Завел привычку вылезать, когда не надо, словно сорняк какой-нибудь. И нести всякую загадочную чушь, но на местных это действовало. Только разве можно доверять старику, впавшему в ностальгию, да и старухе, надо полагать, тоже не стоит. В любой их байке найдется скрытый смысл, затаенная злоба по отношению к настоящему. Прошлое жев их изложенииделается чем-то вроде магического эликсира. «Выпейте, друзья мои, и перенесемся в старые времена, когда все было так замечательно». А как же! Если б это я его ослепила, то тем бы не ограничилась. Не только глаза бы выскребла, но и всю черепушку!
Жена, да кто он такой, этот Галлан?
Она осеклась, ткнула в него пальцем:
Ты ведь не думаешь, что до встречи с тобой я вообще не жила? Ах, пожалейте бедного Галлана! Пусть у него за спиной и осталась целая вереница женщин, так это оттого, что нельзя ж не посочувствовать несчастномуа кончается потом тем, чем кончается, верно?
Вифал поскреб затылок. Видишь, что бывает, если жениться на женщине себя старше? Справедливости ради, за ними всеми тянутся тысячелетия воспоминаний, тисте анди они там или нет.
Ну, ладно, не спеша вымолвил он, нам-то теперь что делать?
Она махнула рукой в сторону поспешно удаляющегося беженца.
Он даже не знает, был ли среди шайхов Нимандр и остальныесреди нескольких-то тысяч и не разобрать было. А Йан Товис видел только во время высадки, да и то издалека. С другой стороны, кто еще мог бы открыть врата? И держать открытыми, пока не пройдут десять тысяч человек? Только кровь анди способна открыть Дорогу, и только королевская кровь андиудержать ее открытой. Бездна, да им пришлось кого-то одного до последней капли выжать!
И куда ведет эта дорога, Санд?
Да никуда. Ох, и зачем я только оставила Нимандра с сородичами? Шайхи же не просто выслушали Слепого Галлана, они ему еще и поверили! Она шагнула ближе и взмахнула рукой, словно собираясь ударить.
Вифал отступил на шаг.
Боги, Вифал, шел бы ты уже наконец за лошадьми!
Прежде чем выполнить распоряжение, он бросилс неожиданной завистьюеще один взгляд в спину удаляющемуся беженцу, который так и не остановился.
Некоторое время спустя они уже сидели в седлах, позади топтались вьючные лошади, а неподвижная Сандалат, казалось, изучала нечто прямо перед ними, видимое только ей. Нахты тем временем сражались за толстый обломок плавника, весом, по всей вероятности, превосходящий всех троих сразу. Из него могла бы выйти неплохая дубина для треклятого тоблакая. Ввернуть в палку крепежные болты, обить тот конец, что потолще, кованым железом. Снабдить бронзовыми заклепками, да и несколько шипов не помешает. Потом протянуть насквозь проволоку и закрепить в рукоятке тяжелый противовес
Уже затягивается, хотя кожица еще совсем тонкая. В руке у нее вдруг появился кинжал. Думаю, мне удастся открыть проход.
У тебя никак тоже королевская кровь?
Заткнись уже, пока я сама тебя не заткнула. Я ж ясно сказалатут огромная рана, и почти не залеченная. Чувство на самом деле такое, что по ту сторону она еще хуже выглядит, а это не очень хорошо, более того, неправильно. Надеюсь, они не сошли с Дороги? Уж настолько-то должны соображать? Вифал, слушай меня внимательно. Приготовь оружие
Оружие? Какое еще оружие?
Неудачный ответ. Соображай скорей.
Что?
И дурачком не прикидывайся. У тебя на поясе палица.
Это кузнечный молот
А ты у нас кузнец, следовательно, знаешь, как им пользоваться.
Если противник положит голову на наковальню, то проблем не будет.
Ты вообще драться-то умеешь? Тоже мне муж. Вы ведь, мекросы, только и делаете, что отбиваетесь от пиратов и прочей шушеры, ты мне сам говорилТут она прищурилась. Если только все это не было россказнями, чтобы произвести впечатление на бедную девушку.
С тех пор как я брал в руки оружие, не один десяток лет прошелмое ремесло в том, чтоб его ковать! Да и с чего это я сражаться буду? Если тебе нужен телохранитель, могла сразу сказать, а я б просто нанялся на первый же корабль, выходящий из устья Летера.
Бросил бы меня? Я так и знала!
