Торант оскалил зубы в ночной мгле.
И тебе тоже?
И мне. Не вижу, к чему отрицать. Однако послушайя должна на время тебя оставить. Продолжай свой путь на юг. Я пробудила древние источники, твой конь их найдет. А я еще вернусь.
Что тебе от меня нужно, Олар Этил? Яникто. Мой народ погиб. Я мотаюсь безо всякой цели, и мне все равно, жив я или мертв. Но служить тебе не собираюсьуговорить меня не удастся.
Ты держишь меня за тирана? Это не так. Язаклинательница костей. Знаешь, что это означает?
Нет. Ведьма, наверное.
Для начала сойдет и такое объяснение. Скажи мне, знаешь ли ты, кто такие одиночники? Диверсы?
Нет.
Что тебе известно о Старших богах?
Ничего.
До него донеслось что-то вроде ругательства, потом она сказала:
Как ты и тебе подобные вообще могут житьпо горло в невежестве? Что для тебя история, оулданский воин? Сборник лживых баек, нужных, чтобы тебя уважали. Почему вы все так боитесь истины? Темных эпизодов собственного прошлоготвоего, твоего народа, всего человечества? Многие тысячи из моего народа не приняли Ритуал Телланн, и что же с ними случилось? Случились вы. Как они ни пытались прятаться, вы их обязательно находили. Верно, в отдельных редких случаях все заканчивалось лишь совокуплением, мерзким смешением кровей, но чаще всегорезней. Наши лица казались вам знакомыми и чужими одновременнои что же из двух вас больше всего пугало? Когда вы нас убивали, когда срезали мясо с наших костей?
Все это чушь какая-то, ответил ей Торант. Ты называешь себя имасской, как будто я должен знать, что это значит. Но я понятия не имею. И плевать хотел. Народы умирают. Исчезают с лица земли. Так было и так будет.
Болван. Моя кровь столь древняя, что от нее берут начало все одиночники и диверсы. А имасская она лишь наполовину, если не меньше. Ты даже не можешь представить себе моего возраста, воин. Я старше, чем этот мир. Я жила во тьме, купалась в чистейшем свете, проклинала тень. Мои руки были обработанным камнем, из моих глаз зажглись первые костры, я раздвинула ноги перед первым из смертных. У меня столько имен, что я сама почти все забыла.
Она поднялась на ногис приземистой фигуры свисали гнилые меха, стоящие дыбом волосы окружали иссохшее лицо, словно аура безумия, приблизилась и встала перед ним.
Торанта вдруг пробил озноб. Он не мог шевельнуться. Даже дышатьи то с трудом.
Она заговорила снова:
Во мне есть части, что спят сейчас, изнуренные болезнями. Есть другие, что вопят от ярости, словно летние грозы. Ята, кто пьет воды, что отходят при рождении. И кровь. Льющиеся дождем слезы и мучительную испарину. Я не лгала тебе, смертный, говоря, что духи, которым вы поклоняетесь, мои дети. Ята, кто приносит земле изобилие. Я граблю нищих и сею страдание. Столько имен Эранишаль, давшая жизнь Эресаль, это я избрала первым и до сих пор к нему неравнодушна. Кажется, она вздрогнула. Рат Эвайн для форкрул ассейлов. Каменная Сука для яггутов. Во тьме у меня было лицо, в тенисын, в светедругой, незаконный. Меня называли Матерью-под-Горой, Айялой Алаль, что возделывает Сады Луны в вечном ожидании возлюбленного. ЯСпящая богиня Огнь, во сне которой жизнь процветает вовеки, пусть даже сами эти сны обращаются кошмарами. Я разбросана у самого края Бездны, у меня больше ликов, чем у любого из Старших. Выбросив вперед костлявую руку с длинными, ломаными ногтями, она медленно согнула пальцы. А он еще собрался меня разыскать! Она подняла голову к небесам. Эй, Худ, держи своих слуг на цепи! И снова вперила взгляд в Торанта. Отвечай мне, смертный! Он тебя догнал?
Торант уставился на нее. Старуха, исходящая ядом и злобой. Вонь от мертвого дыханиясловно от таящихся под камнями змей. Ониксовые окатыши глаз поблескивают, как если бы были живыми.
Может статься, Олар Этил, сказал он ей, ты и была когда-то всем этим. Но то раньше. Все от тебя оторвалось, так ведь? Рассыпалось в прах, потерялоськогда ты отказалась от жизни, решила стать вот этим костлявым созданием
Рука упала вниз, сомкнулась у него на шее. Вздернула Торанта в воздух, будто весом он был не больше ортена, отшвырнула прочь. Он упал на камни вниз плечом, воздух вышибло у него из легких, он лежал, полуослепший и не в силах двигаться.
