Сеньор Мануэло достал платок, вытер взопревший лоб:
Полагаю, кое-кто здесь завел себе зверинец с бестиями, и, обидевшись на соседа, выпустил погулять чупакабру. Или, может быть, злого умысла не было и она сбежала сама. Все-таки не настолько Камильо дурак, чтоб такую бестию выпускать. Разве что сыновья его, те еще долбни В любом случае ты ее сейчас аккуратненько мечом ткни куда следует, а потом наведаемся к дону Азуриасу. Давно болтают о его удивительном зверинце, который он никому не показывает. Вот и посмотрим.
Сеньор Мануэло оказался прав. Увидав труп чупакабры, дон Камильо Азуриас сначала разразился черной бранью, потом позвал старшего сына Джордано и, не переставая ругаться, врезал ему по зубам, выбив и вставные, и еще остававшиеся родные. Тут и выяснилось, что чупакабра действительно из зверинца Азуриасов, и выпустил ее оттуда Джордано, желая отомстить соседу. А когда вместо свиней погибла экономка, а потом еще один кабальеро, а двое покалечились, Джордано перепугался и покаялся отцу в содеянной глупости. Дон Азуриас как раз думал, что же ему делать, когда к нему явились паладины с трупом бестии.
Вот и вышло так, что дон Азуриас заплатил огромный штраф в пользу дона Мендосы за свиней, да еще семьям погибших, да в казну, да за глупого своего сына и потерял на этом половину состояния. А дело о чупакабре в Коруньясской канцелярии стало одним из тех, которые любят рассказывать опытные паладины молодым в назидание.
Сельские страсти
Осень в Фарталье везде разная, как и другие времена года. Еще бы, королевство большое, климат в разных его частях отличается, хотя вообще-то везде, кроме Верхней Кестальи и мартиниканского высокогорья, довольно теплый. В Плайясоль, например, осеньэто время, когда по ночам хочется укрыться не легкой простынкой, а двуслойным тканым одеялом, но камины топить никто и не вздумает даже там, где они есть. А в Сальме осеньэто когда склоны холмов становятся пестрыми от желтеющих деревьев, а с океана начинает дуть прохладный влажный ветер, и жители по вечерам, если им приходиться оставаться на открытом воздухе, разворачивают свои шерстяные плащи и набрасывают их на плечи и головы. И при этом сальмийская осень считается довольно холодной по мнению фартальцев из других мест (кроме Верхней Кестальи, опять же). Хотя сами сальмийцы так не считали, им нравился их климат и никто из них ни за что не променял бы родную Сальму на какое-то другое место, по крайней мере без серьезной на то причины. А те, кто жил вдали от родины, как правило, под конец жизни возвращались в родные холмы и долины, куда бы до этого их ни заносила судьба.
Об этом примерно сеньор Мануэло Дельгадо, старший паладин и секретарь Коруньясской канцелярии Корпуса, и размышлял погожим ноябрьским днем, созерцая пейзажи с асотеи Кастель Дельгадо. Конечно, собственно замок Кастель Дельгадо стоял на самой высокой точке плоской вершины одноименного холма, но уже давным-давно не использовался донами Дельгадо как жилище, с тех пор как была построена на склоне удобная и просторная усадьба, а тому уж минуло больше ста лет. Так что все привыкли называть усадьбу так же, как и замок.
