Младшие паладины и кадеты с сочувствием на него смотрелираньше он не делился этой историей, знал ее только Ринальдо Чампа, его наставник и соотечественник. Сосед Камилло, тоже мартиниканец, с сочувствием пожал его плечо, взял чашу:
Я, Эмилио Уапанка из Вилькасуамана, здесь потому, что дал такой обет, когда моя младшая сестра так тяжко заболела, что даже магией ее исцелить не получалось. Я попросил Мать и Деву о чуде, и поклялся взамен посвятить свою жизнь служению богам. Сестра через два дня выздоровела, и я пошел в Вилькасуаманскую канцелярию, подал прошение о приеме в кадеты Не пожалел об этом ни разу. Правда, трахаться хочется иной раз безумно
Кавалли взял у него опустевшую чашу, черпнул из котла и отдал кадету Карло. Все с любопытством повернулись к нему. Под этими взглядами Карло сильно смутился, дрожащими руками поднес чашу к губам, отпил, проглотил, помялся и сказал:
Я, Карло Джотти, из доминского рода Джотти, остался сиротой в десять лет. Мои родители погибли в кораблекрушении, и меня забрала к себе бабушка. Хотела, чтобы я тоже семейным делом занимался, как отец и дядья с тетками, в торговую академию отправила, а я учиться не хотел ничему, только развлекаться. И когда ей моих векселей на сорок эскудо принесли, она меня сначала выпорола, а потом в доме заперла. Хотела вообще сначала в монастырь, но потом пожалела, и устроила в Корпус. Внесла пожертвование на триста эскудопочти всё мое наследство, что после родителей осталось
Он опустил голову и быстро сунул чашу Джулио. Тот неожиданно для всех мяться не стал, смело допил, что осталось, и сказал:
Я, Джулио Пекорини, сын маркиза Пекорини, попал в Корпус потому, что родители отчаялись меня хоть к чему-то пристроить. В нашем роду издавна безделье не приветствуется. А я ничем заниматься не хотел и ничему учиться тоже. Меня было в университет определили, право изучать. Я на лекции не ходил почти, зато каждый день по веселым домам, как вот Карло. Только я векселей не на сорок эскудо надавал, а на целых сто... Вот матушка и упросила его величество меня в Корпус принять.
Все остальные тихонько захихикали, кроме Робертино и Оливио. Джулио опустил голову и протянул чашу Кавалли. Тот забрал у него чашу и передал Чампе. Мартиниканец протер ее платком и уложил в шкатулку. А Кавалли сказал:
Теперьукладывайтесь и спите.
Младшие паладины и кадеты послушно принялись укладываться на циновки, и кто-то спросил:
А как же испытание?
Это и есть испытание,Кавалли выплеснул остатки отвара из котла в огонь. Взметнулось облако густого пара, тут же Филипепи черпнул маны и выпустил ее резким ударом, разогнав этот пар по всей площадке. Пар накрыл всех и каждый успел его вдохнуть. И они заснули, едва успев умоститься на узких циновках. Старшие паладины обошли площадку, вглядываясь в лица учеников, потом и сами разложили у погасшей жаровни по циновке и улеглись на них.
Глядя в звездное небо, Кавалли задумчиво проговорил:
Что-то боюсь я вдруг кто-то из них не сможет пройти испытание духа.
С чего бы?отозвался Филипепи, ворочаясь.Смогут. Даже баран Джулио, я думаю. По-моему, он упертый, и правда как баран, ха. Упертый в хорошем смысле.
Чампа поерзал на своей циновке, вздохнул:
Ему бы к этой упертости еще сообразительности чуть побольше. Лень он, к его чести, побороть сумел, хоть и под угрозой отправки в монастырь. Но соображает он, прямо скажем, не слишком хорошо.
Филипепи снял берет, сложил и сунул за пояс, положил руку под голову:
Когда припекаетсоображает он очень неплохо. Помнишь ведь историю с лабиринтом и сидом-соблазнителем? Джудо тогда сказал, что именно Джулио первым допер, что и как делать надо.
Чампа повеселел, хихикнул:
Это да. Хотя, конечно, кровавые мозоли старинными железными панталонами он себе натер тогда такие, что два дня тренироваться потом не мог. Карло хоть сообразил поверх белья надеть Андреа, знаешь, я думаюзря ты боишься. Пройдут. Да и потомхоть кто-то на твоей памяти испытание духа провалил?
