Наша первая ссора спустя сто пятьдесят лет, Клодет, наконец воззрился он снова на неё, даже безо всей своей точной дотошности, указав примерную цифру, Такого давно не случалось.
Рада, что тебе весело, ледяным тоном заметила гостья, всё ещё несогласная с планами своего некогда подопечного.
Мы болтали, болтали и болтали, как две сварливые бабки, всё это время! Наконец-то хоть что-то пробивающее на эмоции! уселся он на место, отпив чая и укусив ломтик лимона, Брр, какая всё-таки кислятина, морщилось его лицо в столь жуткие гримасы, что девочке, глядящей нежно-карими глазами на того, кому принесли её в дар, словно вещь, становилось поистине не по себе.
Что? Стой, что ты сказал? наклонилась к нему Клодет, Кислятина?
Это же лимон, уставился тот на неё, словно она спрашивала нечто в колоссальной степени очевиднейшее, но и сам призадумался.
У него тленный пресный вкус, как и у всего в этом мире, схватила женщина другую не нарезанную ещё круглыми ломтиками половинку и принялась усердно грызть в тщетных попытках ощутить своим языком хоть что-то кроме безвкусного прикосновения мякоти и сока плода.
Ты понимаешь, что она со мной делает? взглянул вурдалак на девочку.
Да она здесь вообще причём! С тем же успехом можно жевать кусок дерева или железа, рявкнула Клодет.
Ты не смогла бы своими зубами жевать кусок железа, не согласился Валор.
Смогла! уверенно заявляла та.
Нет, ты бы все их переломала, стоял вампир на своём.
Ничего бы не сделалось! фыркнула та, дожёвывая несчастный цитрус.
Снова ссоримся, как же прекрасно, вскидывал руки в пышных манжетах и снова заливался громким смехом жилец Тауэра.
Не говори мне, что ощутил снова вкус к жизни, завистливо хмурилась его гостья.
Я даже чувствую теперь всюду этот характерный аромат с кислинкой после того, как ты изжевала весь лимон, приподнимал он свой ровный нос, чтобы как можно больше частичек с окружающего воздуха попадали на неспособные вдыхать ноздри.
Да быть того не может, восклицала его гостья, с трудом способная в это поверить.
Говорю тебе, это буквально вдохнуло в меня новую жизнь! Теплота кожи, живой человек. Ты только взгляни, чего мы без них были лишены! Кто мы без них, Клодет? Мир без людей в царстве одних вампиров выцвел дотла, растерял все краски, лишил нас чувств, эмоций и всяческих радостей! Это ли не повод возродить их из небытия? Эти ли не стимул всем нам двигаться дальше?!
Безумец, качала она головой, Сам не понимаешь, чего хочешь.
А у неё есть имя? поглядел мужчина на девочку, Ты меня вообще понимаешь? Как тебя зовут? медленно и пытаясь как-то жестикулировать своими когтистыми пальцами, лысый вурдалак произносил каждую фразу, глядя в детские глаза оттенка молочного шоколада.
Да назови как хочешь, фыркнула на это Клодет, Что ты с ней маешься, как с равной?
Ирга! звонким голоском бросила та, без тихой скромности, кажется, впервые вообще издав какой-либо здесь звук кроме дыхания.
Девочка, даже глядя на зубастое бледное создание напротив, стоя перед тем беззащитной, нагишом и ещё рядом со своей похитительницей, принадлежавшей всё тому же вампирскому роду, ни разу не завизжала, не застонала, не попросила её вернуть или отпустить на волю, не задавала вопросов и вообще не влезала в их нараставший по эмоциям разговор.
Мартин, произнёс он своё настоящее имя, А ты своё помнишь? поглядел он на Клодет, Как тебя звали до обращения?
К К Я же выбирала специально на ту же букву Катрин, припомнила, наконец, она, содрогнувшись под гнётом картинок из какой-то уже совсем прошлой и давно позабытой жизни, Зачем вспоминать? Зачем ты это со мной делаешь? Тяжёлое детство, несчастливый брак, ужасная жизнь, в которой ровным счётом не было светлых пятен. Это никогда вновь не должно было появиться в моей голове, потёрла она виски.
Прости, я не знал, что всё так ужасно, опустил тот глаза, Мы о твоём прошлом особо никогда не говорили ведь Видать, потому как раз, что тебе неприятно поднимать эту тему.
Даже не знаю, что теперь хуже, то или вот это вот всё, бросила она взор сквозь оконные щели на безжизненные городские руины, Что тогда мне хотелось утопиться, что сейчас не вижу для себя больше смысла хоть в чём-либо
Ей бы пригодилась и твоя забота, отметил Валор, поглядывая на ребёнка.