Сеньор Мануэло приехал домой сегодня утром, в недельный отпуск. Как старшему паладину, ему полагалось в году не меньше двух месяцев отпускных дней, а по возрастутак и вообще целых три. Обычно он брал неделю в месяц, чтобы провести ее дома, с родными. Паладины, лишенные возможности жениться и породить детей, всегда очень сильно привязываются к ближайшим родичамбратьям, сестрам, племянникам и их детям, и сеньор Мануэло не был исключением. Племянника, дона Сезара, и его детей он очень любил, и старался бывать в родовом гнезде Дельгадо почаще. К тому же на начало третьей недели ноября приходился его день рождения, и сегодня вечером должен был быть ужин в его честь, а сейчас он сидел на асотее в плетеном кресле, положив ноги на скамеечку. Обут он был в домашние мягкие тапки из овчины, сделанные в виде забавных собачек. Эти тапки несколько нелепо смотрелись с паладинским мундиром, но сеньору Мануэло было на это плевать, в семьдесят восемь лет и с его репутацией можно позволить себе многое. А тапки сшила ему в подарок внучатая племянница Аньес, и они сеньору Мануэло очень понравились. На столике рядом с креслом стояли квадратная невысокая корзинка, полная раскрытых конвертов, из корзинки торчал складной лорнет в серебряной оправе, и лежал поперек столика паладинский меч в ножнах. Сеньор Мануэло пришел сюда почти сразу после обедаспокойно почитать накопившиеся письма, привезенные им из Коруньи (на службе как-то было не до личной корреспонденции, осень выдалась беспокойной и у секретаря было много бумажной работы), но, прочитав эти письма (в основном они были от друзей и учеников, которые уже сами сделались старшими паладинами), что-то захандрил. И теперь мрачно пыхал дымной палочкой, покусывая длинный роговой мундштук. Зубы у него были отличные, несмотря на возраст и бурную жизньКоруньясское отделение Паладинского Корпуса обслуживала лучшая в сальмийской столице зубная фея, как в народе называли колдуний-целительниц, специализирующихся на лечении зубов. Впрочем, название частично соответствовало действительности: чаще всего зубными целительницами становились женщины с фейской кровью, обычно потомки тилвит-тегов или благих альвов. Да и вообще со здоровьем у сеньора Мануэло было все очень неплохо, как для его возраста: он по-прежнему каждое утро не меньше полутора часов тратил на физические упражнения и бег, хорошо управлялся с мечом, мог провести почти целый день в седле при необходимости, метко стрелял из самопала и пистоли и был вполне способен набить морду кому угодно из простых людей, да и, может, молодому паладину тоже (опыт-то подчас важнее физических кондиций). Всё, что его беспокоило в плане самочувствияэто суставные боли в ногах и пояснице в сырую прохладную погоду, слегка пошаливало сердце да имелась необходимость пользоваться лорнетом для чтения мелкого текста. Грех, конечно, жаловаться: обычные люди в его возрасте имели целые букеты болячек, не говоря уж о том, что не все до него доживали. По паладинским меркам, конечно, сеньор Мануэло стариком еще не считался. Так, довольно пожилым. Хотя молодежь могла думать иначе, но на то она и молодежь. Молодым даже пятидесятилетние стариками кажутся. А так-то паладины известны тем, что живут долго, если, конечно, не погибают или не калечатся на своей нелегкой службе. Вот только паладинствовать после шестидесяти пяти становится все-таки сложновато. Он уже не мог себе позволить ночевки под открытым небом, разве что в хорошую погоду, месить болота или лазить по крутым скалистым склонам, и делать прочие вещи, которыми полна служба странствующего паладина. Пришлось перейти сначала в городские, а три года назадна бумажную работу. Конечно, можно уйти на покой или сделаться где-нибудь сельским священником, если бездельничать не хочется. Или в инквизицию перевестись. Но сеньора Мануэло эти варианты не прельщали. Свое дело он очень любил, и мысль о том, что он уже для него староват, его угнетала. А тут еще письма Вот Кавалли, его лучший ученик, которым он неприкрыто гордился, пишет, к примеру, о том, как недавно ловил в портовом районе одержимого демонами. Или другой ученик, помоложе, мартиниканецо своих приключениях Или капитан Каброни, пространно расписавший придворную службу и свои заботы. Капитан жаловался на то, что устал, надоело, хочется наконец забиться куда-нибудь в глушь и сделаться простым городским паладином Эти жалобы сеньор Мануэло читал даже с некоторой обидоймол, Каброни молод еще, шестьдесят лет всего, а туда же, жаловаться!
Невеселые мысли старого паладина прервали тихие шаги двух женщин, поднявшихся на асотею. Еще не обернувшись, он уже знал, что это Мартина и Моника, одна из девушек Микаэло. Моника сеньору Мануэло нравилась: она была умной, сметливой и ответственной. И доброй. В этом она очень походила на Мартину.
Вечер добрый, сеньор Мануэло,поприветствовала его Моника. В руках у нее был большой шерстяной плед.Прохладно стало, ветер сырой. Я вам укрыться принесла. А то, может, вниз спуститесь? В гостиной уж камин разожгли.
Спасибо, Моника, я до ужина тут посижу. Благодарю за плед.
Она развернула плед и накрыла его. Мартина, чуть сдвинув корзинку с бумагами, поставила на столик поднос с чайником, чашкой и блюдцем с куском яблочного пирога.
Перекусите хоть маленько,сказала она.И чай обязательно выпейте, там настой и от ревматизма, и от сердцебиения излишнего.
Спасибо,он отложил мундштук, погасив палочку, взял чашку.Не повредит.
Мартина придвинула табуретку, села рядом, явно не собираясь уходить. Моника же спустилась вниз. Подождав, пока она скроется на лестнице, Мартина сказала:
Что-то вы, сеньор, загрустили.