Она снова появилась перед его глазами, ее гнилые зубы тускло блестели, словно пеньки из дымчатого кварца.
Мне было обещано! Каменная Сука пробудится вновь, чумным ветром и жадной саранчой, лесными пожарами и удушливой пылью. А вы все накинетесь друг на друга, раздирая плоть зубами и ногтями. Вы обратитесь ко злу, прекрасно отдавая себе в этом отчет, а я гряду, смертный, и земля проснется, чтобы вас судить. Вы станете ползать на коленях, умоляя о пощаде, и убожество ваше станет вам, человечеству, эпитафиейибо от меня вы не дождетесь ничего, ни капли жалости! Она прерывисто дышала, безо всякого смысла выталкивая из себя наружу холодный воздух, ее сотрясал сейчас чудовищный гнев. Он с тобой говорил?
Торант приподнялся и сел.
Нет, выдавил он сквозь зубы и протянул руку к горлу, чтобы ощупать синяки.
Вот и хорошо. Олар Этил отвернулась. Теперь спи. Проснешься ты уже один. Только не думай, что от меня избавился, даже не пытайся. И добавила после паузы: А он исполнен лжи. Остерегайся его.
Нагнувшись вперед, Торант разглядывал покрытую капельками росы почву у себя между коленей. Потом прикрыл глаза. Я сделаю, как ты сказал. Когда придет времясделаю.
Сеток проснулась от волчьего воя. Медленно села, провела ладонью по грязным спутанным волосам, потом поплотней завернулась в одеяло. Уже занималась неверная заря, почти невидимая за сиянием нефритовых царапин. Отголоски воя начали утихать, и Сеток склонила голову набокбыть может, ее разбудило что-то еще? Непонятно. Со всех сторон их окружала ночная тишьона бросила взгляд на неподвижный силуэт Кафала. Совсем его загнала. С самого начала путешествия он валился на землю и засыпал, стоило им только закончить свой скудный ужин.
Глаза понемногу привыкали к полумраку, она уже могла разглядеть лицо Кафала. Оно исхудало, казалось старше от истощения. Она знала, что ему еще нет и тридцати, но выглядел он не на один десяток лет старше. Кафал лежал недвижно, словно мертвый, и однако она чувствовала, что сны его тревожны. Ему не терпелось вернуться обратно к племени.
«Должно случиться что-то ужасное». Слова эти раз за разом вылетали у него изо рта, будто мантра дурных предчувствий, срывались с губ на бегу вместе с хриплым дыханием.
Она вдруг почувствовала запах, сухой холодный воздух словно дохнул влагой. Перед глазами замелькали яркие цветные видениякак будто покров настоящего осыпался и пейзаж предстал перед ней таким, как в древности.
Оазис. Созданный самой природой сад, полный красок и жизни. Между широких пальмовых листьев порхают с песнями яркие птички. Кругом резвятся обезьяны, морды их перепачканы соком зреющих повсюду плодов. Маленький, но самодостаточный мирок, в котором ничто не меняется, куда не ступала нога таких, как она.
Когда она заметила плывущую к оазису серую тучу, ее вдруг охватило необъяснимое, безнадежное отчаяние, она громко вздохнула. Она увидела, как сверху дождем сыплется пыль, покрывает тусклой патиной листья, шары плодов, некогда чистую поверхность водоема. И все сразу же начало гибнуть.
Какие-то несколько мгновений спустя осталась лишь черная гниль, стекающая по пальмовым стволам. Обезьяны покрылись гнойными язвами, у них стала выпадать шерсть, одна за другой они сворачивались в клубочек и умирали. Птицы пытались улететь, но в конце концов попадали на серую почву, дергаясь и хлопая крылышками, пока наконец не застыли неподвижно.
Оазис пересох. Все, что осталось, унес ветер, над источником сомкнулся песок и окончательно заглушил его.
Сеток всхлипнула.
Кто за это в ответе? Силы природы? Заполнившее небеса смертоносным пеплом извержение вулкана? Или то был исполненный горечи выдох какого-то бога? Злосчастный город, что сгорел дотла, отравив окружающий воздух едкой алхимией? Случайным было поругание или же намеренным? Ответов на эти вопросы у нее не было, каждый лишь швырял ей в душу еще больше горестей.
