Вот тогда он понял, почему вампиры убивают людей. В полной мере осознал, что такое жажда крови.
Внутри него будто зажглось неугасимое пламя, которое неумолимо превращало его внутренности в пепел. Но даже пепел не оставлял его в покое. Он продолжал вгрызаться огненными иглами в его кости, прожигая, выжигая, уничтожая
Случайные прохожие стали для него настоящей пыткой. Его тело так и рвалось кинуться на них и вцепиться им в глотки. Глаза его горели алым пламенем, ему крупно повезло, что капюшон оставлял открытым только его подбородок. Если бы не его ярая ненависть к самой сущности вампиров, он бы, несомненно, давно уже сдался. Сдался, чтобы возненавидеть себя окончательно.
Со временем жажда только усиливалась. К вечеру восьмого дня он уже был настолько слаб, что едва перебирал ногами. Он целый день бродил по лесу, забираясь все глубже, чувствуя себя все слабее и тяжелее. Мысль была только одна: как низко я пал. Несмотря на окружающий мрак, он прекрасно ориентировался в темноте, что, правда, не сильно облегчало ему жизнь. Теперь даже не было луны, только звезды иногда прорезались холодными огнями в редких провалах между высокими деревьями. Теперь они были его единственными спутниками; кроме них, у него больше никого не осталось. Впрочем, нет, кое-кто был. Была жажда, которая не отпускала его ни на секунду. Жестокая жажда, настойчивая и немилосердная, сильная и непреодолимая
Потом он двинулся в чащу, не обращая никакого внимания на ветки, царапающие ему лицо. Огонь сжигал его изнутри, будто картонную коробку, и был лишь один способ потушить его Способ, к которому он никак не мог прибегнуть.
Прошло очень много времени, когда он очутился в непролазном участке леса. Это место славилось тем, что из него не было выхода. Всякий, забравшийся сюда, должен был погибнуть. Дариона ничуть не волновало то, что он оказался в непроходимом участке леса, какая-то неуловимая сила заставляла его разрывать древние стволы, ссохшиеся корни и пробираться вперед, сквозь буреломы, сквозь слабость и огонь.
В нем словно открылось второе дыхание. Невиданная сила, доселе спавшая глубоко внутри, вдруг вырвалась наружу, прокладывая себе путь в пустоту. Он испытывал облегчение, позволяя этой силе крушить все вокруг. Огонь, заключенный в костях, неожиданно замер, подарив ему болезненное чувство онемения. Теперь-то он понимал, как жестоко его покарал ангел тьмы. Боже, как он его ненавидел Кто знает, может быть, он и был тем вампиром, который убил его отца?
Дарион знал, что Аделард был убит вампиром Старших Кровей, вампиром, чей род идет издалека, и чья сила не знает пределов. Конечно, обосновать это обвинение он ничем не мог, но сейчас, когда он был так измучен, ему хотелось обвинять врага в чем угодно. Чтобы ненавидеть его еще больше, чтобы навсегда вышвырнуть из головы воспоминания о его любви, пускай и ненастоящей, но такой откровенной
Ненависть, ненависть, ненависть! Только она ему нужна! Остальное только мешает!
Я убью тебя! прохрипел Дарион, продолжая рваться вперед. Убью! Уничтожу!
Он чувствовал себя ужасно. И не из-за боли, которая его неодолимо пожирала, а из-за того, что он не знал, за что именно ненавидит белокожего вампира: за то, что он обратил его, или за то, что бросил, когда он так в нем нуждался. Эти мысли убивали его.
Но жажда не отступала. Она все усиливалась и усиливалась, хотя казалось, что это уже невозможно. Она испепеляла его изнутри, поглощая внутренности, заглатывая жизнь Дарион умирал, погибал смертью голодного вампира. Возможно, он продержался бы дольше, если бы не страдания, пожиравшие его с той же яростью, что и жажда.
Когда его тело уже отказывалось повиноваться, когда огонь стал проникать в ткани кожи, произошло то, чего он совсем не ожидал. Древесный бурелом внезапно закончился, и он упал на вымощенную гладким камнем тропу. На какое-то время он перестал соображать, пораженный случившимся, а потом замер, прислушиваясь к своим ощущениям.
Стоило ему на мгновенье забыть о ненависти, как сила потухла, скрывшись в неведомых источниках. Лучше ему от этого не стало, но теперь он хотя бы мог трезво мыслить.
