Я тоже волнуюсь, Варя, неожиданно признался Гюнтер, даже ладони мокрые, немного смутившись, добавил он.
Я не знаю, что двигало мной в тот момент, но я, просто поддавшись своим чувствам, взяла его руку в свои. Ладонь у него и правда была влажная, и такая тёплая, и мягкая. Совсем не такие руки как у меня, огрубевшие от работы. В этот момент я словно отключилась от всего. Только большие сапфировые глаза, открыто и прямо смотрящие в мои, его горячие руки, и музыка музыка музыка
Я вернулась, когда мелодия закончилась, а иголка проигрывателя подпрыгивала на пластинке, и противно скрипела.
«Так вот оно значит как Он тоже любил её. Он любил её», ликовала я внутри. Меня переполняли смешанные чувства от лёгкого возбуждения, ведь я только что пережила такой трепетный момент в доме Марты, до страха. Мне не было известно наверняка, чем закончится эта история, но в их положении В конце истории хеппи энда явно не стоило ожидать. К тому же, его болезнь Я предвидела драматический финал.
И опять меня стали одолевать сомнения: хочу ли я увидеть, чем всё это закончится? Хочу ли пережить эти чувства?
Я решила поступить как Скарлетт ОХараподумать об этом завтра, и легла спать.
На моё удивление я не видела снов. Ночь пролетела молниеносно, и я проснулась отдохнувшей и собранной. Однако, я решила дать себе немного времени на восстановление, и пока не погружаться в эту историю.
Благоухающие розы и проигрыватель были отправлены в кладовку, а я решила начать записывать то, что узнала от старухи и прожила сама. Получалось у меня очень коряво и бессвязно. Казалось, события всё ещё жили во мне, но передать их было очень сложно. Я по нескольку раз переписывала одну и ту же строчку. Так хотелось передать чувства и эмоции максимально глубоко, но мне казалось, что получается это у меня не достаточно хорошо.
Глава 17
Попробуй записывать всё сразу же, как только увидишь, посоветовала мне старушкацветочница, когда через три дня я снова её навестила.
Но тогда я не смогу записать то, что было в самом начале, и упущу важное.
Нет, не упустишь. Тебе важно начать, а потом всё пойдёт «как по маслу». К тому же назад ты всегда сможешь вернуться. Это в жизни назад нельзя вернуться, а в этом деле можно, сказала она, и грустно улыбнулась.
А вы вернулись бы назад, если бы это было возможным?
Вернулась бы Аня, вернулась бы.
Вы бы изменили там чтото? снова прицепилась я с расспросами к старухе, но она промолчала.
Почему ты не замужем? вдруг спросила она меня.
Потому что ещё не встретила своего Гюнтера, с улыбкой ответила я.
Ты обязательно его встретишь, Аня, непременно встретишь, сказала она, и как-то лукаво на меня посмотрела.
Ох и странная же бабушкаэта Варвара Олеговна.
Мою голову всё также переполняли многочисленные вопросы, и пока бабуля была в хорошем настроении, я решила этим воспользоваться.
Варвара Олеговна, скажите, неужели вас не пугало и не останавливало то, что он был инвалидом? спросила я.
Нет, милая, не минуты. Мне кажется, я об этом и вовсе не думала. Скольких калек за годы войны мне довелось повидать. А он держался так, что по нему и не скажешь, что он инвалид. Мне порой казалось, что если бы ему об этом сказали, он бы удивился и ответил: «Кто инвалид? Я?», после этих слов она заливисто рассмеялась, и я вместе с ней.
И вы не думали о том, что будет дальше?
Поначалу нет. С того самого дня его рождения я поняла, что чувства мои взаимны, и от этого всё распирало у меня в груди. Меня жгло невероятным огнём, и я думала только о нём. Ходила с блаженной улыбкой, и постоянно о нём думала В поле, дома, перед сном, после пробуждения. Он заполнял все мои мысли. И я знала, что он думает также обо мне, бабуля рассказывала это, а у меня в груди загорался огонь, я знала, о чём она говорит, я сама это чувствовала.
Думала ли я о будущем? продолжила она, Или думала ли я хоть немного, чем закончится вся эта историянет. На тот момент совсем не думала. Мне было тогда важнее другое: когда же я снова его увижу, и когда, наконец, я решусь его поцеловать.
Старушка лукаво на меня посмотрела, а потом мы снова вместе рассмеялись.
