Слабость, которая неумолимо овладевала им, только усиливала потребность в столь жуткой близости. Да, Дарион хотел его, хотел и даже, похоже, нуждался в нём. Странным образом вампир уничтожил всю боль, что жила в его сердце, будто забрал ее вместе с кровью. Дарион полностью утратил над собой контроль, он забыл о своем прошлом, забыл о своей ненависти, забыл даже о том, что именно от рук вампиров погиб его отец, это существо поглотило всю его жизнь, оставив только сладкую слабость и жгучее желание.
Когда вампир отстранился и отпустил его, юноша медленно осел на пол. Ему хотелось выть от разочарования, кричать от злости, но он был так слаб, что не мог даже пошевелиться. Вампир смотрел на него, дрожа от возбуждения, еле сдерживаясь, чтобы не завладеть им вновь, но его недаром прозвали холодным демоном. С огромным трудом он справился с собой, и лицо его озарила удовлетворенная улыбка.
Отдыхай, Дарион, хрипло произнес он. Думаю, ты найдешь меня очень скоро.
Сказав это, он исчез. Исчез, словно его и не было. Дарион ничего не видел перед собой. Он мог думать лишь об одном, только одна мысль крутилась в его голове, изнуряя и убивая: почему он остановился?
Нашли его только к утру. Норберт и Флориан застыли на месте от ужаса, увидев его побелевшую кожу, заостренные, неестественно красивые черты лица и длинные клыки, выглядывающие из-под приоткрытых губ.
Слова были не нужны.
Глава 2
Очнувшись, Дарион сразу же ощутил сильную боль во всем теле. Он медленно слез с кровати, кое-как поднялся на ноги и недоуменно посмотрел в окно. Шторы были отдернуты, и комнату освещал яркий солнечный свет. Обычно это не доставляло ему неудобств, но сегодня что-то изменилось. Он не на шутку встревожился, когда обнаружил источник своей боли.
Его мучил свет. Сияние солнца вгрызалось в его тело острыми иглами, изнуряло и лишало сил. Он ничего не мог понять. Раньше с ним никогда такого не происходило. Солнце, так редко появлявшееся в их столице, всегда было его лучшим другом, горячие лучи придавали ему сил, наполняли надеждой и решимостью.
Теперь же он ощущал только боль. Жгучую, пронзительную боль, которая неумолимо разрасталась по мере того, как он стоял, освещаемый утренним светилом. Ему хотелось только одногооблачиться в свой черный плащ и покинуть это место. Покинуть солнце, внезапно ставшее ему врагом.
Ничего не понимая, он оделся и вышел из комнаты. В коридоре замка стоял полумрак, и это, как ни странно, принесло ему громадное облегчение.
Направляясь в обеденный зал, он старательно пытался вспомнить, что же произошло вчера. Они ведь собирались схватить главаря, почему он не помнит, чем закончилась экспедиция?
Войдя в зал, он осознал, что всем странностям, обнаружившим себя с самого утра, существовало объяснение. Он застыл на месте, похолодев, ошеломленно глядя на мать.
Винона сидела в кресле, стиснув руки на коленях, и в глазах ее плескалась непередаваемая боль. Дарион отлично помнил, когда в последний раз у нее было такое выражение лица. Ровно девять лет назад, когда погиб его отец. Но что так мучило ее теперь? Он чувствовал, как страх стальными нитями охватывает его сердце. Что могло произойти? Что он пропустил? И почему почему мать смотрит с такой болью на него?
И тут он заметил графа Годфри. Тот стоял рядом с креслом матери и смотрел на него с плохо скрытой тоской. Дарион запутался окончательно. Он ничего не мог понять. Что, черт возьми, здесь происходит? Что за необъяснимые взгляды? Почему они смотрят на него, не отрываясь, и молчат?
Кое-как справившись с собой, он медленно произнес:
Что произошло?
И тут же замер, пораженный звуком собственного голоса. Господи, он стал совсем другим. Когда-то звонкий и хриплый, теперь он был низким и глухим. Как такое возможно?
Дарион обхватил горло обеими руками и тут же замер, парализованный ужасом. Медленно опустил руки и широко раскрыл глаза. Хотел он в это верить или нет, но его ногти удлинились, стали острыми, как осколки хрусталя, и окрасились в непроницаемый черный цвет. К сожалению, он лучше кого бы то ни было знал, у кого бывают такие ногти.