Преодолевая слабость и боль, он поднялся на ноги и огляделся. Возможно это или нет, но он очутился на аллее громадного особняка, освещенного многочисленными фонарями. Особняк был необычайно роскошным, багровые стены были щедро инкрустированы плитами из дорогих металлов, таинственно мерцавшими в неярком свете зажженного масла, узкие балкончики освещались медными резными канделябрами.
Двор был заполнен прямоугольными клумбами, цветы в которых поражали своей яркостью и красотой. Небольшой фонтан, расположенный между двумя цветочными аллеями, искрился всеми цветами радуги, словно был усыпан разноцветными алмазами. Широкая тропа, на которую он свалился, была вымощена гладкой карминной плиткой, и вела она к просторному крыльцу с двумя высокими колоннами, между которыми виднелась массивная створчатая дверь.
Дарион был сражен этой неожиданностью. Несмотря на боль, он не мог не замечать тех загадочных явлений, которые возникали в связи с его открытием. Его мучили вопросы: откуда здесь взялось это поместье? Почему его построили в глухой чаще леса? Кто здесь живет? Без сомнений, не какие-то бродяги. Этот дом по изяществу мало чем отличался от зимней резиденции ее величества и, судя по всему, он был жилым. Определенно, здесь живет некто очень сильный и влиятельный. Но кто? Как все это объяснить?
И тут он обнаружил нечто странное. Он вдруг заметил, что не чувствует поблизости запаха человеческой крови. Это казалось подозрительным по той простой причине, что обычно он чуял его за версту. Если бы в замке кто-то был, он бы, несомненно, давно узнал это. Но он не чувствовал ничего. Если только не считать
Дарион замер, втянув голову в плечи. Как он мог быть таким слепцом? Как мог пропустить мимо сознания этот холодный запах, тонким покрывалом окутавший его всего? Как мог надеяться, что умрет, не узнав истинной боли?
Вампиры. Вот кто здесь живет. Вот в чье логово он забрался. Он забрался к своим сородичам.
Его даже передернуло от этой мысли. Нужно было уходить. Уходить, чтобы не столкнуться со злом лицом к лицу. Он понимал, что должен повернуть назад, но его ноги против воли ступали вперед. Этот запах согревал его, успокаивал, снимал боль и вливал силы напоминал о той ночи Беда была неминуема, но он ничего не мог с собой поделать. Потребность в близости подобных себе существ, пускай и врагов, была непреодолимой.
Да и куда еще он мог податься? В этом мире, теперь таком чужом и враждебном для него? Его нигде и никто больше не ждал. Он был совершенно одинок, а одинокий, как известно, должен погибнуть. Дарион не мог смириться с тем, что случилось. Его душа жаждала мести. Но чтобы отомстить, нужна сила. Сила и влияние. А о каком влиянии может идти речь, когда он не знаком ни с одним вампиром?
Граф Россайн, как никто другой, умел рвать концы. Да, отныне он всегда будет страдать, счастье навсегда отвернулось от него, и изменить этого нельзя, однако жизнь продолжается, и игнорировать ее невозможно. Он должен идти вперед, должен двигаться, чтобы приблизиться к своей новой цели, к монстру, отнявшему у него все то, что он так долго создавал.
Исполненный решимости, Дарион поднялся по ступенькам, шатаясь, добрел до двери, и, сжав пальцами широкое кольцо, несколько раз постучал.
Прошлого больше нет. Есть только настоящее. Настоящее и будущее, которое зависит исключительно от того, как он поведет себя сейчас. Однажды он уже проиграл. Плевать на боль, плевать на слабость, он справится со всем, потому что отныне его единственный друг и помощникненависть.
Глава 3
Дверь открыл высокий мужчина в изящном черном фраке, усеянном серебряными пуговицами. По всему было видно, что в этом замке он служит дворецким. Так же, как и то, что он не является представителем человеческой расы.
Волосы цвета воронова крыла, бледная прозрачная кожа, неестественно красивые, заостренные черты лицаэти отличия невозможно было не заметить. Хотя, конечно, тягаться по красоте и величию со своим королем у него не было ни малейшей возможности.
Дарион не отрывал от вампира мутного взгляда, пытаясь понять, о чем он думает. Лицо дворецкого казалось равнодушным, однако в глубине карминных глаз плескалось предвкушение. Очевидно, он ожидал его и, кажется, имел кое-какие представления о том, какие причины вынудили его прийти сюда. Бывшего охотника не злил этот взгляд.