Бывало. Почти в каждом наборе бывает такое, просто ты еще молодой, у тебя это первые ученики, ты с этим еще не столкнулсяКавалли вздохнул.Конечно, если кто не справитсязначит, такова судьба. Но все равно мне тревожно. Они мне как дети... Да что«как»
Это верно,Филипепи все еще крутился на циновке, устраиваясь поудобнее.Дети. Своих-то у нас нет и не будет Тебе, Ринальдо, конечно, повезло, у тебя дочка есть. А у нас только ученики.
Мартиниканец невесело улыбнулся:
Скажешь тоже«повезло». Нет, конечно, в каком-то смысле повезло. Люблю я ее... А что до «повезло» У нас ведь обычай договорных союзов ради детей не просто так до сих широко распространен. Мы все в довольно тесном родстве состоим, в старые времена не положено было брать супруга из другого царства, и даже сейчас на такое многие ревнители традиций косо посматривают. Вот старейшины и устраивают браки так, чтоб подобрать супругов из не слишком близких семей. И оставить потомствообязанность каждого мартиниканца и мартиниканки, поэтому-то даже те, кто желает стать паладином, инквизиторкой или уйти в монастырь, должны перед тем выполнить свой долг. Если союз не брачный, а договорной, как у меня было и у Тонио с Эннио, то сыновья остаются в клане мужчины, а дочери принадлежат клану женщины. Так что моя Розалинане Чампа, а Теночак. И я в ее воспитании вообще не должен был никакого участия принимать, это дело ее клана, а мне разрешили видеться с нейи то счастье.
Андреа Кавалли на это сказал:
Все равно я тебе завидую по-доброму. У меня вот только племянники... Зато много, целых пятьдва мальчика и три девочки,он повеселел.И ученики, конечно же.
Он полез в карман и достал серебряную бонбоньерку. Выковырял из нее маленькую пастилку и сунул в рот.
Пойду за ними, пригляжу. Вдруг что не так пойдет и кого-нибудь выводить придется. Все-таки они в первый раз
Чампа протянул к нему руку:
А знаешь, я пожалуй тоже. Давай и мне. Да и, может, кого из чаматланских встречу.
Получив пастилку, он ее разжевал, улегся поудобнее:
Валерио, ты сам-то? Пойдешь?
Филипепи призадумался, потом сказал:
Эх, ладно. И я пойду, хоть и не люблю я это дело вечно мне там родня является... Но пойти надо. Что-то как-то я за Ренье опасаюсь, не было в нем уверенности в себе. Ясное дело, вмешаться мы не можем, но все-таки Надо присмотреть.
Он достал свою бонбоньерку и вытряс из нее пастилку, раскусил.
Ну, парни с нами милость Девы. Спокойной ночи.
И все трое почти тут же и заснули.
Оливио
Этот сон отличался от обычных сновэто Оливио сразу понял. Странное было ощущение: всё вокруг реально и ощутимо, но в то же время ты знаешь, что спишь, и это происходит с тобой в каком-то другом плане бытия. А главноечто бы ты тут ни сделал и какие решения бы ни принялничего не отменится при пробуждении.
Оливио сидел на каменной старинной лестнице, что спускалась от южных Морских ворот Кастель Вальяверде прямо к морю. Нижние ее ступени скрывались под водой, и Оливио знал точнодальше, на глубине пятнадцати футов, они переходят в дорогу, а дорога ведет к руинам древней таллианской столицыАлданиуму, погрузившемуся в морскую пучину во время Великого Южного Землетрясения. Тогда-то и появились острова Кольяри, длинной цепью протянувшиеся вдоль Плайясольского побережьяих вынесло со дна морского, когда Алданиум превратился сначала в лагуну, а потом в залив. В ясную погоду в полдень с лодки можно было увидеть на дне Вальядинского залива и остатки дороги, и обросшие ракушками, водорослями и кораллами руины. Когда Оливио был еще подростком, он любил выйти в море на своей маленькой лодочке и подолгу смотреть в эти глубины. Мечтал, как станет моряком, знаменитым капитаном и когда-нибудь откроет какой-нибудь затерянный город или удивительный остров.
Лодочка и сейчас качалась на воде, причаленная за короткую цепь к лестнице. Оливио встал со ступеньки и пошел вниз. Заметил, что одет по плайясольской летней моде, в короткую тунику и штаны до колен с легкими сандалиями. Не одевался так уже очень давно, и тут же посмотрел на левую ладонь. Едва заметный звездообразный шрам от болта «ублюдка», полученный прошлой осенью, был на месте. И на плече тонкая ниточка шрама от Стансова ножа тоже.