Он уже потянулся, чтобы хорошенько дернуть себя за волосы, но тут вспомнил, что их у него для этого недостаточно. Боги, не жизнь, а сплошное расстройство!
Ладно. Он снял с пояса молот. Я готов.
Не забудь, в первый раз я умерла, потому что не умела драться, а умирать еще раз мне совсем не хочется
О чем ты сейчас вообщедраться, умирать? Это же просто врата, так? Что там такого на другой стороне, Худа ради?
Я понятия не имею, идиот ты бестолковый! Просто будь готов.
К чему?
Ко всему.
Вифал выдернул левую ступню из стремени и спрыгнул на грязный песок. Сандалат вытаращила глаза:
Ты куда?
Помочиться, и, может, еще что получится. Если предстоит угодить в заваруху, не хотелось бы испачкать штаны, или к седлу прилипнуть, или чтоб надо мной эти демоны насмехались. Потом, мне вообще, похоже, жить всего ничего осталось. Я бы предпочел уйти чистым.
Кровь, кишки и ничего лишнего?
Именно.
Звучит душещипательно. Можно подумать, тебе не все равно будет.
Он отошел в сторону в поисках местечка поукромней.
И побыстрее там, прокричала она ему вслед.
А ведь было время, чтоб его, когда с этим можно было никуда особо не торопиться.
Вернувшись, он уже уселся было на лошадь, но Сандалат погнала его ополаскивать в море руки. Покончив с умыванием, Вифал подобрал молот, отряхнул с него песок и наконец забрался в седло.
Что-нибудь еще? поинтересовалась она. Побриться не желаешь? Может, стоит сапоги начистить?
Отличная идея! Я только
Она что-то сердито проворчала и полоснула кинжалом по левой ладони. Воздух перед ними раскрылся, обнажив алый просвет, такой же, как и рана у нее на руке.
Скачи! завопила она, посылая лошадь вперед. Вифал выругался и последовал за ней.
Они оказались на ослепительно-яркой выжженной равнине, дорога под ними сверкала, словно толченое стекло.
Лошадь Сандалат громко заржала, ее копыта заскользили, потом она, повинуясь натянутым поводьям, рванулась в сторону. Животное под Вифалом вдруг странно всхлипнуло, его голова словно куда-то исчезла, передние ноги подогнулись, тошнотворно хрустнув
Краем глаза Вифал заметил, как длинная бледная рука прорезает воздух там, где только что была голова его лошади, потом все заслонил кровавый фонтан. Лицо, шею и грудь словно обернули горячим липким покрывалом. Ослепший Вифал принялся размахивать молотом, не встречая никакого сопротивления, потом его повело вперед, он вылетел из седла и врезался в шершавую поверхность дороги. Ткань куртки словно испарилась, примерно так же поступила и кожа у него на груди. Воздух вышибло у Вифала из легких. Кажется, он слышал, как, подпрыгивая, катится по дороге молот.
Потом вдруг раздался низкий рев сразу из нескольких глоток, а следомзвук, как если бы что-то огромное врезалось в плоть и кости. Дорога затряслась от ударов, от которых щепки летели, на спину плеснуло горячимон соскреб кровь с глаз, нашел в себе силы приподняться на четверенькии сразу закашлялся, чуть не захлебнувшись рвотой.
Громоподобные удары не прекращались, но на коленях рядом с ним вдруг оказалась Сандалат.
Вифал! Любимый! Ты раненах, забери меня Бездна! Столько крови! Прости меня, любимый, прости меня!
Это лошадиная.
Что?
Он сплюнул, чтобы очистить рот.
Кто-то моей лошади голову срубил. Голой рукой!
Что? Это твоей лошади кровь? Вот это вот все? А ты даже не ранен? Только что нежно гладившая рука вдруг отпихнула его прочь. Только посмей мне еще раз такую штуку выкинуть!
Вифал еще раз сплюнул, потом оттолкнулся и поднялся на ноги, глядя прямо в глаза Сандалат.
С меня довольно!
Она открыла было рот, чтобы его осадить, но он шагнул ближе и прижал к ее губам грязный палец.
Кто-нибудь иной на моем месте уже излупил бы тебя до потери сознанияи не надо так глаза таращить! Я тебе не мальчик для битья на случай, если вдруг настроение испортится. И, надо думать, заслужил хоть какое-то уважение
Ты даже сражаться не умеешь!
