Чайник вскипает, вспыхивая магией, заменяющей нам все электричество. Ишим садится за стол и нервно подметает пол кисточкой хвоста, пока я вожусь с чаем: лезу на табуретке наверх, к кухонным шкафчикам, грохочу в них пустыми банками, пока не отыскиваю нужную. Чая совсем мало осталось, но я не отваживаюсь предлагать ей кофе, зная, что растворимый Ишим на дух не переносит. Ишимка терпеливо ждет, пока ее напиток заварится, и я понимаю, что нам обеим нужно это время. Я все чаще возвращаюсь взглядом к таинственному свертку.
Т-так вот, заикнувшись, начинает Ишим. Мне приказано передать тебе оружие для сбора душ. Самаэль явился и сказал, что я должна тебе помогать, поэтому и перекинул на меня доставку. А сам он куда-то спешилмне так показалось Она пододвигает предположительный меч к моей стороне стола.
Я задумчиво касаюсь белой ткани пальцами, прислушиваясь к ощущениям. Опасности для меня оружие не несетэто точно, иначе бы все инстинкты взвыли во весь голос, а я ошпаренной кошкой взвилась бы прочь, но я все равно медлю и не вскрываю сверток. Ишим ерзает на стуле, чем немного отвлекает, и я недовольно повожу плечами.
Что-то случилось? напрямик спрашиваю я.
Она вертит головой, словно на кухне есть еще кто-то, к кому я могла обратиться, но понимает, что отвечать так или иначе ей придется. Вздыхает тихонечко.
Ты правда этого хочешь?
Чего?
Ну, конца Рая, поежившись, уточняет Ишим. Это же ужасно! Есть ведь и ни в чем не повинные ангелы, которые никогда на нас не нападали. Там же не все воины, как и у нас. Я знаю многих демонов, не способных взять оружие в руки, и среди ангелов наверняка много таких. А ты готова уничтожить их всех без разбора! Кара, это это неправильно.
Я медлю с ответом, хотя сама отлично знаю его. Ишим вымученно улыбается и встает к утихшему чайнику, наливает себе чай, чтобы успокоиться. Пытаясь ответить, я вдруг понимаю, что не могу сказать ни слова. Не для нее.
Последняя битва была предрешена. Это должно случиться рано или поздно. Какая разница, начну я это сейчас или через сотни лет придет кто-то еще, такой же ебанутый на всю голову. Это война, Ишим. Вечная война. Или они нас, или мы их, третьего не дано. Мы не сможем жить в мире, станем опять грызться за людей, которым стали нахуй не нужны.
Ты не похожа ни на одного из нас, Кара. Я так никогда тебя и не пойму.
В ее голосе слышится застарелая и хроническая уже грусть, и я растерянно думаю, что зря мы начали этот разговор. Ничем хорошим он закончиться не мог точно. Чтобы отвлечься, я расшнуровываю ткань на мече. И пораженно выдыхаю.
Это мой меч?
Ишим на самом деле рада, что я сменила тему. По крайней мере, я надеюсь.
Как я поняла, копия. Твой старый меч поражал на физическом уровне, этот способен рассекать души. Специально для задания. Это неиспытанный аналог небесной стали.
Я нерешительно провожу пальцами по поверхности лезвия, осторожно касаюсь острия. Короткая и внезапная вспышка боли заставляет пропустить пару вдохов, а кровь пачкает столешницу. Ишим закатывает глаза и осторожно отбирает у меня меч, как у неразумного ребенка.
Аккуратней быть надо, ворчит она, разглядывая короткий порез у меня на ладони. Совсем рядом с прошлымот контракта. Не будет мешать? Может, сбегать в аптеку за лечебными амулетами?
Отстраняясь, я небрежно вытираю кровь о свободную домашнюю рубашку. Красное на черном не видно, и это подсознательно успокаивает.
Мне пора, к сожалению, напоминаю я. Прости, сама не в восторге. Ты заглядывай в любое время, если хочешь о чем-то поговорить, я
Я так и не знаю, что хочу ей донести, потому удрученно замолкаю. Ишим внимательно следит, но не идет за мной, когда я прохожу мимо нее в свою комнату и открываю шкаф. Защита в этом деле вряд ли понадобится, но на всякий случай я достаю из глубин тяжеловатую куртку из черной кожи какого-то местного зверямечом такое не прорубить, а на ней еще и защитные пластины с рунными насечками. Я быстро скидываю одежду, слыша шорох на кухне, и поспешно достаю рубаху и штаны поприличнее, чем то домашнее тряпье, в котором я сплю. Ишим допивает чай, а я застегиваю пояс ножен. Меч подходит идеально.