Сел в лодку, потянулся снять цепь с кнехта, но передумал. Опустил руку в прозрачную зеленоватую воду, вынул и утер лицо, чувствуя соль и запах моря.
Ты еще можешь пойти тем путем, каким хотел идти сначала,раздался позади знакомый голос. Оливио вздрогнул, но оборачиваться не стал. И не ответил.
Говорившая спустилась по лестнице ниже, села на ступеньку рядом с лодочкой:
Теперь ведь в Ийхос Дель Маре тебе идти не придется. А в Морской Академии уже побоятся допускать подобное. И ты сможешь стать капитаном, как и хотел когда-то. И вернуть себе всё, что у тебя отобрали. Стать графом Вальяверде и жениться на той, что тебе по сердцу и любит тебя. Как ты и желал бы на самом деле. Ведь променять всё это на служение и груз обетов до конца днейтяжкий выбор. Подумай, Оливио. Прямо сейчас ты можешь уйти из Корпуса. Это последняя возможность, другой больше никогда не будет.
Оливио и правда думал об этом. Довольно часто с того дня, когда решением королевского суда графа Вальяверде лишили титулов и прав, а самому Оливио вернули фамилию и право наследования. Тогда же, на том суде, Оливио сказал, что он паладин, и право наследования ему ни к чему. Но верховный судья на то ответил, что в жизни случается всякое, и у Оливио всегда остается возможность отказаться от обетов, потому что он старший в роду и его право на наследование больше права его младшего брата Джамино, который к тому же не очень крепок здоровьем.
Он снова взялся за цепь, перебирая пальцами черные звенья. Но так и не снял ее с кнехта. И сказал:
Нет.
Повернулся, поднял голову и посмотрел на ту, что сидела так близко, на расстоянии вытянутой руки. Чуть не задохнулся, встретив ее сияющий синий взгляд, но сказал твердо:
Нет, моя Донья. Я молил Тебя о помощи и защитеи Ты дала их мне, не требуя ничего взамен. Наверное, я всегда знал, что Ты отпустишь меня, если я попрошу И я безмерно благодарен за эту возможность. Но я решил служить Тебе не только в благодарность, но и потому, что сам этого желаю, просто понял это не сразу. Я Твой, моя Донья.
И он склонил голову.
Она коснулась его волос, мягко провела по ним ладонью:
Ты выбрал, мой Оливио И я принимаю твой выбор.
И она исчезла, а Оливио, чувствуя невероятное облегчение, выбрался из лодки, скинул сандалии, тунику и штаны, и прыгнул в море с лестницы, нырнул глубоко, глубже, чем когда-то нырял здесь. Подплыл под водой к самому низу лестницы и по скользким от водорослей ступеням вышел из моря. Кастель Вальяверде, облитый полуденным солнцем, уже не казался таким мрачным, как раньше. Это снова был домместо, где его, Оливио, всегда будут рады видеть, каким бы путем он ни шел в своей жизни. Оливио наклонился поднять одеждуи увидел, что вместо плайясольской летней туники на мраморных ступенях лежит его паладинский мундир, а рядоммеч. Он оделся, чувствуя, как накатывает дикая усталость и сонливость, едва застегнул последние пуговицы и надел перевязь, как сон его одолел, и он заснул, растянувшись на широкой мраморной ступеньке.
Жоан
Конечно, Жоан знал, что ближе к концу обучения его ждет испытание духадедушка Мануэло позаботился о том, чтобы рассказать внучатому племяннику побольше о традициях Корпуса и в том числе об особенных паладинских духовных практиках. Но знатьодно, а самому испытание проходитьсовсем другое. Потому что в этом испытании каждый сталкивается с чем-то своимкто с соблазнами, кто со страхами, кто оказывается перед нелегким выбором.
Он стоял во дворе родного дома. Всё было настоящим, словно он и вправду перенесся туда. Даже время суток то же самоеближе к полуночи. В усадьбе светилось только одно окнов гостиной. В ветвях старых абрикос и яблонь горели маленькие светошарики, создавая мешанину световых пятен на потрескавшихся известняковых плитках двора и игру теней на беленых стенах усадьбы. Жоан подошел к двери, и только протянув руку, понял, что реальность здесь другая. Это была его рука, крепкая, с широкой ладонью и сильными пальцами рука мужчины из рода Дельгадоно не юношеская, а мозолистая, огрубевшая и жилистая. Жоан не удивился: в этой реальности мистического сна могло быть что угодно.