Испытывая какое-то ледяное оцепенение, он медленными шагами двинулся к расположенному в конце зала зеркалу. Он уже предполагал, что там увидит, но все еще не оставлял надежды, что это лишь безумный сон, который закончится, как только он закричит от страха. Но, к сожалению, это был не сон. Это была явь, та явь, которой он предпочел бы самый жуткий кошмар.
Свет дернулся в его глазах, когда он увидел свое отражение. Дарион думал, что сходит с ума, но не мог надеяться даже на это. Реальность смотрела на него из зеркала искрящимися темно-синими глазами. Он едва узнавал себя.
Его лицо, когда-то живое и румяное, обрело мучную бледность, черты лица стали необычно тонкими и изящными, волосы, раньше пушистые и золотистые, стали жесткими и обрели оттенок ссохшегося пепла. Были также изменения и в фигуре. Дарион никогда не отличался особой грацией, теперь же его тело поражало совершенством. Тонкое, изящное, величественное и в то же время неизмеримо сильное.
Он был прекрасен. Прекрасен, как вампир.
Не в силах контролировать эмоции, он отпрянул от зеркала в порыве небывалого потрясения. Наружу выступили длинные клыки, от одного вида которых внутри у него все скрутилось в тугой узел. Ужас, охвативший его, был настолько сильным, что он почти не мог его вынести.
Боль, ярость, отчаяниевсе это разом нахлынуло на него, выбивая дух из тела. Ему хотелось кричать, рушить все вокруг, испепелять, уничтожать и даже убивать. Делать все, чтобы хоть как-то унять эту боль, эту отчаянную беспомощность. Дарион был бы счастлив, окажись, что он всего лишь сошел с ума, но искаженное болью лицо матери не давало ему возможности схватиться даже за эту надежду. Он был побежден, окончательно и бесповоротно.
Да, его тело изменилось, странно, что он не заметил этого раньше. Оно стало непривычно легким, словно было сделано из пуха, в то время как окружающие предметы вдруг показались ему необычайно хрупкими. Казалось, стоит ему коснуться стола, как он рухнет под несуществующим напором его пальцев. Он чувствовал внутри себя огромную мощь, мощь, которой раньше определенно не было.
Она разливалась по его телу ледяным огнем и каким-то непостижимым образом делала его невесомым. Да, это была вампирская мощь, та самая мощь, которую он всегда так ненавидел. Конец, если быть точнее. Конец. Полный крах. Моральное уничтожение.
Дарион медленно обернулся и бросил взгляд на мать. Только теперь он обратил внимание на то, что его глаза не хотят видеть ничего, кроме ее шеи. Вампирское зрение было невероятно острым, так что он отчетливо видел, как дергается на фоне белой кожи соблазнительная голубая жилка Такая призывная, манящая ароматная
Он не помнил, как добрался до своей комнаты. Не помнил, как швырял вещи в чемодан, пытаясь справиться с болью. Он помнил только одно: багровые глаза черноволосого вампира. Он вспомнил все. Все, что произошло вчера ночью. Но почему-то теперь, когда его жизнь была разрушена, когда пылающая ненависть сжигала его изнутри, ему на ум не приходило ничего, кроме воспоминаний о его губах
Дарион судорожно застегивал пуговицы на плаще, а его тело содрогалось от воспоминаний о жарких поцелуях, отчаянных прикосновениях, хриплых вздохах и холодных клыках
Дарион ненавидел его. Да, теперь только одного его. Белокожий кровосос разрушил его жизнь, превратил в чудовище, заставил ненавидеть самого себя. Разрушил просто так, из любопытства, из интереса. Почему-то больше всего его выводил из себя именно этот факт. Что существу, обрекшему его на вечные страдания, было совершенно плевать на то, что с ним происходит. Он позабавился с ним, развлекся и забыл забыл забыл
Дарион резко дернул на себя дверь и понесся вниз по ступенькам. Прочь отсюда. Прочь из этого дома. Прочь от матери, крови которой он так желал. Прочь! Монстру не место среди людей!
Он вынужденно остановился, увидев в прихожей своего лучшего друга. Норберт внимательно смотрел на него, однако в его глазах не было ни презрения, ни отвращения. Видимо, он понял, что опасаться пока нечего. Пока.
Зеленые глаза казались непроницаемыми, однако новорожденный вампир ясно видел боль, спрятавшуюся за стеклянной поверхностью. Это была сильная боль, отчаянная, еле сдерживаемая.
