Красные камни на бусахособенные, потому что ониэто застывшие кровь, слезы и пот нашего жертвенного Руука.
И раз уж настоятельница Тамзина решила их достать, значит, меня ждет урок веры.
Что говорит в двенадцатом откровении «Тома смирения», сестра Матильда?
«В смирении мы принимаем наш путь, и не ждем покоя ни днем, ни ночью, потому что покой есть промедление» - произношу без заминки.
Хорошо. Ты знаешь, почему я спросила тебя об этом сейчас?
Потому что если есть человек, нуждающийся в помощи, служители Плачущего не должны знать ни сна, ни покоя, пока не облегчат ношу его страданий, - тоже без пауз.
Поэтому, Игрейн будет рада помочь тебе, как помогла бы любому, кто пришел в монастырь в поисках крова, защиты и помощи.
А таких под нашими стенами каждый деньпросто тьма.
Чего мне только не приходилось делать на своем веку: и перевязывать раны, и отпиливать гниющие конечности, и поить «слезами сострадания» тех, кого уже нельзя было спасти.
Тамзина кивает, довольная тем, что я усвоила урок, мола поворачивается и идет по коридору.
Послушно семеню за ней, надеясь, что гроза, наконец, миновала.
[1] В мире книги душа умершего уходит в Поток только на третьи сутки. До этого времени ее еще можно вернуть в мир живых (ненадолго и это требует длительной специальной подготовки, и специального разрешения). Если человек умер насильственной или любой другой противоестественной смертью, его душа страдает и может вселяться в живых, чтобы сводить их с ума.
Глава 2
Игрейнмоя подруга.
Между сестрами такое не поощряется, потому что вера Плачущего учит нас любить всех одинаково, но я что-то сомневаюсь, что Рууку так уж не все равно на то, что пара его непорочных служительниц время от времени делятся друг с другом секретами и сплетнями.
Да да, даже у монахинь есть о чем поболтать за закрытой дверью.
Ты правда молилась?шепотом спрашивает Игрейн, с трудом подавляя зевок.
Она наносит на руку целебную мазь и мастерски перевязывает ее чистой полоской бинта.
Просто уснула носом в книгу, - говорю тоже шепотом.
Мы пересматриваемся и в унисон прыскаем от смеха, тоже одновременно прикрывая рты ладонями.
Я не хочу врать Игрейн, потому что у нас с ней нет тайн друг от друга. И она точно знает обо мне кое-что более крамольное, чем какой-то очень не похожий на сонсон.
А раз я сама решаю, что просто немного испугалась и спутала реальность с ночным маревом, то стоит ли раздувать из мухи слона? В купальне даже крови на полу не было, а ведь я была уверена, что она течет ручьем.
Ты уже готова ехать на ярмарку?Игрейн понижает голос до шепота.От Орви были еще письма?
Я сразу грустнею и отрицательно мотаю головой.
Орвиэто мое искушение. То самое, о котором написано в двенадцатом четверостишии «Божественных скрижалей». Потому что ямонашка, и хоть еще не прошла обряд отречения, мужчины для меня под запретом. Как и все, что может отвлечь меня от предназначения пожертвовать своей жизнь во благо тех, кто нуждается в помощи.
А Орви Он такой
Я мечтательно закатываю глаза и подпираю щеку кулаком.
Последняя весточка была больше двух месяцев назад, - говорю погрустневшим голосом.С тех порни словечка, ни даже буковки. Почему мужчине обязательно нужно идти на войну? Почему он не может быть просто милым и добрым сыном лавочника и, как прежде, раз в неделю привозить на обмен ткани и столовую утварь?
Игрейн виновато пожимает плечами.
Год назад Орви ушел на войну, помогать нашему молодому королю Эвину Скай-Рингу укреплять границы королевства. С тех пор была всего пара писем, в каждом из которых он писал целые поэмы о суровой и полной опасностей военной жизни. Я зачитывала его весточки до дыр, заучивала слово в слово, потому что не могла рисковать и хранить их. Читала, зазубривалаи сжигала.
В последнем письме Орви пообещал быть на ежегодной Ярмарке и очень просил, чтобы я тоже обязательно приехала. Это было короткое и какое-то оборванное письмо, совсем не как обычно, и с тех пор между нами повисло гнетущее молчание.
Тогда нужно спать, - уверенно говорит Игрейн и, быстро спрятав лекарские принадлежности, за руку тащит меня в комнату.Чтобы Орви, когда увидит тебя завтра, обомлел и потерял голову.