Ты видишь в ней то, чего нет. Да и она никогда бы сама по себе не приняла ту, что угробила её мать. Что ты удумал? Стать снова семьёй, растить, как дочь, опять объединиться и делать вид, что всё хорошо? В этом, по-твоему, смысл? Она просто корм, расходный материал, она как пирожное. Ты кошка, чтобы играться с едой перед тем, как, наконец, сожрать мышь? Это, как поросёнок для запекания, как жертвенный агнец! Всего лишь человеческий детёныш!
Я не собираюсь её убивать, признался вампир, ещё раз коснувшись тёплой человеческой кожи.
Ой, делай, что хочешь, поднялась Клодет на руках из-за стола и напоследок ещё раз глотнула чая в надежде, что ощутит в нём хоть что-то.
Так быстро уходишь? поглядел на неё Валор.
Мы не поймём друг друга. Это стало ясно ещё сто пятьдесят лет назад, нет, много раньше, ещё в сороковых годах двадцатого века, проговорила та, Свистну своих упырей, а вы делайте тут, что хотите. Учи её песням, алфавитам, хоть женись или расти, как свою родную. А лучше выпей и забудь, похорони на любом из кладбищ Лондона или где-то прямо здесь, в руинах проклятой темницы, где кроме тебя проживают лишь вороны. Мне-то и вправду какое дело.
Это поистине чудесный подарок, Клодет, я даже выразить ещё не могу словами, что это для меня сделало, благодарил её вслед вурдалак.
Что ж, это для меня главное. Чтобы ты был доволен, отметила она, неторопливо двигаясь к выходу.
А сундук? Ты забыла сундук? заметил он, что девочка всё ещё стоит на бархатной внутренней отделке древней увесистой вещицы.
Оставь себе, мне он без надобности, бросила женщина, всё также удаляясь.
Что ты будешь делать? Мы ещё увидимся? взволнованно вопрошал вампир.
Ох, Валор, остановилась та и обернулась к нему, Я не думаю. Мир для меня обесценился, я не могу найти ни мира внутри себя, ни себя в этом мире. Я даже нашла человеческих потомков двести лет спустя исчезновения людской расы! И мне всё равно от этого ни горячо, ни холодно. Я первой испила крови за эти двести лет с момента конца И ничего, никакого удовольствия! У крови вкус крови, Валор. Ничего особенного.
Снова отправишься бродить под солнцем? интересовался он.
Нет, ты же меня знаешь. Я беспокоюсь о тебе, но не способна держать язык за зубами. Чтобы никто не прознал, что ты у нас теперь нянчишься с дитя человека, мне лучше исчезнуть, да так, чтобы совсем, отвечала дама в облегающем чёрном платье.
Нет, так нельзя, поднялся он из-за стола, Не накладывай на себя руки.
Ты не понимаешь ведь, да? Я так устала! У тебя хотя бы есть твои книги, твои размышления, философия, у меня нет вообще ничего! Ты хоть помнишь, что я любила, Валор? Я любила музыку, комедийные сериалы, булочки с маком и слоёные торты. Всё исчезло, Валор. Нет ни концертов, ни телевидения, ни пекарен с кондитерскими. Ни «Битлз», ни «Симпсонов», ни вечерних шоу со звёздами, как нет в живых и их самих. Теперь только космическая бездна взирает на нас да насмехается, глядя на всю тщетность нашего бытия. А если ты ради меня всё это собрался возрождать, явившись могучим божеством для жалких остатков прежнего человечества, то лучше не стоит. Я жила лет четыреста до и вот уже двести лет после. Я видела смену эпох и крах всего, на чём держится мир. И, чёрт возьми, он выстоял. А я нет Я не могу и не хочу больше здесь оставаться. Я не чувствую себя ни могучей, ни всесильной, ни даже свободной! Слоняться без цели, не ощущая ничего Я лучше сгину с мыслью, что хотя бы у тебя всё хорошо.
Он рванул к ней, пытаясь обнять, удержать, метнулся тенью, настигнув в один миг, чем изрядно вспугнул не ожидавшую таких способностей девочку, повернувшую к ним голову и с широко раскрытыми глазами наблюдая за парочкой вурдалаков из клана Ламии по ту сторону зала.
Клодет поначалу отпрянула от него, не желая никаких объятий, но потом, взглянув на того, как в последний раз, всё-таки прижала к себе, поглаживая по спине где-то над лопатками по ткани его бархатного фрака, и всё равно не ощущая этой тягостной горести прощания, а лишь чувствуя, что он не желает расставаться с ней навсегда.