А чего мне веселиться, Мартина? Стар я уже, болезни одолевают. Скоро придется даже с секретарской должности уйти, мундир снять, меч на стену повесить. И что я тогда делать буду? Скукота же
Она взяла его левую руку, провела подушечками пальцев по мозолям ладони, ощупала пальцы:
Скажете тожестар, болезни Для паладина это не такой уж и большой возраст. Рука ваша до сих пор крепкая и сильная, жилы и кости в порядке. И все остальное в общем-то тоже. Нет уж, ваша грусть от другого проистекает, я же вижу.
Руку он у нее забирать не стал, и она продолжала легонько массировать кисть. От этого по руке вверх разливалось приятное тепло, порожденное как природным талантом Мартины к целительству, так и ее особенной силой, дарованной Матери своей посвященной.
Эх, Мартина. Молода ты еще, и многого не понимаешь,он допил чай и поставил чашку на столик. Мартина взяла его правую руку и точно так же стала ощупывать и поглаживать.
Молода, это верно,улыбнулась она.Но уж не глупа, хвала богам. Вы думаете, что никому не нужны, что вас скоро на покой попросят, что впереди только тоска и ожидание смерти. А это неправда, вот как есть неправда, сеньор Мануэло. Во-первых, вас в Коруньясской канцелярии все слушаются, даже лейтенант без вашего одобрения важных решений не принимает, это я знаю точно. Опыт у вас богатый, память хорошая, так что быть вам секретарем еще долго, да и выезды на вашу долю тоже достанутся. Конечно, не как в прежние годы, но всё же. Вон, слыхала я, как вы с паладином Карлесом Туриби заморскую чупакабру поймали. Дон Мендоса, говорят, у маэстро Джильберто, что из Рупита, даже картину про это заказал.
Вспомнив дело о чупакабре, сеньор Мануэло усмехнулся. И прищурился:
Ладно, ты права насчет во-первых. А что во-вторых?
А во-вторых, даже если вы службу оставите, ненужным никому вы не станете. Дома-то вас всегда будут ждать и вам всегда будут рады. Микаэловы дети вон подрастут, будете помогать дону Сезару их воспитывать, с Микаэло-то в этом, сами понимаете, толку никакого. Ну и в-третьих, не стоит молодым завидовать, у них молодостьу вас опыт, как я уже сказала. А болячки ваши мы полечим. Мыльню уже топят, перед ужином пойдем, я вас хорошенько пропарю, разомну, разотру лечебными мазямии если будет на то милость Матери, то боли пройдут, и надолго. А насчет сердцатак вы бы кофе по утрам пить перестали.
Ну как же без кофе,слабо возмутился паладин.
А вот так. Дон Сезар же кофе пить перестал, как сердце у него ослабло. И ничего. Сеньора Кариньес ему теперь по утрам шоколад с молоком и пряностями варит, от него только польза, и вы бы попробовали.
Ну, уговорила. Хорошо,усмехнулся сеньор Мануэло.Хоть я и не люблю шоколад, но, может, с молоком сойдет. Но ты ведь сюда поднялась не только ради этого, а?
Не только,Мартина вынула из кармана кружевного передника конверт, запечатанный сургучом с оттиском какого-то герба.Письмо вам только что привезли. Вот, почитайте да и спускайтесь вниз, пойдем в мыльню ваши суставы и остальное в порядок приводить. По мужской части тоже помочь требуется, как я вижу. Пока не беспокоит, так вот надо чтоб и не начало беспокоить.
Она налила ему еще чаю и ушла.
Сеньор Мануэло взял конверт, прочел надписанный на нем адрес отправителя и посмотрел на герб, грустно улыбнулся. То было письмо от женщины, которую он любил когда-то давно. Точнеелюбил до сих пор, но теперь, когда прошло сорок пять лет, чувства притихли, но не исчезли, просто ушла давняя страсть. Тогда, в тридцать три года, он влюбился в третий раз за свою жизньи, похоже, навсегда. Настолько крепко влюбился, что был близок к тому, чтоб нарушить свои обеты и нарушил бы, если б не она сама. Еще очень юная, сеньора Элинора Арденто, несмотря на то, что и сама была влюблена не на шутку, сумела совладать с этой страстью и тем самым удержала Мануэло от греха. Она вышла замуж за дона Арсе, но отношения с Мануэло поддерживалав основном письмами, иногда виделись и вживую, когда дон Арсе приезжал в Корунью на Собрание донов. Сеньор Мануэло тоже писал ей и дарил разные подарки, частодорогие, чем вызывал глухую ревность ее мужа, который даже как-то потребовал, чтобы жена поклялась у алтаря Судии и в присутствии посвященного, что не нарушала супружеской верности. Элинора не знала за собой вины и охотно согласилась на проверку, чем пристыдила ревнивого мужа и успокоила его подозрения. Так что переписка продолжилась и подарки тоже, а с годами всё это превратилось в крепкую дружбу без любовного подтекста.
