Хочешь невесту Короля? прошептала Старая Королева одними только губами, но Кристиан разгадал беззвучное шевеление ее сморщенных губ.
Самую ладную, произнес он, и глаза его заблестели, ноздри затрепетали, он с жаром потер руки. Самую красивую и здоровую!
У Короля других не бывает, безжизненно ответила Старая Королева, поникнув.
Так веди!
Старая Королева тяжело поднялась с трона. Двигалась она медленно и тяжело, бремя лет давило на ее согнутые плечи, и Кристиан посторонился, когда она проходила мимо, словно боялся, что край ее одежды заденет его. Как будто мимо него сама чума прошла или смерть.
«Давай, старая Этель. Веди ее. Покажи мне, как выглядит твоя судьба», подумал Кристиан.
Он не был суеверен и не верил чародеям и магам, которые брали деньги за то, что вглядывались в будущее, но сейчас он не мог подумать иначе. Судьба. Он знал, что старуха, обмирающая от страха, не желающая выпускать из своих цепких когтистых лап свою желанную добычуЗверя, поспешит выдать Кристиану его выкуп и просто ухватит ту девицу, которая окажется поблизости. Кто знает, какие дороги привели эту девушку именно сюда и именно в этот момент? Кем была онадочерью нищего дровосека, тянущей повозку с хворостом в засыпанном осенними листьями лесу, коль скоро не сумела она убежать от слуг Короля, ищущих ему невесту? Или знатной дамой была, любимой взлелеянной дочерью, а завистливые злые соседи, желая причинить боль и зло ее семье, указали слугам Короля на ее дом? Что делала она поблизости от тронного заламыла ли полы, натирая их щеткой, или шла на конюшню, расплачиваться за собственную оплошность? Теперь не узнаешь. Сама она вряд ли захочет рассказать, да и жизнь в королевском замке здорово укорачивает язык.
Давай, Этель, веди сюда свою судьбу
Дверь, чуть слышно скрипнув, вновь распахнулась, и старуха, шаркая слабыми ногами, втащила в тронный зал за руку девицу, покорно семенящую за Старой Королевой.
Держи, толкнув девушку к Кристиану, выдохнула Старая Королева. Если хочешь, забирай насовсем, Зверь не заметит.
Карие, как переспевшие вишни, глаза девушки в оправе из чернейших, как спящий лес зимой, ресниц испуганно уставились в лицо северянину, она склонила голову, и по плечам ее скользнули богатые волосы, почти алые, как пламя костра, шелковые длинные локоны, такие густые и длинные, что и покрывала ей не надо было.
Кровь отлила от лица северянина, он и не заметил, как оказался на коленях, нерешительно и робко прикасаясь к подолу бархатного белого платья девушки, богато расшитого золотом и жемчугами, жарко горящими в свете свечей. Словно не женщина перед ним стояла, а божество, сошедшее на землю. Тихо вздымалась нежная грудь, тонкая шея словно выточена из мрамора, печально поникла, как стебель цветка в жару, нежны пальцы ее, словно из полупрозрачного фарфора, нерешительно перебирали складки платья.
Чудо какое, прошептал Кристиан потрясено, вглядываясь в смиренно склоненное лицо невесты Короля, белоснежное, как зимние поля на его родине и прекрасное, как летний сон. На щеках словно отсветами от розовых лепестков лежал румянец, тонкий и нежный. Губы девушки были так алы, так соблазнительны и красивы, как спелая вишенка, и Кристиан ощутил непреодолимое желание тотчас припасть к ним, попробовать их на вкус и обо всем забыть. Богиня, ангел Этель, ты воистину щедра, если даришь мне такие подарки! Буду беречь ее пуще собственного сердца, никому не отдам
Так ты согласен? тревожно каркнула старуха словно из небытия. Мы договорились?
Договорились, Старая Королева, произнес Кристиан, поднимаясь и не в силах отвести свой взгляд от девушки. Я лишь погощу немного, навещу Зверя, скажу ему, что соскучился, и уеду Так я могу забрать ее с собой?
Она твоя, усмехаясь, ответила Этель. Ты слышишь, Катрина? Твой долг и первая обязанностьлюбить Короля. Так возлюби его, служа этому господину.
Глава 2. Искусство любви.
Невеста Короля была молчалива и двигалась тихо, как тень. Кристиан, шагающий впереди, то и дело оборачивался, чтобы убедиться, а следует ли подаренная девушка за ним. Она шла.