Ты можешь поселиться где угодно и быть кем угодно, заявлял он, поглядев на свою создательницу.
Я знаю, кивнула та, Но ничто из этого, увы, не доставит мне удовольствие. Ох, Валор, тебе теперь будет с кем поболтать. А ещё есть Арбис и другие вампиры Лондона.
Мы столько пережили, проговорил тот.
И каждый из нас преуспел в чём-то своём. Но пути разошлись, ты давно уже не беспомощный, а я не та, что когда-то была раньше. Вечность меняет, признавалась вампирша, Где там шастают эти увальни? созывала она, уже закончив прощальные объятия, тройку слуг-упырей за порогом трапезного зала в тёмном коридоре старинной каменной кладки.
Точно решила уйти? Навсегда? вопрошал Валор вновь уходящую от него фигуру.
Мир без меня не потускнеет, ответила Клодет, ещё раз, уже в самый последний, оглянувшись на своё «дитя», А я хотя бы обрету долгожданный покой. Надеюсь, тебе подобное не грозит.
Клодетне верил последнему мигу их отношений Валор.
Ты это, смотри за ней там, а то ведь сбежит, поглядывали алые глаза вампирши поверх мужского плеча на оборачивавшуюся на них голозадую девчонку, всё стоящую ногами в распахнутом сундуке.
Да, ещё раз спасибо за подарок, ответил он, также оборачиваясь на девочку, а когда вернул взор обратно, уже ни Клодет, ни её верных «псов» в коридоре не было.
Не он один мог стремительно перемещаться и исчезать, хотя та, уставшая от всего и даже от вампирских способностей, пользовалась подобным в последнее время нечасто. Она упорхнула в неизвестном направлении, а тот всё ещё не мог свыкнуться с мыслью, что больше они уже не увидятся.
Ну? Ирга, да? Долго будешь стоять здесь вот так? какое-то время спустя, вампир вернулся в обеденный зал, глядя, как лучи солнца освещают тело его подопечной, Вылезай, давай и пойдем, поищем тебе что-нибудь в гардеробе, повелел он девочке, когда они с ней поравнялись, Ишь, шкуры носят, говорит. Покажу тебе, что такое платья. А как стемнеет, пойдём прогуляться. Увидишь, каков нынче Лондон после полуночи.
Ночьстрашно, заявила ему малышка, перешагивая через борт сундука на квадратную плитку пола.
Да никто не тронет тебя, не бойся. Всё будет хорошо, заверял он, ЯМартин, запомнила хоть? Буквы выводить на песке научу, рисовать всякое разное палочкой, будем разгуливать под надзором тысячи звёзд, среди которых будут глядеть на нас и твои родные, и Клодет, и многие исчезнувшие поколения ваших и наших. Привыкнешь гулять по ночам. А, что делать, я-то вампир Хотя, погоди-каотошёл он от девочки и аккуратно приблизился к располагавшейся неподалёку одной из щелей, откуда падали лучики света.
Когтистая мужская рука осторожно протянулась на впадавший в комнату свет, ощущая тепло и с любопытством наблюдая, начнёт ли привычно плавиться и лопаться кожа под солнечными ожогами, или же род Ламии действительно за время своего существования, под воздействием тех или иных факторов, радиоактивного облучения, последствий Армагеддона или вообще вне зависимости от них, сумел адаптироваться и приспособиться, чтобы не страдать от самого давнего своего врагаСолнца.
Кисть и область запястья чуть подрагивали в луче света, держать руку идеально ровной он от нервозности просто не мог. Розоватый язык, всё от того же волнения, облизнул передние игольчатые зубы, а искренняя эмоция сильного удивления не желала сходить с бледного, почти потерявшего дар речи, обескураженного вампирского лица.
Ночная гостья
То ли ведьма, а то ли суккуба,
Посещает обитель в ночи.
Бледный лик, в крови алые губы,
И танцует, как пламя свечи.
Сон кошмарный, дурное видение,
Силуэтом скользит среди стен.
Безобразное приведение,
Обратившее дом в страшный плен.
Вместе с ливнем костлявой рукою,
Бесконечно скользит по стеклу.
И тягучей осенней порою,
В моё сердце наводит тоску.
Демоница ль из пламя Геенны,
За грехи, что по душу пришла.
Или призрак войной убиенной,
Что дорогу к живым вдруг нашла.
Словно баньши она завывает,
Словно стрыга стрекочет во мгле.