Скажешь тоже, - краснея, отмахиваюсь я.
Нужно ли говорить, что до самого утра так и не сомкнула глаз?
Боялась и тряслась, как осиновый лист, стоило представить, что во сне мне под кожу снова заберется какая-то порча и на этот раз все будет по-настоящему.
А с первым лучом солнца выскакиваю из постели и несусь в купальнюпроверять, все ли в порядке с моей несчастной рукой. Кожа под повязкой была идеально чистой, сошла даже небольшая красота от воска, который я так и не поняла, откуда там взялся.
У монахинь Плачущего на все случаи жизниодна одежда: длинное темно-серое одеяние с глубоким капюшоном, и белый платок, которым мы перевязываем голову, чтобы окружающие видели только наше лицо. Однажды, когда Орви вместе с отцом приехали в монастырь, случился какой-то переполох и нам удалось ускользнуть подальше ото всех, чтобы побыть наедине хотя бы минуту. Тогда он попросил развязать платок и долго просто смотрел, как я быстро переплетаю косу. Только, краснея, попросил срезать на память прядь волос, которые тут же спрятал в медальон на груди.
А я как-то не додумалась попросить у него что-то взамен.
Просто сидела и слушала, как он дышит, боясь лишний раз взглянуть в мою сторону.
Тогда я впервые в жизни разозлилась на свою участь монашки и вечного венца невинности. Я ведь ее не выбирала! Я просто была еще одним младенцем, оставленным на пороге монастыря.
Когда солнце поднимается выше, настоятельница Тамзина пересчитывает всех нас, едущих на ярмарку, по головам. Всего пять человек, но этого достаточно, чтобы вести торговлю. Мы везем на продажу несколько бочонков молодых и выстоянных вин, десяток головок выдержанного сыра, сушеные целебные сборы, тончайшее тканое полотно, известное своим качеством на всю Артанию.
Этомой второй выезд за стены монастыре. Впервые это случилось еще когда я была совсем маленькой, у меня случился приступ острой желудочной боли, и сердобольная настоятельница Анна сама отвезла меня в лечебницу, где из моего вздутого живота вырезали какой-то маленький гниющий отросток.
В этот раз я широко раскрываю глаза и впитываю каждый метр нового и неизвестного для меня мира.
Что там?спрашивает маленькая пухлая сестра Фьёрда, когда на перекрестке впереди появляется темное пятно крытого экипажа.
Я такие видела только в книгах монастырской библиотеки, за что после получила от настоятельницы двадцать ударов палками, потому что без спроса полезла в секцию «богохульных книг». Увы, наш человеколюбивый Руук в вере своей отрекался от всего рукотворного и «оживленного против воли богов», а, значит, даже самокатные экипажи и дирижабли, и механикусы моими сестрами по вере считали богомерзким искушением, и категорически отвергались.
Хвала Плачущему, экипаж тащила четверка лошадей.
Таких красивых и холеных, что на них засмотрелась даже настоятельница Тамзина и, если бы не окрик Игрейн, мы бы точно переехали вышедшего на дорогу высокого и красивого, как грех, белокурого мужчину в мундире элитных королевских гвардейцев.
Тамзина потянулась за своими бусами, наставница Анна зашептала молитву, пухлощекая Фьёрда закрыла лицо ладонями, и только мы с Игрейн уставились на красавчика во все глаза.
Никогда не видела, чтобы у мужчины была такая гладкая белая кожа, безупречно чистые прозрачные голубые глаза и белоснежные волосы, длинным водопадом струящиеся по плечам до самых лопаток.
Наверное, если бы наша Солнцеподобная Сирилла решила создать мужчину, равного ей по красоте, он был бы именно такимни добавить, ни убавить.
Сестры, мне кажется, или вы забыли степенно потупить взор?напоминает настоятельница Тамзина.
И мы с Игрейн хором опускаем головы.
Хотя, что толку? Это все равно, что посмотреть на солнце в зените.
Почтенные леди, великодушно и смиренно прошу прощения, - слышу приятный мужской голос.
Обволакивающих, теплый, с идеальным выговором человека, явно не трудившего руки кузнечным молотом или плугом. Орви рассказывал, что в Королевскую гвардию может быть зачислен любой, кто прошел военную школу и отслужил в армии, но элитные гвардейцыэто всегда младшие сыновья влиятельных благородных семей. Потому что их заботам вверяют самое главное сокровище Артаниинашего молодого, пока еще не женатого ио, ужас! - бездетного короля.