Кротко уронив бессильные руки вдоль тела, опустив взгляд глаз, и на ее белоснежном лице было написано лишь смирение и неземной, потусторонний покой. Видимо, пыталась бежать из дворца когда-то. Вероятно, сразу после ночи любви с Королем, не желая себе такой судьбы. Не умеретьсмерть грех, да и глупое зло против себя. Коли тебя итак уже обидели другие люди, к чему добавлять самую огромную обиду от себя? Она не хотела умирать. Жить она хотела, в ней столько здоровья и силы, что жить бы ей, да детей родить
Но ее поймали и сломали. У Старой Королевы хорошие палачи, они не зря едят свой хлеб.
Поэтому сейчас она покорно брела за Кристианом, даже не помышляя сделать хоть шаг в сторону, уклониться от его маршрута. И не важно, что сделает с нею приезжийпалачи могут сделать больнее. Она это знала. А если в конце любого пути ее ждет боль, то не все ли равно?.. Кристиан смотрел на девушку, облизывал жадно внезапно пересохшие губы и, усмехаясь, шел дальше.
Погоди же, Старая Королева
Комнату для Сердечного Брата Короля готовили всегда одну и ту жедостаточно просторную, чтобы вместить купальню, просторное ложе и стол. Это и все, в чем обычно нуждался Кристианв хорошем отдыхе после долгого похода и в еде. Но не сегодня.
Перед дверями своей опочивальни Кристиан остановился, снова обернулся на девицута немного отстала, словно идти вслед за мужчиной ей было невыносимо трудно и страшно, а оттого шаги ее прелестных ножек были совсем крошечными, и дождался ее.
Она подошла к дверям и уставилась на Кристиана темными глазами, в которых уже закипали слезы, отчего показалась ему еще краше и невиннее.
Заходи, велел он, распахивая перед нею двери. И ничего не бойся. Я же не Зверь. Я тебя не обижу. Обещаю. Слово Сердечного Брата Короля.
Девушка торопливо ступила в комнату, как-то стыдливо, неловко втянув голову в плечи, и Кристиан, шагнув за ней, накрепко заперся изнутри. Старой Королеве незачем было знать, о чем они будут говорить и чем станут заниматься.
Ну, поможешь мне раздеться?
Девушка безмолвно и покорно опустилась на пол, готовая стащить огромные сапоги с ног своего нового господина, и тот снова усмехнулся, покачал головой.
Глупенькое дитя, проговорил он, склонившись над нею и обнимая ее плечи широкими горячими ладонями. Не знаешь, как угождать мужчине?
Девушка лишь отрицательно мотнула головой, торопливо отирая быструю слезу, прочертившую блестящую дорожку на белоснежной щеке.
Ну, не плачь, Кристиан помог ей подняться, покровительственно погладил ее склоненную голову. Я не хочу, чтобы ты плакала. Ах, как ты хороша собой! Какие волосычто шелк! Ты очень красива. Тебе говорили об этом?
Это проклятье мое, прошептала она тихо, и Кристиан обнял ее, прижав на миг к своей груди.
Глупенькое дитя мое, повторил он. Ты не знаешь еще, какой это дар. Ну, поступим так: я пойду, помоюсь после долгого пути, а ты разбери мою сумкутам припасы, еда. Не такая мудреная, к какой ты привыкла во дворце, зато не отравленная. И дожидайся меня, согревай мне кровать Да не углями, глупенькая. Собой. Я хочу видеть тебя в постели совсем нагишом, поняла? И не бойся.
****
Кристиан, неторопливо избавляясь от одежды и осторожно ступая в горячую купальню, полную ароматной воды, размышлял, как же ему подступиться к девушке. Было видно, что она забита и запугана, да так, что не посмеет и пискнуть, если он вздумает ей горло перерезать. Странно, странно это Прислушалсяона шуршала тихо, как мышка в норке, избавляясь от одежды. Затем еле слышно скрипнула кроватьдевушка легла и затихла, притаилась. В комнате повисла такая тишина, что не было слышно даже дыхания девицы, лишь сверчок напевал свою песню где-то в теплом углу.
Усевшись в горячей воде, расслабившись, Кристиан пригоршнями плескал ее себе на грудь, стирая с кожи пот и грязь, и все не мог перестать думать о внезапной ярости Зверя. Да, в бою он был дик и неистов, это верно. Резок на слова. Но он никогда не поднимал руки на слабых, тем более на женщин. От чего же начал теперь? Он мог быть неловким, неумелым любовником, это верно. Когда учиться любви, коли вся жизнь проходит в битвах? Сколько времени мирной жизни он видел? Мало. А на войне Кто там, в походных шатрах, утешает солдатгрязные шлюхи? Их любить особого ума не надо, они вынесут все за пару медяков.