Толкнул незапертую дверь и вошел в вестибюль. Здесь все было так, как всегда, только на полу лежал другой ковер, а двери в гостиную сверкали новым лаком и витыми бронзовыми ручками, куда более изящными, чем помнил Жоан. В гостиной светился один светошар, горел камин, у которого в глубоком кресле кто-то сидел. Второе кресло рядом пустовало. Жоан оглядел гостиную. Поменялась обивка на диване и креслах, стулья теперь были другие и пуфики тоже. Столики остались старые, как и банкетка. В стеклянном поставце в углу, где хранились паладинские награды предков, появилась новая полочка с наградными знаками, а на стене, в ряду портретовдедушка Мануэло и отец, дон Сезар. Жоан сморгнул слезу, повернулся к камину. Там над каминной полкой в большой раме красовался этюд маэстрины Сесильи, тот самый, для которого Жоан ей позировал в роли Поссенто Фарталлео. А на крюках у камина висел паладинский меч.
Жоан подошел к камину, обошел занятое кресло.
В нем сидел брат Микаэло, облаченный в длинную синюю с золотом тунику посвященного Мастера. Был он худой, куда только брюшко и делось. Поседевший, в очках, с большими залысинами, с бороздками морщин на лбу.
Ну где тебя носило,Микаэло снял очки, протер и надел.Я боялся, что не дождусь.
Жоан уселся в свободное кресло. Откуда-то он тут же узнал, что отец и дедуля Мануэло недавно умерли, один за другим, и что сам Жоан едва успел приехать с ними проститься, и что Микаэло тяжело болел и не смог приехать на похороны, только сейчас вылечился и домой наведался. Но все-таки Жоан осторожно спросил:
Почему?
Я не могу покидать Обитель надолго,вздохнул Микаэло.Фейский подарочек, сам же знаешь. Пока я там, на освященной землеу меня относительно ясный разум и я способен отличать настоящее от своих фантазий. Но стоит мне провести вне Обители больше трех сутоки начинается Как же теперь-то? Батя умер, дедуля тоже... Это теперь я, получается вроде бы как дон? Джорхе-то наследовать никак не может, да и переехать сюдатоже. Не отпустят же его со службы
Жоан молчал, пребывая в странном состояниион ощущал себя и юным, и сорокалетним, со всем соответствующим жизненным опытом. И знанием того, что для него-юного еще только будущее и пониманием, что он забудет это знание, когда кончится мистический сон.
Микаэло вздохнул опять, пригладил седые лохмы, сказал:
Пойдет всё прахом, наверное. Я же тут смогу бывать редко, три дня через две недели, куда это годится!.. На детей полагаться тоже не могу Старший ведь в паладины захотел, а сын от Лупитысам же знаешь, магом оказался, у Эвитиной дочки ветер в голове, а младшие совсем еще мелкие Разве что Аньес выписать из Мартиники. Да поедет ли она сюда? Там у нее семья, дети дом свой.
Почему пойдет прахом?Жоан вгляделся в брата.Я же есть. И Джорхе. И ты, хоть у тебя и каша в голове. МыДельгадо. И дети твои тоже есть, и они, хвала богам, не дураки, подрастут и научатся. И Моника. Пусть она и селянка по рождению, но донья из нее вышла не хуже прирожденной.
А все-таки Если бы ты отказался от обетов и сделался дономкак было бы хорошо. Жил бы здесь, женился бы на дворянке. И никто бы не болтал, мол, Дельгадо совсем захирели, дон безумный да еще и на селянке женат.
Было бы, не было бы,что теперь-то говорить об этом,Жоан посмотрел на дедулин меч.Не отказался. И не откажусь. Ты не переживай, Микаэло. Батя батя ведь Монику всему научил, чтобы она была хорошей хозяйкой. Да и ты не безумный, ну голова иной раз набекрень, так ведь такая беда с любым могла случиться. А насчет женитьбы на селянкетак я этим болтунамон сжал кулак.Я им языки в узелки позавязываю, стоит только услышать, кто именно такое ляпает. Потому как если бы сталось так, что мне бы доном пришлось сделатьсяя бы на Мартине женился. Другой мне не надо.
Он взял кочергу, поворошил поленья в камине, чтоб огонь разгорелся.
Служба у меня, Микаэло, сам знаешь какая. Но что в моих силахя всё для семьи сделаю, в этом даже не сомневайся. Как и Джорхеон бы тебе сказал то же самое. Так что семейное достояние не пойдет прахом. Бывали у нашего рода и худшие времена.