфет.
Это это что же ты такое несешь?
Уоллес ожег ее гневным взглядом.
Женщина не суй носа, куда не след.
Абита прикусила язык. Слишком уж хорошо она знала: женщинам вмешиваться в дела торговые настрого запрещено, таков закон.
Уоллес, заговорил Эдвард, пожалуйста, объяснись. Я тебя не понимаю.
Уоллес злобно нахмурился, побагровел с лица.
Как тут еще ясней выразиться? Я отдал это хозяйство в залог. Ссуду под него взял. Прости, но не ожидал я, что дело вправду так обернется.
Но какое ты имел право? Это моя земля.
Брат, все не так просто, и ты прекрасно об этом знаешь.
Что значит «все не так просто»? У нас у нас ведь уговор. Я все платежи вносил вовремя. Остался всего сезон. Одно лето.
Так я и не говорю, что это справедливо. То, что стряслось с табаком, по отношению к нам тоже несправедливо. Думаешь, мне все это по душе? Я просто стараюсь со всеми по справедливости обойтись, насколько получится. Не только с тобой со всеми нами.
«Когда это ты, Уоллес, успел таким справедливым стать? захотелось спросить Абите. А справедливо ли было наследовать обе фермы только потому, что ты старший из сыновей, а после вынуждать Эдварда выкупить у тебя эти жалкие акры в самой глуши? И цену назначить такую, что нам хоть побираться иди? Пятьдесят бушелей кукурузы в сезон. Пятьдесят! Самое меньшее, вдвое, если не втрое дороже настоящей цены. Это, по-твоему, справедливо?»
Однако послушай, продолжил Уоллес. Выслушай до конца. Все не так скверно, как ты мог подумать. Я с лордом Мэнсфилдом кое о чем договорился.
О чем же?
Ты можешь остаться здесь. К чему тебе уезжать? Только платить будешь не мне, а Мэнсфилду.
Стало быть, последний платеж ему причитается?
Уоллес уныло покачал головой.
Никакого последнего платежа, братишка. Земля и все прочее теперь у лорда Мэнсфилда в собственности. Будешь возделывать землю и каждый год отдавать ему половину урожая.
Как арендатор какой-то, вполголоса проворчала Абита.
Уоллес смерил ее злобным взглядом.
Я, Эдвард, замолвил за тебя словцо положение объяснил. Лорд Мэнсфилд он человек справедливый. Сказал, что готов обсудить условия, на которых со временем уступит землю тебе.
А срок какой?
Уоллес пожал плечами.
Лет двадцать, пожалуй.
«Двадцать лет? подумала Абита. Двадцать лет?! Эдвард, не позволяй ему с нами так обойтись!»
Но Эдвард молчал, не поднимая взгляд от столешницы, словно не знал, что сказать.
И это нам еще повезло. Я старался, как мог, слово даю.
Абиту затрясло. Пальцы сами собой сжались в кулаки.
«Эдвард, ты что, не видишь, он же тебя дурачит! Всю жизнь дурачит!»
Однако дело было ясное: сколько об этом ни тверди, Эдвард ничего такого не замечает. В людях, в том, что у них на уме, он разбирался из рук вон плохо и потому постоять за себя толком не мог, а ей оставалось только молча смотреть, как братец мужа снова и снова беззастенчиво этим пользуется.
Дело наверняка можно решить как-то иначе, заговорил Эдвард. К примеру, что, если мы оба каждый сезон будем выкладывать малость побольше, чтобы помочь тебе расплатиться?
Нет, я уже прикидывал. По-другому никак.
«Не уступай, Эдвард», подумала Абита, шагнув вперед.
Эдвард, взглянув на нее, заметил ее возмущение. Ни слова не говоря, Абита яростно, страстно замотала головой.
Прости, Уоллес, сказал Эдвард, но это же твой долг. Просить меня о таком просто нечестно. Я ведь в хозяйство вложил все, что мог, а ты собираешься попросту взять да отдать мою землю.
Эдвард, чья это земля?
В каком смысле?
Братишка, мягко, точно с ребенком, заговорил Уоллес, навалившись на край стола, я уж, как мог, старался разговор повернуть так, чтоб тебя не обидеть, ведь оба мы знаем: ты у нас не всегда способен по-крупному соображать. Однако ты заставляешь меня говорить напрямик. Чья это земля?