Но получив на брачное ложе богиню, от одной мысли о девушке, которая ждет его сейчас в постели, у Кристиана кровь забурлила, прилила в пах, заставив член отвердеть и приятно запульсировать, разве надо ее бить и ломать?! Нет, что-то тут не так. Если бы не заверения верного человека, что Король здоров, Кристиан подумал бы, что Зверя больше нет, что поганые столичные черви убили его, а под маской медвежьей кто-то совсем другой. Но Король был жив. И с ним творилось что-то неладное, прах его побери.
Я разузнаю, я все разузнаю, старая Этель, бормотал Кристиан, покидая купальню и отираясь белыми простынями, я заставлю тебя вернуть мне Зверя!
Неторопливо отодвинул он ширму, отгораживающую его купальню от спальни, так же неторопливо вышел, вглядываясь в полумрак, которые еле-еле разгоняли горящие свечи. Влага блестела на его широкой, мощной спине, на груди, поросшей золотыми курчавыми волосами, узкой дорожкой сбегающей по мускулистому животу до самого паха. Плечи его были широки и сильны, на руках под смуглой кожей перекатывались крепкие мышцы, и девушка, лежащая в постели, чуть ахнула, приподняв голову и уставившись на своего нового господина. Она никогда ранее не видела настолько красивого мужчину, и ей показалось, что среди ночи вдруг солнце взошло.
Не видела никогда голого человека? Как же тебя любил твой Король?
Кристиан неторопливо прошел к постели и остановился, восхищенно цокая языком.
Девушка, покорно лежащая на белоснежных простынях с разведенными ногами, была прекрасна и совершенна, словно отлита из прозрачного розоватового фарфора. Восхитительная грудь испуганно вздымалась, остренькие соски красными пятнышками темнели на ней. Подрагивающий животик был округлым, мягким, лишенный растительности лобок меж покорно разведенными длинными стройными ножками восхитительно гладкий, нежный на один только взгляд.
И эти алые шелковые волосы, рассыпавшиеся по подушке! От одного взгляда на нее Кристиан чувствовал в своем сердце желание все бросить, забыть Зверя (сам виноват, коли позволил себя вокруг пальца обвести какой-то старухе!) и уехать, забрав красавицу с собой. Такую хочется держать при себе, никому не давать да что там даватьи показывать не хочется! Это мечта, не девушка. И всем бы она была хороша, если б не плакала. А она рыдала, тихо глотая слезы и обмирая от страха, готовая к самому худшему, покорно лежа в позе, какой ее училидля того, чтобы любить своего Короля. И любого, кого он прикажет любить.
Ну, не плачь, повторил в который раз Кристиан, забираясь в постель и положив руку на ее вздрагивающую грудь. Не плачь, я не сделаю тебе больно. Дай посмотреть на тебя, дай полюбоваться тобой, голубка. Как же ты хороша, как хороша Да ты же вся замерзла, глупенькое дитя. Дай я согрею тебя.
Он неторопливо развел в стороны ее руки, до того стыдливо прижатые к телу, и огладил ихнеторопливо, накрывая всею ладонью, от подмышки до кончиков пальцев. Затем так же долго и любовно гладил все ее тело, накрывая ладонями, словно хотел не только согреть его, но и стереть с ее кожи липкий страх. Гладил грудь и животик, ладонью осторожно и мягко скользнул меж разведенных ног, обнимал крутые бедра.
Ладная, шептал он, сжимая ладонями по очереди каждую ее ножку и глада, гладя, ох, какая ладная Ягодами пахнешь, сладкая чистая
Эти неторопливые движения, эти безыскусные ласки возымели чудесное действие. Девушка словно успокоилась, ее рваное дыхание выровнялось, слезы перестали течь из ее темных испуганных глаз, и Кристиан, обласкав даже крохотные ступни, почувствовав, как те становятся в его ладонях теплыми и мягкими, накрыл девушку теплой мягкой шкурой, укутал, как ребенка, и завалился рядомтак, что затрещала старая деревянная кровать.
Расскажи мне, велел он, обнимая девушку поверх меха, чем же напугал тебя Зверь?
Девушка нервно сглотнула, на ее красивом личике появилось выражение ужаса.
Он рвал меня, прошептала она. Он хватал меня стальным пальцами и рвал мое тело, и не было ничего кроме боли и ужаса. Словно раскаленным железом клеймил, входя в меня.
Резал ножом?
Девушка отрицательно покачала головой.
Ему не нужно оружия, прошептала она. Чтобы причинить боль, достаточно и его тела, его рук. И после ночи с ним не нужны не нужны мужчины.
И меня, значит, не пустишь? уточнил Кристиан. Она отрицательно качнула головой, слезы снова потекли из ее глаз.