Он был не глуп, а потому отлично понимал, что в этом доме не найдется ни одной живой души, которая обрадовалась бы его приходу. Если подумать, то кто он вообще для вампиров? Чудовище, убийца, монстр. Надеяться на теплый прием с его стороны было бы настоящим безумием. Поэтому он должен быть готов ко всему. Должен. Ибо это единственный путь к цели.
Темноволосый дворецкий, видимо, сообразил, что новоприбывший находится в состоянии, близком к прострации, а потому негромко кашлянул и вежливо проговорил:
Мое имя Флавиан, ваша светлость. Я дворецкий семьи Линард. Этот замок принадлежит моему хозяину, лорду Джиндеру Линарду. Если вас не затруднит, следуйте за мной.
Сказав это, он плавно развернулся и неторопливой поступью двинулся вглубь дома. Дариону ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, хотя ноги его уже подкашивались от слабости.
Замок впечатлял своей роскошью. Пол в коридорах был покрыт дорогими коврами, стены увешаны великолепными картинами, на каждом шагу мерцали серебряные статуи, щедро инкрустированные алмазами, бесконечные светильники, освещавшие замок, судя по блеску, были сделаны из чистого золота.
Дарион был потрясен. И даже немного испуган. По правде говоря, ему никогда и в голову не приходило, что вампиры могут обладать подобным богатством. Он знал, что они убийцы, знал, что они существа, отвратительные по одной своей природе, но никогда и не задумывался, как они живут, чем и, главное, где. Он охотился за ними, стремясь убить, даже не подозревая, что своим вмешательством тревожит паутину огромного мира, в котором властвуют определенные устои, правила и законы.
Он действовал вслепую, не вникая и даже не пытаясь вникнуть в их жизнь, понятия и нормы. А вампиры, как видно, не медлили.
За то время, что охотники бегали взад и вперед, хватаясь за свитки, они создали целое государство, царство аристократии, которое не знает бедности и лишений. Успехи охотников ничто в сравнении с тем, к чему нужно было стремиться на самом деле. Хотя, если подумать, лучше быть в неведении, чем знать, что изменить ничего нельзя. А в том, что это именно так, Дарион больше не сомневался.
По мере того, как они шли, страх, поселившийся в его сердце, становился все сильнее. Боль делала его разум бесполезным, но воля продолжала жить в полную силу. Он лихорадочно размышлял о том, что он будет говорить, когда предстанет перед хозяевами дома, несомненно, являвшимися весьма влиятельными и опасными вампирами. Как они отреагируют на его появление? Не совершил ли он непоправимую ошибку, придя сюда? И какова вероятность того, что он останется в живых после встречи с этими совершенно незнакомыми созданиями?
Он едва не врезался в спину дворецкого, когда тот остановился напротив высоких створчатых дверей. Чуть повернувшись к нему, вампир достал из нагрудного кармана круглые серебряные часы на цепочке, отодвинул крышку и с недовольным видом покачал головой:
Опоздание более чем на час аристократы никогда не прощают, с непонятной печалью в голосе сказал он. Потом внимательно взглянул на гостя и, улыбнувшись, произнес: Впрочем, мое волнение безосновательно, поскольку к вам эта неприятность не имеет никакого отношения. Он уже поднял руки, чтобы распахнуть дверцы, как вдруг снова обернулся и еле слышным голосом проговорил: Я знаю, что это не мое дело, но все же дам вам совет: чтобы ни произошло, держите рот на замке, возможно, это подарит вам жизнь.
Дарион отрывисто кивнул, потрясенный, но в то же время благодарный. Поддержка этого вампира тронула его, хоть он и сам знал, что не имеет никакого права открывать рот, находясь в обществе вампиров.
Флавиан подошел вплотную к дверям, изящно вскинул руки и резким, отточенным движением заставил обе створки плавно разъехаться в стороны.
Ярчайший свет, бросившийся Дариону в глаза, на какое-то время ослепил его. Сквозь боль и туман он ощутил, как его взяли под руку и осторожно ввели в помещение. Здесь было значительно светлее, чем в коридоре, прошло не меньше тридцати секунд, прежде чем он снова смог нормально видеть. И когда это, наконец, произошло, у него внутри все тревожно сжалось.