Пусть так, но и ты тоже не умеешь. Зато я умею вот этими вот руками делать разные полезные вещи. И еще кое-что умеюпонять, когда с меня достаточно. И, чтоб ты знала, на этот раз все чуть было не зашло слишком далеко, чтоб его! Он отступил на шаг. Кстати, Худа ради, что это вообще такое сейчас нижние боги!
Он не смог удержать потрясенного возгласасразу за мертвой лошадью на дороге возвышалась троица огромных чернокожих демонов. Один продолжал молотить по изувеченному, расплющенному трупу у себя под ногами дубинкой из плавника, которая в его лапище казалась не больше дирижерской палочки. Двое других с интересом наблюдали за ним, словно оценивая результат каждого сокрушительного удара. Дорога была залита голубоватой кровью и прочими не столь очевидными жидкостями, хлещущими из размозженных останков их жертвы.
Это твои нахты, негромко проговорила Сандалат. Яггуты никогда не упускали случая пошутить. Ха-ха-ха. На нас напал форкрул ассейл. Похоже, шайхи всех тут успели взбудоражить и теперь, вероятно, до единого мертвы, а этот шел назад по их следам, чтобы прикончить отставших, а потом, надо думать, выбрался бы через врата и перебил всех беженцев на берегу, где мы только что были. Однако нарвался на наси на твоих демонов-венатов.
Вифал утер с глаз оставшуюся кровь.
Я, хм, кажется, начинаю видеть в них определенное сходство. Они что же, были заколдованы?
В известном смысле. Думаю, что-то вроде запретного заклинания. Ониодиночники, если даже не диверсы. Но, так или иначе, в этом мире они вернулись в свою первоначальную формуну или наоборот, кто теперь разберет, какая из форм была изначальной.
А яггуты-то тут при чем?
Это они создали нахтов. Во всяком случае, так я поняламаг по имени Обо в Малазе был в этом вполне уверен. Само собой, если в этом он прав, яггутам удалось сделать то, что до сих пор не удавалось никому, они нашли способ сковать первозданные силы, управляющие диверсами и одиночниками. Теперь, муж мой, приведи себя в порядок и седлай другую лошадь, нам нельзя здесь задерживаться. Мы проедем по этой дороге так далеко, как окажется необходимым, чтобы убедиться в гибели шайхов, и сразу же вернемся обратно. Она помедлила. Опасность угрожает нам даже в сопровождении венатовгде нашелся один форкрул ассейл, там обязательно есть и другие.
Венаты, очевидно, решили наконец, что с форкрул ассейла уже достаточно, отпрыгав по дороге немного в сторонку, они сгрудились вокруг дубинки, изучая причиненный своему единственному оружию ущерб.
Боги, это все те же придурки-нахты. Только куда крупней.
Жуть какая!
Вифал.
Он снова повернулся к ней.
Прости меня.
Вифал пожал плечами.
Все будет в порядке, Санд, главноене нужно ожидать, что я вдруг окажусь тем, кем не являюсь.
Я так боюсь за Нимандра, Аранату, Десру, всех остальных, пусть они меня иной раз и бесили. Так за них боюсь.
Он поморщился, потом покачал головой.
Думается, Санд, ты их недооцениваешь.
Да простит нас призрак Фейд.
Хотелось бы верить.
Он принялся снимать седло, чуть задержавшись, чтобы похлопать лошадь по окровавленной шее.
Даже кличку тебе придумать не успел. Уж этого-то ты заслуживала.
Ее сознание было свободно. Оно могло скользить между острых кварцевых костяшек, усеивавших равнину, на поверхности которой не имелось ничего живого. Могло скользнуть еще ниже, под окаменевшую глину, где прятались от безжалостной жары алмазы, рубины и опалы. Сокровища этих земель. И туда, где в глубине живых еще костейзавернутых в иссохшее мясо, омываемых кипящей от лихорадки кровью, разлагается костный мозг. Она могла зависнуть в предпоследний миг прямо внутри жарко сверкающих глазих яркость словно озаряла последний взгляд на окружающее, на эти драгоценные пейзажи, и объявляла, что пора прощаться. Теперь она знала, что подобная яркость во взгляде свойственна не только старцам, пусть даже никому другому по праву и не полагается. Нет жездесь, в тощей, скользкой, неторопливой змейке она маяком сияла в детских глазах.