Мне очень нравилось видеть её такойоткрытой и весёлой. В эти моменты у меня появлялась надежда, что эта история закончится хорошо. Она ведь могла бы и хорошо закончится.
Варвара Олеговна, я всё время забываю спросить вас о цветах. Почему с помощью них я могу быстро вернуться в ваше прошлое?
С них всё началось Они словно якорь, останавливают тебя в моменте и помогают настроиться и углубиться. Я думаю так, сказала она, и снова улыбнулась.
Глава 18
Я пришла домой в очень романтичном настроении. Мой дар начинал мне нравиться. Было так необычно чувствовать влюблённость чужого человека, как свою. Мне хотелось петь и танцевать, мне хотелось обнять весь этот мир, и, мне хотелось поскорее погрузиться в то время, снова стать Варей, хоть я и не представляла, что ждёт меня дальше.
Не минуты не медля, я достала из кладовой цветы и проигрыватель. Поставила их на журнальный столик, а сама села напротив. Но мне даже не пришлось ставить пластинку. Легко и быстро я вернулась сквозь время в послевоенный Кёнигсберг.
Маленький, но очень уютный дом, в нём полная тишина, в комнате только я и Гюнтер. Марта и Ева пьют чай во дворе, иногда я слышу доносящийся оттуда смех, а потом снова тишина, перемешенная с вечерним полумраком.
С тех пор, как у меня появился «парень Миша», я стала приходить к Гюнтеру по вечерам. Теперь я могла спокойно проводить с ним несколько часов. Риск был, конечно, большой, но Миша стал для меня отличным прикрытием.
По нашей договорённости, Миша приходил за мной несколько раз в неделю. И мы шли гулять. Гуляли мы полчаса, не больше, а потом я отправлялась в дом Марты.
Конечно же, мне пришлось рассказать всё Мише, и в восторге от моего замысла он совсем не был. Но этот простой и добрый парень никак не мог выносить моих слёз, и я откровенно этим пользовалась. Я была уже не ребёнком, и понимала, что Миша не из дружеских чувств делает это для меня, но ответить ему взаимностью я не могла.
Я не сказала ему о своей влюблённости в немецкого парня. Сказала лишь, что подружилась с Мартой и её детьми, что они учат меня немецкому языку и игре на фортепьяно. Хотя никакого фортепьяно у них никогда не было. Разумеется, Миша не разделял моих увлечений, и часто грубо об этом высказывался.
Почему именно фрицы? говорил он, Неужели из русских ребят никто не играет на фортепьяно. И этот их омерзительный язык, как только вспоминаю его, так сразу кровь закипает в жилах, при этих словах глаза его вспыхивали злобой, а на шее начинали бегать желваки.
Миша, война закончилась, помнишь? Ты сам сказал: нужно жить.
Да, Варенька, нужно жить, но в нашем мире, а им в этом мире не место. Я понимаю твоего отца, и почему он не отпускает тебя к ним.
Хватит, резко оборвала я его речь, неужели ты не понимаешь, что они ни в чём не виноваты. Эта проклятая война виновата во всём. Слышишь, это проклятая война, чуть ли не срываясь на крик, сказала я.
Миша молчал, он знал, что спорить со мной и убеждать бесполезно. Я всё равно пойду к ним.
В тот вечер мы с Мишей прошлись совсем немного, и я убежала к Гюнтеру. Сегодня он был сам не свой. То шутил и смеялся, то впадал в какое-то оцепенение и грусть.
Знаешь, иногда я думаю о том, что будет с нами дальше, сказал Гюнтер, неожиданно став серьёзным.
Зачем ты об этом думаешь? спросила я.
Потому что всё рано или поздно заканчивается. Заканчивается либо хорошо, либо плохо, сказав это, он замолчал, а я увидела в его глазах нестерпимую боль.
Ну, ещё ведь ничего не заканчивается, сказала я, стараясь выглядеть беззаботно, но внутри у меня всё переворачивалось.
Он промолчал и задумался. Эта тишина удручала. Я не знала, что ещё сказать, все слова казались не уместными. Я понимала, что с ним что-то происходит.
Всему своё время, сказал он, наконец, и эта фраза повисла в воздухе. Я не понимала её. Какое ещё время? Вот оно время, здесь и сейчас наше время. И в это время надо жить, надо любить.
Что с тобой? наконец не выдержав, спросила я его.