Ну, тут все не так просто. Земля
Тут все проще некуда, твердо сказал Уоллес, только ты этого не можешь понять. В купчей на землю чье имя значится?
Э-э ясное дело, твое.
Вот. А значит, земля моя собственность, и, таким образом, может пойти и пойдет в уплату моих долгов. Вот так-то. Проще некуда.
«Ну нет, подумала Абита, все не так просто, Уоллес Уильямс. Ты сделку насчет этой земли заключил, а теперь, когда нам остался всего сезон до полной расплаты вон что затеял? Думаешь, так просто назад все и заберешь?»
Нет! выпалила она вслух. С чего это долг надо Эдвардовой землей отдавать? Как насчет как насчет твоей собственной земли, Уоллес?
Уоллес поднялся на ноги, похоже, готовый отвесить Абите затрещину.
Отчего эта женщина разговаривает?
Абита! прикрикнул на нее Эдвард. Хватит. Пожалуйста. Извини Уоллес.
Довольно я терпел ее выходки.
О ней я позабочусь сам. А вот это дело оно огорчает всех нас. И ты должен согласиться: вопрос вполне справедлив.
Какой вопрос?
Отчего ты взял ссуду не под собственные акры?
Ты все еще не понимаешь? Это и есть мои собственные акры.
Нет, речь о твоем хозяйстве.
Да как у тебя язык повернулся?! не на шутку обиженный, возразил Уоллес. Ты всерьез предлагаешь отдать в чужие руки тот самый дом, где мы родились и выросли? Ту самую ферму, что стоила папе столько пота и крови? Да и какой смысл? Мое хозяйство вдесятеро дороже этой фермы.
А сколько пота и крови вложил в эту землю Эдвард? напомнила Абита. Она ничего не стоила, пока Эдвард ее не расчистил и пахотным слоем не покрыл. Ты не землей, ты его трудами решил долг вернуть. Совести у тебя нет!
Эдвард в ужасе обернулся к ней.
Абита!
Ну все, с меня хватит! прорычал Уоллес. Я эту землю на Мэнсфилда переписал, на том и делу конец!
Нет, не бывать этому! закричала Абита, сама понимая, что ей давно пора остановиться. Ты заключил сделку с Эдвардом и нарушить ее не посмеешь! Ишь, что придумал: расплатиться с долгами, родного брата в рабство продав!
Аби! Довольно! вскричал Эдвард.
А ты, Эдвард, не позволяй ему себя запугать! Ты столько лет здесь трудился без продыху, а он
Абита! Ни слова больше!
Эдварда трясло. Казалось, он готов опрометью выбежать вон. Видя все это, Абита умолкла.
Ну, паршивка, на этот раз ты перешла все границы, процедил Уоллес, смерив ее яростным взглядом. Уж теперь-то язык довел тебя до суда проповедников. Посмотрим, что они скажут насчет твоей дерзости.
Абита втянула голову в плечи: угроза была вовсе не шуточной. Сколько раз она видела, как женщин, неосторожно заговоривших о том, что у них на уме, выставляли закованными в колодки всем напоказ, а одну за прегрешение куда меньшее, чем ее даже высекли! Пожалуй, будь это первый ее проступок, угроза Уоллеса была бы не так страшна, однако Абиту уже взяли на заметку за невоздержанность на язык.
Уоллес, взмолился Эдвард, прошу тебя не надо. Я потрясен ее поведением. Пожалуйста, прости ее. Она так горяча и к нашим обычаям еще не привыкла. Я
Нет. Хватит ей потакать. Ее уже сколько раз предупреждали. Завтра же под суд ее отдам. Самое время ей понять свое место.
Подхватив шляпу, Уоллес направился к двери, но Эдвард заступил здоровяку-братцу путь, поднял руки к груди.
Прошу, Уоллес, не делай этого. Ради меня. Прошу.
Абита, дрожа всем телом, не сводила глаз с мужа, молящего о прощении прощении для нее.
«И все из-за меня. Когда я только выучусь держать язык за зубами?»
Уоллес, отстранив брата, двинулся дальше.
Ладно я готов готов разговор продолжить, сдался Эдвард. Насчет фермы готов.
Остановившись, Уоллес взглянул на брата, точно на кающегося мальчишку.
Я слушаю.
Мне нужно только немного времени, чтобы собраться с мыслями, вот и все. Слишком уж многое разом навалилось. Ты ведь можешь это понять?
Уоллес молча ждал продолжения.