Они были необыкновенно близки. Норберт был единственным человеком, который понимал его всегда, что бы он ни делал. Их связь была настолько сильна, что они чувствовали боль друг друга, находясь в разных точках страны. Дарион был привязан к нему, как к старшему брату, и не представлял своей жизни без него. Сейчас он в полной мере осознал, чего лишается. Или, вернее, кого. Не будет больше светских вечеров, не будет больше этих глупых чопорных бесед, над которыми они оба в душе всегда смеялись, не будет больше споров, кто сильнее, богаче и влиятельнее, все это кануло в прошлое.
Дарион не знал, что его ждет в ближайшем будущем, но в одном он не сомневался: он никогда не будет счастлив. Может, иногда будет доволен, но счастье для него закрыто навсегда. Навечно.
Бросив последний взгляд на друга, он направился к выходу.
Куда ты? тихо спросил Норберт.
Дарион не стал отвечать, так как знал, что вопрос был задан исключительно в порыве немыслимой боли. Он просто вышел из дома, осторожно прикрыв за собой дверь.
Он не стал брать коня. Напротив, натянул на лицо капюшон и медленно побрел в сторону города. Норберт не стал его догонять. Видимо, понял, что на этой главе их пути разойдутся. Дариону было все равно. У Годфри не хватит духу убить его, так какой же от него прок?
Уже выйдя за ворота своего поместья, он снова обернулся. Окинул прощальным взглядом дом, в котором родился и в котором прожил двадцать два года. Он больше не вернется сюда никогда. Это место теперь лишь его прошлое.
Солнце скрылось за облаками, и закапал дождь. Мелкий, острый, неприятный. Дарион равнодушно думал о том, как граф объяснит в свете его исчезновение? Наверное, скажет, что он был убит вампирами. Интересно, как это известие воспримут его друзья? Скорее всего, многие из них захотят отомстить. Хотелось бы надеяться, что Норберт с герцогом Эвклидом их переубедят.
По правде говоря, Дариона все это ничуть не волновало. Он знал, что Норберт найдет выход из положения, мать его поддержит, Флориан со своей стороны окажет необходимую помощь, и, в конце концов, неприятность утрясется. Он просто пытался отвлечься от той реальности, что окружала его. Ему не хотелось думать о том, что его ждет, не хотелось представлять, чем все это закончится.
Иногда ему казалось, что он спит и видит сон, он думал, что кошмар вот-вот закончится, но всякий раз, когда он совершал попытку пробудиться, его ждало одно и то же: унылые серые пустоши, хлюпающая под ногами грязь и странная легкость во всем теле. Дарион не спал. Убеждаться в этом было невероятно мучительно. Однако жизнь продолжалась, и ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться ее безумной жестокости. Другого выхода попросту не было.
Стоило ему очутиться на главной площади, как его чемодан мгновенно утащили. Он мог бы догнать вора, но вместо того, чтобы ринуться в погоню, всего лишь проводил обидчика отстраненным взглядом.
«Ну и черт с ним, подумал он, направляясь в сторону рынка, все равно все самое ценное при мне».
На базаре, как всегда, царил хаос. Служанки кричали друг на друга, сражаясь за лучший товар, мужчины возбужденно обсуждали выставленных на продажу кобыл, торговки оживленно сплетничали, собираясь в кружки. Стройного юношу в черном плаще никто не замечал. Он был тенью в этом мире, тенью, которая никого не интересовала.
Дарион надеялся отвлечься здесь от боли, перестать думать о будущем, таком неведомом и туманном, и хоть немного собраться с мыслями. Однако он напрасно рассчитывал на облегчение. Легче ему не становилось. Напротив, чем дольше он оставался среди людей, чем дольше вдыхал запах их крови, такой странный и притягивающий, тем хуже ему становилось.
Люди не приносили ему спокойствия. Они лишь с назойливым постоянством напоминали ему о том, кем он теперь стал. В конце концов, он отчаялся и покинул людную территорию. Путь его лежал в Пасмурную Долину. Этот район славился своей недопустимой запущенностью, в то время как вампиры там не охотились. Это был удачный выбор, уединение там было обеспечено любому путнику.
К тому времени, когда Дарион добрался до места, стемнело. Подул сильный ветер; судя по тому, как прохожие запахивались в плащи, резко похолодало. Однако он не чувствовал разницы. По его мнению, было также тепло, как и днем, может быть, только воздух стал несколько плотнее.