Посмотри там, кивнул он головой в сторону стола, там письмо.
Я взяла белый конверт, он был аккуратно вскрыт ножницами. В нём была официальная бумага с подписью и множеством печатей. Я пробежалась глазами по письму, но ничего не могла понять. Там были написаны их фамилии и имена, даты рождения, место проживания.
Что это? спросила я Гюнтера.
Это постановление.
Какое постановление? Я не понимаю.
Постановление о депортации.
Я онемела и растерянно села на диван, письмо медленно сползло с моих колен на пол.
«Как? Как же это возможно?» только и крутилось у меня в голове.
Когда? еле выдавила я из себя. Слёзы, которые мне так не хотелось ему показывать, предательски скатывались по моим щекам.
Пока не известно. Они не дали нам срок. Уверены, что получив бумагу, мы уберёмся сами.
И как же теперь? Что же теперь? только и сказала я.
Мама решила, что мы никуда не уедем, пока не придут выселять. Сроки ведь не указаны, так что, по сути, мы не нарушаем. Ведь собираться мы можем долго, усмехнулся он со злобой.
Может Марте снова попросить Может в ваше положение войдут и вас оставят Ведь раньше
Нет. Мама больше не будет никого просить, холодно перебил он меня.
Я не знала, что ещё сказать. И, впервые за всё это время, я задумалась о будущем. Что же будет, если они уедут? Что будет со мной, если уедет он?
А могу я поехать с вами? выпалила я, сама от себя этого не ожидая.
Ты с ума сошла, Варя, со злостью в голосе ответил Гюнтер, Хочешь быть там так же, как мы здесь? Чужой, изгоем. И ты же понимаешь, что я не смогу тебя защитить, уберечь О поездке с нами и речи быть не может, я никогда этого не допущу Возможно, я и сам никуда не поеду.
После этих слов мне стало страшно. Если им нужно уехать, то пусть лучше они все вместе уедут, и все вместе приедут в назначенное место. Обязательно вместе.
Пока ещё мы здесь, и никуда не уехали, а значит, не будем больше говорить об этом, сказал он, Я расстроил тебя, Варя. Извини меня, пожалуйста. Ты должна знать. Ты стала частью нашей семьи, а значит, ты должна была это узнать.
Видение прервалось. Я сидела словно в густом белом тумане, обволакивающем меня со всех сторон. Всё ещё были слышны голоса, но я уже не различала слов. Я снова была в своей квартире, на своём диване.
Спала я очень скверно. Мысли были о нём, о его депортации, о том, насколько судьба жестоко играет с людьми.
А утром, едва поднявшись, я позвонила на работу и сказала начальнику, что плохо себя чувствую, потому на работу прийти не смогу. После, я выпила чашку крепкого кофе, натянула старые синие джинсы и чёрную водолазку, и побежала к моей знакомой цветочнице.
Я не могла ни минуты медлить. Слишком много было вопросов. И мне почему-то казалось, что у меня очень мало времени, чтобы успеть получить на них ответы.
Глава 19
И вы никогда больше не говорили с ними о депортации? с ходу выпалила я при встрече со старухой.
Здравствуй, Аня, улыбнувшись, сказал она.
Здравствуйте, простите, я сама не своя. Мне нужно много узнать.
Ты узнаешь всё, что следует, не прекращая улыбаться, ответила мне старуха. Эта её манера заинтриговать, доводила меня буквально до трясучки.
Так говорили или нет? нервно спросила я.
О депортации мы не говорил. Для них это была больная тема, а для меня тем более. Мы просто продолжали жить дальше, какбудто не было никакой бумаги. Я всё также приходила к ним. Своё четырнадцатилетние, я тоже отметила у них. Как ты уже поняла, в нашей семье не принято было устраивать из этого дня праздник, а мне очень хотелось праздника. Потому вечером, в свой день рождения, я пошла гулять с Мишей, а потом к ним.
А что же Миша, он вас не поздравил? перебила я старушку.
Миша подарил мне красивую серебряную брошь с большим голубым камнем, таким же, как мои глаза, с явным удовольствием вспоминала старушка. Думаю, эта красивая штучка принадлежала какой-то знатной немке в своё время, а Миша выкупил её в ювелирной лавке. Тогда этого добра полно было в лавках. Немцы до депортации сдавали всё, что у них было почти даром, часто отдавали ценные вещи за еду.
Разве Миша не хотел провести этот день с вами?