В письме Элинора поздравляла его с днем рождения, рассказывала о своей младшей дочери, вышедшей замуж в Анкону, и о внуке-шалопае, которого никак не удается заставить заниматься делами домена, хотя обалдую уже двадцать четыре и пора бы за ум взяться, и интересовалась, как поживает семейство Дельгадо и правду ли говорят слухи, что Микаэло ушел в Обитель Мастера, перед тем признав сразу трех своих внебрачных детей. А еще писала, что в округе случились странные смерти, вроде бы по естественным причинам, но какие-то подозрительные очень, да и вообще странные дела творятся, которыми сеньор Мануэло как паладин может заинтересоваться, а сообщать в паладинскую канцелярию официально вроде как не с чего. И приглашала в гости.
Так-то Мануэло частенько наведывался в Кастель ду Арсе и по службе, и по дружбе, но нерегулярно. Последний раз был там в начале года. Упоминание о странных смертях и странных делах его насторожило: Элинора очень любила разгадывать загадки и прославилась на старости лет тем, что распутывала всякие дела, связанные порой и с преступлениями. К ней даже иной раз обращались за помощью такого рода, особенно если дела были деликатные и не хотелось их доводить до ведома стражи порядка. Мануэло это не удивляло: он как паладин видел у Элиноры метку Судии, и если бы Элинора не сделалась доньей, то могла бы стать судебной чиновницей или даже дознавательницей в страже порядка, а то и в Тайной Канцелярии. А так у нее это было просто увлечением, которому она, овдовев, стала посвящать больше времени, чем в прежние годы. И если она предлагала ему приехать не только просто так, но и в связи с этим делом, это означало, что дело по меньшей мере любопытное, и что она считает, что смерти эти были неслучайны.
Всю хандру со старого паладина как рукой сняло. Он почувствовал азарт и любопытство, и даже как-то меньше стали ныть суставы в ногах и поясница. Так что он, дочитав письмо, аккуратно уложил и его, и остальные письма в корзинку, а лорнет спрятал в карман. Долил в чашку чая и быстренько уничтожил кусок замечательного яблочного пирога с корицей, после чего пошел вниз, в свою комнату на втором этаже, где переоделся в стеганный купальный халат и, прихватив чистое белье, отправился в мыльню.
Мартина прекрасно знала свое дело, и когда сеньор Мануэло спустя полтора часа из мыльни вышел, у него нигде ничего не болело, а чувствовал он себя так, словно помолодел лет на десять. Так что к праздничному ужину он вышел совсем в другом настроении, чем то, в каком он на асотее читал письма.
Сеньора Кариньес, экономка в доме Дельгадо, и кухарка под ее руководством расстарались на славу: стол ломился от хорошей сальмийской еды, не слишком изысканной на взгляд избалованных плайясольцев или фартальезцев, но вкусной и сытной. Почетное место занимал традиционный кекс, какой в Сальме принято печь на дни рождения и на Новолетие: высокий, пышный, с ягодами по сезону, которые положено замешивать в тесто свежими. Осенью это были виноград, арония или физалис, а часто всё вместе, как сейчас. Вокруг кекса расположились хороводом тарелки с пирожками с разнообразными начинками. Были тут пирожки с говядиной, с курятиной, с бараниной, с форелью и с лососиной, с луком, с яйцами, с капустой, с картошкой, с грибами, с сыром, с яблоками, с грушами, с ягодами, с айвовым вареньем, с ревенем, с маком и с орехами и много чем еще. Сеньор Мануэло, увидав этакое изобилие, попытался было подсчитать, сколько же тут видов пирожков, сбился на третьем десятке и бросил это безнадежное занятие, набрал себе в тарелку с полдюжины, какие под руку подвернулись. Помимо выпечки, на столе красовались и печеные в горчице окорока, и салаты, и картофель вареный со шкварками из нежнейшего сала, и картофель жареный с луком и грибами, баранина с чесноком, куры, фаршированные черносливом, и здоровенный лосось, начиненный травами, гордость кухарки дома Дельгадо. И, конечно же, вино лагримас ду соль, красное и белое.