До тех пор, пока под грузом печали не зародилось подозрение, мрачное, отвратительное. Это было оружие. Вот только кто станет объявлять войну всему живому? Самой земле? Что тем самым можно выиграть? Неужели враг попросту глуп? Сеток встряхнулась. Ей такие мысли совсем не понравились.
Но я сейчас чувствую гнев, и чей онволчий? Всецело принадлежит зверям, восседающим на позабытых тронах? Нет, не только. Этонегодование каждой из случайных жертв. Ярость невинных. Богиня с нечеловеческим лицом, но являющая собой саму жизнь.
И она грядет
Сеток уже могла различить во мраке неясные тени, что окружили их со всех сторон и медленно подбирались поближе. Как и положено волкамлюбопытным и в то же время осторожным. Давние воспоминания покрыли их души шрамами, они прекрасно знают, что явление непрошеных двуногих означает для них самих, для их сородичей.
Волки почувствовали запах ее слез. Их дитя страдаети спираль вокруг нее стала сжиматься все туже. Они несли ей свое тепло, неотменимую истину своего присутствия, готовые обнажить клыки навстречу любой угрозе. Готовые, если будет нужно, умереть за нее.
Она знала, что ничего этого не заслуживает.
Как вы меня нашли? Столько времени спустя? Я узнаю тебя, моя сероносая матушка, была ли я последней, кто пил молоко из твоих сосцов? Выжав из тебя все силы, оставив лишь ноющие кости, ослабшие мускулы? Твои глаза затуманены, но ничто не способно скрыть в них твою любовьа у меня от этого вот-вот сердце разорвется.
И все же она протянула руку.
И мгновение спустя почувствовала под ладонью плоский лоб.
Ее окутали теплые, знакомые, позабытые запахи, от которых защипало в глазах.
Вам нельзя со мной оставаться, прошептала она. Там, куда я отправляюсь на вас станут охотиться. И убьют. Услышьте же меня. Найдите те девственные места, что еще остались, и сокройтесь там навсегда. Оставайтесь свободными, родные мои
Проснувшийся Кафал издал сдавленный возглас испуга. Их маленький лагерь окружили семеро волковробких, словно дети, которых никто сюда не звал.
Матушка прижалась к ней еще плотней, потерлась шерстяным боком о ее руку.
Вам нужно уходить, прошептала она волчице. Прошу вас
Сеток, проговорил Кафал, они несут с собой магию.
Что?
Разве ты сама не чувствуешьтакую грубую, такую дикую силу? Но, думаю, я все же мог бы ей воспользоваться. Путь столь близок, что барьер кажется тонким, будто листик. Послушай, если мы сможем бежать внутри этого Пути, надеюсь
Я знаю, прохрипела она, почти повиснув на волчице, такой надежной, прочной, настоящей. Я знаю, Кафал, про дар, что они несут с собой.
Может статься, начал он воодушевленно, выбираясь из-под одеяла, тогда у нас получится успеть. Получится спасти
Кафал, это не твое! Неужели ты ничего не понимаешь? Не твое!
Он поднял на нее немигающий взглядзаря наконец-то занялась, небо стало бледнеть, потом кивнул.
Куда же в таком случае отправишься с ними ты? Сама-то знаешь?
Она отвернулась, не в силах вынести его отчаяния.
Ну и дурак же ты все-таки, Кафал. Конечно же, мы возвращаемся к лагерю твоего племени. Других дорог уже нет, больше не осталось.
Я не понимаю.
Я вижу, но это неважно. Нам пора.
Дестриант Калит обвела взглядом южный горизонтвыжженную, лишенную рельефа пустоту, озаренную бесцветным восходящим солнцем.
Где ж вы, мои огненные руки, пробормотала она. Потом обернулась к своим измученным спутникам. Вы ведь тоже понимаете, что одной мне не справиться? Чтобы встать во главе ваших сородичей, мне нужны мои собственные. Чтобы я могла заглянуть в глаза, похожие на свои. Чтобы на рассвете читать их заботы во все еще сонных физиономияххрани меня духи, мне так нужно, чтобы кто-то спросонья откашлялся, а потом еще и помочился пенной струей!
Кчейн чемалли лишь взирали на нее своими глазами ящеровнемигающими, нечеловеческими.
Жаждущее отчаяние Калит постепенно улеглось, она разглядывала СагЧурока, пытаясь представить то, чему он стал свидетелем, битву, в которой четырнадцать мертвых яггутов полностью, как теперь сделалось очевидным, уничтожили их преследователей. Во всяком случае, в этот раз. Действительно ли в охотнике Келль что-то изменилось? Появилось нечто вроде беспокойства?