Конечно же, хотел, засмеялась она, ещё как хотел. Помню, он говорил: «Ты ненормальная идти в свой день рождение к фрицам». Мне было плевать на его слова. Вот сейчас вспоминаю и думаю, откуда было это во мне. Я была очень смелая и, наверное, даже дерзкая. На многое было мне тогда плевать. И знаешь что, она ненадолго задумалась, я ведь кокетничала с Мишей, чем давала ему надежду. Конечно, это был мой план. Имея надежду Миша с радостью помогал мне, ожидая, что рано или поздно я отвечу ему взаимностью Ох, и пользовалась же я этим тогда Да что уж там Всю жизнь я этим пользовалась.
Всю жизнь?
Мои глаза стали круглыми, чем ещё больше рассмешили старуху.
Милая, я же сказала: всему своё время, не прекращая смеяться, сказала она.
Но вы сами забегаете вперёд, сердито ответила я ей, теперь вопросов стало ещё больше.
Она смеялась так громко и заливисто, что прохожие улыбались, глядя на неё, настолько заразительным был её смех, словно звенят маленькие хрустальные колокольчики. Не выдержав, я рассмеялась тоже.
Вот и в молодости я была такой, сказала она, успокоившись от смеха, стоило мне рассмеяться, как все вокруг хохочут. И Гюнтер всегда смеялся со мной. У него был тихий и сдержанный смех, но глаза при этом светились, сказав это, старуха мечтательно улыбнулась.
Варвара Олеговна, произнесла я, выдержав небольшую паузу, вы так хорошо и ярко рассказываете о своей жизни, что мне не нужно больше это видеть и проживать самой. Сейчас я уже в курсе всего, и, думаю, что смогу написать продолжение по вашим рассказам. Тем более, я уже начала, и, на мой взгляд, получается довольно неплохо.
Есть события, которые тебе необходимо увидеть и почувствовать. Они очень важны. Иначе ты не сможешь, не передашь всей глубины, сказала старуха серьёзным голосом.
От её слов по моей спине пробежал холодок. Я поняла, что события эти будут не о бабочках и цветочках. Я, молча ей кивнула.
Глава 20
На моём журнальном столике прозрачная стеклянная ваза, а в ней цветыбелоснежные розы с огромными бутонами. Их аромат пьянит и дурманит меня, уводя за собой далекодалеко. Уводя меня снова в маленький полуразрушенный дом к мальчишке, с глазами цвета сапфир. В этом доме мне так хорошо, здесь на старом патефоне играет пластинка с нежным женским голосом, здесь пахнет яблоками, корицей и розами, которые я только что принесла для своего любимого.
Сегодня какойто особенный вечер, сказал Гюнтер. В глазах его был совершенно не свойственный ему отблеск мечтательности.
Правда, почему? спросила я.
Ты сегодня какаято другая. Красивая, но подругому Ты очень красивая, Варя.
Я смутилась, а он лишь улыбнулся.
Марты и Евы сегодня не было с нами. Они были в соседней комнате. Марта читала дочери в слух чтото на немецком языке, а Ева вышивала крестом разноцветные узоры на льняной салфетке.
Вся эта атмосфера была такой домашней и родной для меня. Казалось, что мы одна большая и дружная семья, коротаем один из своих многочисленных, тихих вечеров. Словно нет нависшей над нами угрозы расставания, нет болезни Гюнтера, нет ненависти к ним моего отца, и вообще нет этого страшного и болезненного прошлого. Есть только здесь и сейчас.
В этом доме в воздухе царила любовь. Она была осязаема, как нежный, пьянящий туман, такой тёплый и обволакивающий нас.
Я хочу тебя кое о чём попросить, немного смутившись, произнёс Гюнтер, но конечно, если ты сама этого захочешь Если ты не хочешь, тогда не надо
Гюнтер, о чём ты хочешь меня попросить? прямо спросила я его.
Он ненадолго замолчал. Я видела, что эта просьба даётся ему непросто. Потом, собравшись с духом, он поднял на меня свои большие синие глаза и посмотрел в упор с тем самым, свойственным только ему вызовом.
Поцелуй меня, тихо произнёс он.
После этих слов меня накрыло волной жара. Словно огненная лавина прошлась от самых моих стоп до кончиков волос. Я понимала, что проваливаюсь и тону в бесконечном омуте его сапфировых глаз, и справиться с этим не в моих силах.