Если мои глаза меня не обманывают, вы - служительницы Плачущего?
На то его воля, - степенно отвечает настоятельница Тамзина.
Тогда вы не сможете отказать нам в помощи!
Мы с Игрей украдкой беремся за руки и потихоньку хихикаем, потому что этот чистый красивый голос звучит игриво, как весенний ручей.
Я не вижу здесь страждущих и обездоленных, - резонно заявляет Тамзина.Прошу простить, господин, но если ваша повозка, - она говорит это с подчеркнутым пренебрежением, - испорчена, значит, на то воля богов. Здесь, как видите, лишь пять женщин и вряд ли мы в состоянии
оставить без помощи тех, кто о ней просит?вторгается в их перепалку еще один мужской голос.
Такой низкий, вкрадчивый и простуженный, что у меня марашки россыпью по той части тела, которую, за три часа пути, уже успела порядком отсидеть.
«Том заветов», стих девятнадцатый: «Каждый, кто в нужде взывает о помощи, должен немедленно получить ееедой, кровом или вдохновенной молитвой». Так, кажется?
Игрейн косится на меня круглыми, как у рыбы, испуганными глазами.
Я рискую потихоньку поднять голову, заранее зная, что если Тамзина заметит, что я ослушалась, по возвращению меня запрут в келье для «вдумчивых молитв».
Но кто бы на моем месте поборол искушение, особенно, если тебе восемнадцать, и эти двоевторые встреченные в жизни мужчины.
Тот, что стоит чуть в стороне от беловолосого, еще выше его. Ненамного, но это сразу бросается в глаза. Как и его более мощное сложение, подчеркнутое непримечательным черным мундиром простого гвардейца. На вид ему может быть от тридцати до сорока, на вискахтонкие полосы ранней седины, но остальные волосы черные, как смоль, гладкие и стриженные коротко, сзади, но при этом достаточно длинные спереди, чтобы почти полностью скрывать его взгляд.
Видны лишь тонкий нос с горбинкой и выразительно очерченные губы.
И немного впавшие щеки с тенями усталости поверх, как раз в тех местах, где его глаза надежно скрыты за волосами.
Мне правда не по себе от того, что лица этого человека толком не рассмотреть, потому что он, даже если смотрит на настоятельницу, как будто одновременно копошится и в моей голове.
Тамзина выравнивается, ее спина становится прямой, как гвоздьхоть прямо сейчас вколачивай в чью-то упрямую башку.
На нее не действуют ни лучезарная сногсшибательная улыбка блондина, ни неприятная загадочность брюнета. Но она явно бессильна против оружия, которым сама владеет в совершенствеслов, заветов и напутствий, которые Плачущий оставил своим верным служителям. Она не может отказать своему драгоценному богу.
А, значит, не может отказать и этим двоим.
И что же слабые женщины могут сделать, чтобы облегчить участь двух - она еще раз выразительно осматривает их с ног до головы, -королевских гвардейцев?
У нашего экипажа сломалось колесо, - улыбается блондин.Не могли бы вы подбросить нас до «Перепутья»? Это недалеко, мы не будем тревожить ваш покой своими недостойными голосами.
Почему мне кажется, что он говорит это с издевкой?
Возможно из-за того, что успеваю заметить мимолетную усмешку на выразительных губах того, другого?
Меня зовут Эйр Борн, - представляется блондин, и лицо настоятельницы немного смягчается. Разбойники с большой дороги крайне редко блещут такими манерами.А этот толстокожий молчунмой брат, Даниэль.
Что ж, в таком случае, мы окажем вам помощь.
Я еще раз пытаюсь поймать взгляд темноволосого, и ловлю себя на мысли, что этого человека могут звать как угодно, но вряд ли «Даниэль».
Глава 3
У нас большая шестиколесная телега, которую тянет пара крепких буйволов, так что еще два ездокаэто вряд ли непосильная ноша.
Сначала мне кажется, что Эйр сядет на козлы, рядом с настоятельницей, но туда быстро перебирается пугливая сестра Фьёрда, освобождая для мужчин место в телеге, рядом с нами.
Игрейн больно тычет меня локтем под бок, когда красавчик-блондин садится рядом с ней и, как принято в высшем обществе, тянется, чтобы поцеловать ей руку.