Вам был нужен Дестриант, отрезала она. И если вы под этим подразумевали ясноглазую самку родара, пора уже наконец понять, как сильно вы ошибались. Все, что мне дано, я используюясно вам? И однако, несмотря на всю браваду, она сильно жалела сейчас, что не располагала властью подчинить себе тех яггутов. Вот бы они сейчас здесь пригодились. Все еще не люди, но уже близко. Да уж, я все ближе к цели. Фыркнув, она снова отвернулась и уставилась на юг. Ждать здесь нет никакого смысла, разве не так? Пора двигаться дальше.
Дестриант,прошептал СагЧурок у нее в сознании, у нас осталось совсем мало времени. Враг все ближе, и я не о тех, кто охотится за нами тремя. Но о тех, кто ищет Укорененный, наше последнее убежище в этом мире.
И я, и выпоследние из своего народа, ответила она, и вы уже могли бы и прийти к выводу, что убежищ не существует, ни в этом мире, ни в каком-то другом.
Мир найдет вас везде. Выследит, чтобы уничтожить.
Пора опять взбираться на спину Гунт Мах, словно тане более чем скаковая лошадь, а СагЧурок тяжко трусит рядом, и солнце ослепительными спазмами вспыхивает в его огромных клинках. Мелкие зверюшки в панике выскакивают из-под кустиков травы и несутся прочь. Клиновидные головы ящеров и их широкие колышущиеся тела рассекают тучи мошкары, словно кораблиморские волны.
Ветер гладит кожу, будто неизвестный наглец, пугающие своей привычной назойливостью прикосновения раз за разом напоминают, что она еще жива, что онаплоть от плоти этого мира, вечно сопротивляющаяся разложению, которое неумолимо ее преследует. Все кажется нереальным, но чувство такое, что нужно лишь подождать, и реальность вернется. День за днем одно и то же, и день за днем она остается все такой же озадаченной и ни в чем не уверенной.
Вряд ли кчейн чемалли ощущают что-либо подобное. Поскольку и думают они не так, как думает она. Для них все выражается через вкусы и запахимысли, чувства и даже сам солнечный свет, все словно бы плавает в хитросплетенье потоков. Существование есть океан. Можно скользить по его поверхности, не удаляясь от мелководья, а можно нырнуть на такую глубину, что под давлением водной толщи затрещит череп. Калит знала, что чемаллям она сама и ей подобные представляются робкими существами, что боятся тайн, сокрытых в неизведанных глубинах. Существами, что бредут по воде в слезах, в ужасе от самой возможности провалиться в истину хотя бы по колено.
И однако Матрона хочет, чтобы вы выбрались на мель, в мой полный угроз мири выяснили, как мы с ними справляемся. Чтобы выжить, вам нужна новая стратегия, наш секрет успеха. Но вы ведь так и не поняли? Наш секретуничтожение. Мы уничтожаем все вокруг до самого основания, а потом беремся друг за дружку. Пока наконец не останется никого.
Разве не чудесный секрет? Она охотно бы им поделилась, если бы знала как. Научила бы их всем премудростями выживания, и никто, кроме нее самой, не услышал бы завывания множества призраков, атакующих ее душу.
Калит неслась вперед на спине Гунт Мах, чувствуя зуд в ладонях. Судьба все ближе. Я найду свои огненные руки, а потом, СагЧурок, ты нам послужишь. Ты, и Гунт Мах, и весь твой народ. Мы покажем вам все ужасы нынешнего мира, куда вы так стремитесь.
Мысли ее сейчас были об их страшном враге, о безликих убийцах кчейн чемаллей. Она размышляла об этой войне, о геноциде, и решила, что, по существу, все это ровно то же самое, что и войны, которые непрерывно вело человечество. То же самое, и все-таки не совсем. Поскольку наивней.
Но теперь наступиттеперь она принесет имтакое Калит ощутила глубокий, болезненный укол.
Укол жалости.
Память передавалась по непрерывной цепочке, от матери к дочери, и жила в каждой из них извечной сплошной историей жизненного опыта. В своем сознании Гунт Мах хранила бесчисленные поколения, заключенные внутри последовательности пейзажей, которая выражала собой неумолимое вырождение, коллапс и распад их цивилизации. Что было невыносимо. Память била в душе неиссякаемым родником.