Он долго бродил вдоль гниющих домов, тупо глядя себе под ноги, ожидая неизвестно чего. Он чувствовал себя отвратительно. До сих пор не мог поверить, что его жизнь полностью разрушена, и что он вампир. Даже думать об этом было странно. Он, отчаянный истребитель хладных демонов, теперь один из них? Эта мысль казалась настолько чудовищной, что он предпочел на время отмахнуться от нее.
Ему было ясно, что когда-нибудь, возможно, даже очень скоро, несмотря на все старания друзей, псы ее величества пронюхают о том, что случилось. Королевские шпионы имеют самые разные источники, в конце концов, правда раскроется. Сомневаться в этом было попросту глупо. Настанет день, когда королеве доложат о происшедшем, и она станет решать, что с ним делать. Хотелось бы узнать, как она поступит: решит закрыть дело, не открывая его, или объявит на него охоту? Что победит: его многочисленные заслуги перед государством или его новая сущность?
Дарион усмехнулся, подумав об этом. Надо же, как все сложилось, сколько лет он гонялся за вампирами, руководимый святым долгом, а в скором будущем, возможно, сам станет добычей Жестоко Да, слишком жестоко для обычного человека
Однако он больше не был обычным. Отныне он был вампиром, существом, обладающим неизмеримой силой. Он знал, какими могущественными бывают кровопийцы. Большинство из тех, что он победил, обладали способностями, против которых даже огонь был бессилен. Ему еще предстояло выяснить, какую силу обрел он сам, став вампиром. Как бы он это ни ненавидел Как бы он ни страдал, он должен стать сильным чтобы отомстить.
Несмотря ни на что, Дарион был незаурядной личностью. Будучи человеком, он поражал окружающих своей внутренней силой, кипящей и обжигающей, способной перевернуть с ног на голову весь мир. Что бы ни происходило, он всегда оставался сильным. Ничто не могло поколебать его. Ничто. Став вампиром, он стал еще сильнее, еще могущественнее, только благодаря своей внутренней силе он все еще держался, не давал новой сущности поглотить себя, разрушить все вокруг. Наверное, именно эта сила не давала ему пасть духом. Если бы он был хоть чуточку слабее, ему бы не удалось выдержать этот бой.
Сейчас, застыв посреди мокрой улицы, он отрешенным взглядом смотрел на луну, вспоминая ту ночь. Он больше не чувствовал злости, только усталость и решимость занимали его душу. Теперь он не сомневался, что неспроста тогда оставил друзей и кинулся вглубь заброшенного замка. Несомненно, это была мистическая сила вампира, обратившего его. Дарион всегда был бесстрашным, но он никогда не проявлял безрассудства, тогда им руководила чужая воля. Воля его хозяина
Его губы скривились в мрачной усмешке. Подумать только, как все сложилось невероятная ирония Невероятная случайность
Он чувствовал себя совершенно разбитым, но спать ему не хотелось. Он слышал о том, что вампиры спят не больше двадцати часов в месяц, поэтому бродил всю ночь в заброшенных районах, погружаясь в пучину тоски и уныния.
Потом настало утро, пришел новый день. Он все бродил, бродил, изредка встречая людей, невидящим взглядом рассматривая покосившиеся дома с выбитыми стеклами. Снова шел дождь, ему было все равно, он не чувствовал холода, хотя, наверное, даже если бы и чувствовал, не обратил бы на это никакого внимания. Апатия поглотила его, словно кит маленькую рыбешку.
Бессвязные мысли о мести постепенно сменялись мыслями о смерти. Потом ушли даже они. Днями, сутками Дарион бродил по улицам, не думая ни о чем. Раньше он думал, что не думать ни о чем невозможно, теперь же убедился в обратном. Впрочем, эта убежденность не значила для него ровным счетом ничего. Ему было плевать на все. Буквально на все.
Так прошла неделя. А по истечении этого времени что-то изменилось. Понимание пришло тогда, когда его тело вдруг ослабело, страшно разболелись кости, и ему стало трудно ходить. Вот тогда он ожил. Тогда апатия покинула его, сменившись жуткой болью, как физической, так и внутренней. Свершилось то, чего он боялся больше всего, хотя и исключительно на подсознательном уровне. Его мучила жажда. Жажда человеческой крови