Не пущу, ответила она тихо. Бери сам, господин. Но ничего, кроме боли и крови, от меня не жди.
Это жалко, ответил Кристиан. Обычно женщинам нравится то, что с ним делают мужчины. Девушка снова покачала головой:
Нет. Нет. Старая Королева иногда посылала меня прислуживать другим, но
Может, что не так с тобой? с сомнением сказал хитрый Кристиан. Дай посмотрю. А то и впрямь, может и пробовать не стоит? Где, говоришь, Зверь тебе сделал больнее всего?
Рука девушки дрогнула, потянулась и коснулась места между ногтак невинно и откровенно, что у Кристиана в ушах зашумело от возбуждения.
Тут, господин, тихо ответила она.
Раздвинь-ка ножки, голубка моя, я пожалею, прошептал Кристиан, осторожно опуская руку к лону девушки. Я пожалею
Осторожно, чуть касаясь пальцами нежной гладкой кожи, он водил рукой между покорно раздвинутых ножек, скользя рукой глубоко, под самые ягодицы девушки и возвращаясь обратно, чуть поглаживая сжавшееся узкое лоно.
Здесь было больно? он нащупал сжавшийся вход и погладил его, чуть касаясь.
Здесь, тихо ответила девушка.
У нас, на Севере, волки зализывают раны своим раненным волчицам, сказал Кристиан. Так их жалеют и лечат. Дай, я полечу тебя. Не бойся. Не возьму тебя, если не пускаешь.
Девушка испугано вздрогнула, но ноги покорно развела и обняла ими горячие плечи Кристиана. Он устроился между ее ног, обнял ее бедра, прижался поцелуем к нежной внутренней поверхности, где кожа тоньше розового лепестка.
Как же ты пахнешь, прошептал он, одурев от ее аромата, целуя ее еще и еще, прихватывая губами тонкую кожу, целуя гладкий лобок и скрывающие лоно губы. Как самая спелая ягода. Нет в мире женщины вкуснее!
Он провел языком по ее губами, еще и еще, все настойчивее, пока они не набухли и не раскрылись перед ним сами, открывая лоно, и девушка вздрогнула, нетерпеливо завозилась.
Что, больно? сочувственно спросил хитрый Кристиан, поглаживая ее шелковистые, подрагивающие бедра. Бедная. Все еще болит.
Он склонился над подрагивающей девушкой и его язык настойчиво пощекотал сжатый вход в ее лоно, мягко, но чувствительно, и девушка снова охнула. В ее животе вдруг разгорелось странное ощущениежара и слабости, и лоно, не знавшее ласки, зажгло странным жжением.
Тут тоже больно? сочувственно поинтересовался Кристиан, положив горячую ладонь на ее вздрагивающий живот и касаясь языком маленького бугорка меж ее припухших розовых губок.
От самого легкого касания к этому месту девушка охнула, неловко задвигав бедрами, словно пытаясь отползти, освободиться от рук, удерживающих ее за бедра, но Кристиан нашел свою сладкую ягодку и отпускать ее не собирался. Его губы сжимали, ласкали ее, язык вылизывал, дразнил этот чувствительный бугорок, и девушка, борясь с противоречивыми желаниями тотчас сомкнуть, сжать ноги или прижиться еще крепче дрожащим телом к жадному языку, к поглаживающему быстро намокающий вход пальцу, унимающему острый жар, но рождающему приятную желанную тяжесть, прорастающую теплым потоком вглубь тела.
Терпи, ягодка моя, шептал Кристиан, на миг отстраняясь. Ее крики звенели в его ушах, его руки дрожали, сжимая ее мягкое теплое тело, разгорающееся жаром желания. Знахарки же, небось, не так лечат? Заставляют пить горькие снадобья за тычут руками куда не следует? Я не обижу, ягодка, и он снова касался языком набухшего, пульсирующего бугорка, и девушка заходилась в нежных стонах, не в силах их сдержать.
Лечение Кристиана оказалось странным и коварным; оно было невыносимым, девушка дрожала, крепко прижатая к его языку, к его ласкающему рту, то вскрикивая и мечась, то в изнеможении падая в постель, горячо дыша раскрытыми губами. Она и не заметила, как большой палец Кристиана проник в ее тело, совсем неглубоко, и теперь поглаживал ее изнутри, наполняя ее живот тяжелой пульсацией, такой приятной и желанной. От более глубокого проникновения девушка зарычала, заворчала как волчица, дрожа напряженными ногами, животом, нетерпеливо ерзая и не понимая сама, чего жаждет и к чему стремится ее тело, наполненное непонятным обжигающе-приятным жаром.