На иконы и крест уповая,
Я в кровати дрожу, поседев.
Смольно-чёрные локоны вижу,
В отраженьях коварных зеркал.
С каждой ночью крадётся всё ближе,
Лишь к утру растворяясь в астрал.
Сгинь! Уйди! Я её заклинаю,
Прогоняю из комнат своих.
Солью всё я вокруг посыпаю,
И шепчу вслух молитвенный стих.
Но внимать не желает мерзавка!
И висит пауком в потолках,
И хохочет над мной, словно мавка,
Угнетая мой разум во мрак.
Как упырь, подбирается тихо,
Словно жертву свою стережёт.
Только беды, проблемы и лихо,
В особняк тень с собою несёт.
Слышу я то, как стонут осины,
В листопадовом вальсе ветров.
Это висельники герцогине,
Шепчут тихо из мрака миров.
И не хочет уняться колдунья,
Всё никак не даёт мне уснуть.
Будь ты навью иль дивью, хоть чудью,
Позабудь в мои комнаты путь!
Не оставит меня этот призрак,
Злобный смех мне покоя не даст.
Стоя ветхо на мокром карнизе,
Не дано повернуть время вспять.
Лучше в бездну изломанной костью,
Рухнуть и от неё ускользнуть,
Чем лицом к лицу встретить ту гостью,
В ледяной её хватке уснув.
Поворот ключа
Я лорд Эскан, верещал мальчишеский голосок, Рыцарь лучезарного света, первый паладин Его Величества короля-солнца Ротшильда!
Родгара, громким шёпотом подсказывала привязанная сплетённой верёвкой к древесному стволу девочка, Вчера играли так.
Натянута эта верёвка была несильно, кое-как связанна хлипким узлом где-то там, на противоположной стороне дерева, практически её не сдавливала и не мешала в движении. Конечно же, она могла бы просто присесть, выскочив прочь или приподнять ту руками, чтобы вылезти. Но правила и сюжет игры требовали изображать беспомощную пленницу.
Оставалось только вздыхать, прислоняясь уймой тонких косичек к старой тёмной коре, и снисходительно взирать, как её «спаситель» не помнит даже, за чью честь сражается и кому из королей, придуманных ими же в таких своих игрищах, как бы прислуживает.
Короля Родгара! поправился в своей пафосной речи с её слов светловолосый мальчуган, чуть выпятив нижнюю губу и сдувая лезшую в глаза непослушную чёлку.
Детские ручки в спадавших рукавах крестьянской белой рубахи задирали к небу резной деревянный меч, причём не просто парочку перекрещенных маленьких дощечек, с какими обычно играли деревенские ребятишки, а настоящую резную работу мастера-столяра Войтега, отца мальчика.
Тебе не пройти мою защиту, изображал едкий старческий хрип другой мальчуган, сжимая перекошенную извилистую палку с себя ростом, судя по всему, изображающую колдовской могущественный посох.
Ветер забавно поигрывал с длинным хвостиком каштановых волос, оставленным позади, хотя в анфас его причёска казалась довольно коротким прямым пробором, аккуратно в чёлке расчёсанным на обе стороны. Как мог, он изображал пленителя несчастной, которую явились освобождать.
Мне, нет, оставив меч только в правой, протянул светловолосый Эскан левую ладонь вперёд, расставив пальцы, будто бы упираясь в невидимую капсулу плотного барьера, и обречённо опустил голову, взмахнув своими густыми волосами, Но вот моему зачарованному в драконьей крови и выкованному из серебра горных эльфов мечуда! швырнул он тот, как копьё, угодив не шибко заострённым кончиком в живот зелёного жилета своего оппонента, чуть выше синего с медным рисунком узла пояса.
А-а-а, нет какскрючивая пальцы, выронив посох, высовывая язык, и сгибаясь пополам, хрипел второй мальчишка, изображая гибель своего персонажа.
О, дочь Редгара! подобрав свой деревянный клинок, Эскан намеривался разрубить им «оковы» рыбацкой верёвки, дабы спасти «принцессу».
Родгара, снова поправила она его, закатив свои цвета мускатного ореха глаза к причёске-косичке в виде сплетённого венка, окаймлявшей девичий лоб и обращаясь сзади во множество более маленьких кос.
Я погубил это исчадье преисподней и всех его демонов! Теперь, ты свободна! гордо заявлял мальчуган.
Да, наконец-то! вылезла из-под верёвки пленница, В смысле, я так рада, сэр Эскан, что вы, наконец-то, прибыли в эту тёмную пещеру из столицы!