Она взвизгивает и одергивается от него, словно от создания Бездны.
Тамзина хмуро зыркает за спину и Эйр тут же напускает смиренный виноватый вид.
Но его глаза Ох, вряд ли он сделал это не нарочно.
Я сижу на краю, и едва ли могу шелохнуться, когда темноволосый садится около меня.
Он двигается плавно и хищно одновременно. Может быть, военная служба дает мужчинам такие навыки? А, может, они никакие не гвардейцы?
Что-то не так, юная леди?с нотками искреннего беспокойства, интересуется гвардеец, замечая мое любопытство.Уверяю, я не собираюсь покушаться ни на вашу невинную душу, ни даже на ваш молитвенник, который вы так гммм трепетно сжимаете в ладонях.
Я спешно опускаю взгляд, и стыжусь своих стремительно краснеющих щек.
Этот голос Он словно сам грех.
И я действительно еще крепче стискиваю пальцы на корешке моего маленького молитвенника, потому что не в силах справиться со страхом. Как будто сам Плачущий шепчет мне на ухо, что от этого человека нужно держаться подальше.
Братец, не заставляй меня краснеть перед нашими спасительницами, - звонко посмеивается Эйр.Я пообещал этой святой женщине с невообразимо глубокой душой, что мы не будем смущать их своими грубыми солдатскими манерами.
Я лишь спросил, неугодно ли молодой леди, чтобы я держалась подальше от ее святости, - пожимает плечами гвардеец.
Матильда очень набожна, - зачем-то еле слышно пищит Игрейн.
Матильда?радуется Эйр.Совсем как одну милую герцогиню, да, братец?
Даниэль кивает, и достает из-за пазухи маленькую белую книгу с порядком потрепанным корешком, но с дорогим серебряным плетением поверх обложки. Опирается локтем о край телеги, подпирая щеку кулаком, одну ногу сгибает в колене, ставя ее так, чтобы можно было опереть книгу и просто теряет всякий интерес к происходящему.
Какое-то время мы едем молча.
Но, Плачущий, у него же книга! Целая настоящая книга. Явно не молитвенник и не святое писание, а одна из тех, которые нельзя читать монахиням.
От желания взглянуть на ее страницы хоть бы одним глазком, начинают чесаться ладони.
Я, делая вид, что интересуюсь только пейзажами, верчу головой, изредка задерживая взгляд на названии. Написано, кажется, на ндарскомтолько там есть такие непроизносимые сочетания букв.
Что там написано? «О согласии»?
Или, может быть, «О соблазне»?
Может, это одна их тех богомерзких книжонок, в которых написано, как непотребным женщинам нужно
Можно просто спросить, - говорит гвардеец, отрываясь от чтения и поднимая взгляд на книгой.
Теперь я вижу его глаза.
Очень темные, очень глубокие.
Очень не добрые.
«О совращении», - поясняет гвардеец, и когда я осеняю себя охранным знаком, выразительно и иронично фыркает.Эта книга об одном святом, юная леди. Его вера была так нестабильна, что демон решил отобрать у него его святую душу. Сперва демон явился к святому в облике сулящего богатства торговца, потомв облике известного жреца, познавшего секрет вечной жизни, и лишь в концев образе прекрасной юной девы. Эта книга, да будет вам известно, о самом большом соблазне и самом большом грехе - совращении духа.
Я таращусь на него во все глаза, и начинаю подумывать, что онникакой не гвардеец, а тот самый демон в искусительном обличии.
Братец, ты забыл добавить, что юная дева была не только прекрасна, но и совершенна нага, - мурлыкающим голосом добавляет Эйр.
Настоятельница Тамзина громко поминает заповедь о том, что монахинижены бога, и посягать на их непорочный слух, значит, гневить их единственного Супруга.
Уверяю, строгая госпожа, ни я, ни мой брат не посягнем на то, что принадлежит Богу, - снова не без издевки клянется блондин. И тут же добавляет: - Мой братец очень почитает монахинь. Особенно в длинные ночи молитв и бдений.
Я вскидываю голову, почти веря, что от подобного «откровения» тот, второй, должен тут же отказаться и поклясться на том перед богом, которому служит, но он снова лишь мимолетно усмехается.
И интересуется, как будто до сих пор погруженный в чтение:
Юную леди что-то беспокоит?
Лишь ваши богохульные речи!шепотом выпаливаю я.