Однако от всего этого можно было улететь. Вспорхнуть высоко и еще выше, примоститься на бархатной спинке накидочника, ухватиться за перья на кончике крыла стервятника. И кружить там, вглядываясь в полудохлого червяка далеко внизу, в красный обугленный шнурок, чуть подергивающийся от бессильных попыток двигаться. В нити пропитания, узелки надежды, бесчисленные пряди спасенияи видеть, как его составные части одна за другой отваливаются, остаются позади, а потом спускаться, все ниже, ниже и еще ниже, чтобы вгрызться в выдубленную кожу, выклевать из глаз то, что осталось от сияния.
Сознание было свободно. И умело создавать красоту из словпрекрасных, ужасных слов. Она могла купаться в прохладном наречии утрат, то всплывая и касаясь драгоценной поверхности, то ныряя в полночные глубины, куда медленно опускались трепещущие обрывки мыслей, чтобы выстлать дно бесконечной летописью подробных сказаний.
Да, сказанийи повествовали они о павших.
Страданий здесь не было. Вырвавшись на свободу, она забывала про саднящие суставы, про корку из мошкары на потрескавшихся обкусанных губах, про черные израненные ноги. Можно было плавать и распевать песни наперекор жадным ветрам, избавление от боли казалось совершенно естественным, разумным, именно тем, чему и следовало быть. Тревоги уносились прочь, будущее больше не представлялось угрозой прошлому, и становилось несложно поверить, что отныне все именно так и будеткак в прошлом.
Она даже могла представить себя повзрослевшейкак поливает прекрасные цветы, обмакивает пальцы в сонные фонтаны, запруживает реки, пускает под топор деревья. Заполняет озера и пруды ядовитыми отбросами, а воздухплотным горьким дымом. И ничто уже не изменится, не грядет, чтобы помешать ей, взрослой, столь увлеченной своими мелкими причудами и удовольствиями. Тот мир взрослых, как же прекрасен он был!
Что с того, что дети их тащатся сейчас костлявой полудохлой змейкой по стеклянной пустыне? Взрослым на это наплевать. Даже самым мягкосердечным из ниху их заботливости есть четкая граница, и проходит она совсем недалеко, в нескольких шагах. Граница под надежной охраной, это ощетинившаяся башнями толстая стена, и пусть снаружи жертвы умирают в муках, внутри все спокойно. Взрослые знают, что есть смысл охранять, и столь же хорошо знают, как далеко могут позволить зайти своим мыслямвовсе не далеко, нет-нет, совсем нет.
Даже словав первую очередь словане способны пробить эти стены, обрушить башни. Слова лишь отскакивают от упрямой глупости, безмозглой глупости, умопомрачительной, отвратительной глупости. Против тупого взгляда любые слова бессильны.
Сознание позволяло себе наслаждаться взрослостью, одновременно прекрасно понимая, что в действительности взрослой ей уже никогда не стать. И однако занятие это было ее собственнымдовольно скромным, не слишком причудливым, не то чтобы исполненным удовольствия, и все же ее собственным. Принадлежащим именно ей.
Интересно, а что в теперешние времена принадлежит взрослым? Ну, то есть, помимо мертвящего наследства? Великих изобретений, похороненных под слоем песка и пыли. Горделивых монументов, по которым даже пауки больше не ползают, дворцов, пустых, словно пещеры, скульптур, проповедующих бессмертие белым ухмыляющимся черепам, гобеленов с величавыми изображениями, ушедшими на корм моли. Великолепное, радостное наследство!
Взмывая вверх вместе с накидочниками и стервятниками, риназанами и целыми роями осколков, она была свободна. И, глядя вниз, могла наблюдать гигантскую беспорядочную схему, что некогда нанесли на стеклянную равнину. Древние дороги, улицы, стены, но на их месте виднелись только отдельные неясные пятнаот великолепного сосуда, принадлежавшего неведомой цивилизации, остались лишь осколки стекла.
Змейка, а в голове у нее, даже чуть впередикрошечный подергивающийся язычок. Рутт и ребенок, которого он назвал Ношей, у него на руках.
Она могла обрушиться вниз стремительной истиной, встряхнуть крохотное тельце внутри свертка, который сжимает руками-тростинками Рутт, чтобы девочка открыла сияющие глаза и увидела перед собой драгоценный пейзаж: гнилую ткань, проникающий сквозь нее солнечный свет, пульсирующий жар, что исходит от груди Рутта. Зрелище, которое ей предстоит забрать с собой в смерть, ведь сияние именно об этом и возвещает.