Хоть он и знал, на что идет, теперь, оказавшись перед лицом своей участи, он не смог остаться хладнокровным.
Просторный зал, в котором он очутился, был убран со всей возможной роскошью и изысканностью. Кругом все было уставлено изящной мебелью из слоновой кости, стены пестрели величественными картинами, на которых изображались мрачные, кровавые сцены, пол был покрыт золотой плиткой.
В середине зала находился длинный стол, устланный темно-синей скатертью, на котором в симметричном порядке располагались высокие хрустальные фужеры, искрящиеся дорогим шампанским.
За столом сидело семеро. Пятеро мужчин и две женщины. Хотя, надо сказать, эти создания выглядели слишком молодо, чтобы называться так. Это, скорее, были юноши и девушки, облаченные в наряды графов и маркиз.
Все они отличались невероятной красотой и помпезностью. Одеты с великолепным вкусом, но в то же время несколько небрежно, что говорило об их расположенности к происходящему. Лица их были расслаблены, недовольства не выказывал никто. По всей видимости, они были рады этому собранию, а потому их душевное состояние находилось в полном порядке. Но что же произошло, когда они увидели вошедшего гостя?
Дарион впервые видел, чтобы настроение кого-либо менялось с такой головокружительной скоростью. Казалось, только мгновенье назад вампиры миролюбиво переглядывались, как вдруг их лица исказились, превратившись в маски устрашающего гнева. Однако гнев не умалял их красоты. Напротив, он придавал им обаяния и делал похожими на разъяренных ангелов.
Несколько минут стояла полная тишина. Казалось, в комнате никто не дышал. Потом вампир с ярко-голубыми глазами и волосами цвета ссохшейся вишни тихим обволакивающим голосом произнес:
Сказать по правде, я не думал, что ему хватит наглости явиться сюда одному, да еще и ночью. Выходит, россказни о его великолепных манерах не больше, чем обман Признаться, я разочарован.
Дарион вздрогнул и поднял на вампира тяжелый взгляд. Голубые топазы смотрели на него с насмешкой и непередаваемой ненавистью. Дарион не знал, чем вызвана столь откровенная злоба, однако в данную минуту его больше тревожило другое. Он всерьез опасался, как бы не рухнуть без чувств посреди зала. Такого позора он точно не сможет пережить.
Хищная девушка с иссиня-черными волосами усмехнулась и нарочито веселым тоном воскликнула:
Вы преувеличиваете, лорд Юстин, я и сама все время опаздываю, неужели это как-то влияет на ваше отношение ко мне?
Не говорите ерунды, Кассандра, вы совсем другое дело, угрюмо произнес юноша с роскошным хвостом светло-желтых волос.
Дарион опустил голову, из последних сил удерживаясь в собственном сознании. Ему было страшно, больно, одиноко, однако он знал, что главный шаг уже сделан. Теперь осталось лишь дождаться приговора.
Вампир с серебряными волосами, сидящий напротив черноволосой девушки, тихо произнес:
Все-таки закон возмездия существует. Признаться, я сомневался в этом, но теперь убежденон существует. Подумать только, самый могущественный охотник страны, человек, на которого полагался едва ли не весь мир, в мгновенье ока обратился в того, кого больше всего ненавидел. Ничего не скажешь, печальная история. Печальная и жалкая
Господин Стром, вежливо, но решительно прервала его девушка с хищным лицом, прошу вас не забывать, что мы находимся в элитном обществе, здесь недопустимы подобные замечания.
Вампир с хвостом злобно усмехнулся.
А разве вам, графиня, нечего сказать нашему милому гостю? Или вы уже забыли о том, как погиб ваш брат? мрачно спросил он.
Я предпочитаю жить, не озираясь на прошлое, нахмурилась черноволосая красавица, в конце концов, каждый из нас борется за свою истину. Что было, то прошло, вот как я думаю. И вам советую думать так же, барон Мерфейн.
Я не могу думать так же, еле слышно проговорил тот, не могу и не буду. Я просто не смогу ему простить того, что он сделал.
Согласен, мрачно произнес вампир, которого назвали лордом Юстином. Все это время он неотрывно смотрел на Дариона, словно пытался прожечь в нем дыру, не думаю, чтобы эта боль когда-нибудь ушла. А Риму он мне никогда не вернет. Это, как сказал граф Терон, закон возмездия.