Ничего себе! Ишим стоит в дверном проеме и рассматривает меня. Я давно тебя в этой куртке не видела. Классная
И дорогущая, вполголоса говорю я, добавляю громче:Мне пора.
Я почти выбегаю из квартиры, но вдруг меня настигает ее крик:
Береги себя!
Крылья немыслимо дерут спину, а я все набираю высоту. Здесь это делать легче, чем в мире людей, потому что облака не мешаются и я отлично вижу Столицу сверху. Каждая крыша, каждая улочка, каждое кривое дерево без листьев, шпили Дворца, купола строений, мощные арки, соседствующие с ровными блоками пятиэтажек спальных районов Это все настолько обыденно, настолько по-человечески, что аж тошно немного.
Мне надо вырваться в небо, подальше от удушающей тяжести Ада, но там ждут ангелы, которых я ненавижу. Там ждут и люди, от которых я иногда безмерно далека: понять их сложнее, чем тысячелетних владык Ада. Смешно наблюдать, как смертные грызутся между собой, уничтожая и мир, и себя, но становится не так забавно, когда понимаешь, что рано или поздно они могут добраться и до нас. Они ведь устраивают всякие исследования паранормального, ходят в церковь и истово верят в своего Бога. И если им придет в голову, что где-то внизу действительно есть Ад
А это мой дом. Мои друзья. И мое решение положить конец непримиримой войне с ангелами. Пусть так и будет, пока не стало слишком поздно, пока у нас есть шанс обрушить Небеса
Я решительно стискиваю амулет перехода, ввинчиваюсь в красноватое небо и оказываюсь в мире людей. Оглушающие звуки сразу валятся на меня, и я, пользуясь тем, что смертные не могут меня видетьукрылась, укуталась надежно заклинанием невидимости, просто стою на месте, тяжело дыша, с расправленными крыльями. Незнакомый город, в который меня швырнуло иногда такой непокорной магией. Я оглядываюсь. Везде бетон, асфальт, отражающее солнце стекло, ревущие машины, яркие вывески. Живой, дышащий загнанно мегаполис, каких тысячи Потом, опомнившись, взлетаю на крышу и склоняюсь над ее краем, вглядываясь в людской поток.
Кого мне нужно забрать? Сердце стучит, как будто предвещая охоту. Гончий пес Люцифератитул или оскорбление?
На эфесе услужливо проступает надпись. Имя и фамилия, год рождения и город. Этого всего не нужно, хватит лишь имени. Остальное я пойму сама, по душе. Но спорить с руководством я не могу и просто закрываю глаза, фокусируюсь на образе этого человека. Крылья сами несут в нужную точку мирамагия ревет, мечет меня из одного места в другое.
Шрифт забористый, неразборчивый, а сталь темно сияет на солнце. Я щурюсь слегка подслеповато, различаю: Ингрид Сарас. Вот и она: улыбчивая блондинка лет двадцати, остановившаяся возле киоска с мороженым, выбирающая меж эскимо и пломбиром. Сложный выбор ей выпалничего не скажешь. Я же не чувствую колебаний, я снова леденею, закрываюсь, подчиняюсь приказу. И заношу меч, собираясь разделаться с работой поскорее.
Милая? зовет ее кто-то, и она оборачивается с сияющей, солнечной улыбкой. Я замираю заинтересованно.
Девушка машет рукой спешащему к ней парню, счастливо крича что-то в ответ, громко, звонко. Я вижу ее душу насквозь и отчетливо понимаю, что она может перевернуть мир ради своего любимого, одной лишь улыбкой. Сила странная, такой я никогда не видела, пылает в глубине груди, вспыхивает, солнечным зайчиком поблескивает на моем клинке. Меч тяжелит руки.
Я опускаю меч, рассекая душу напополам. Девушка падает без дыхания, выронив мелочь, и блестящие монетки, звеня, рассыпаются по асфальту. Звон въедается в уши, а я стремительно исчезаю, поспешно сбегаю.
Она могла перейти на сторону ангелов в этой войне. Такое объяснение не кажется надежным и правильным, а я уже в другой части мира, подхваченная течением магии. Сожаления нет, только легкое беспокойство.
Старушка, сидящая дома одна. Со спокойным сердцем я взмахиваю мечом. Парнишка, распивающий пиво в компании друзей за гаражами. Беспокойно вглядываясь в небо, я забираю и его душу. Все эти людичастицы грядущих событий, грозящих поражением Аду, я это вижу, слышу, чувствую.
На мгновение настораживает отсутствие ангельской охраны возле них. Хоть пернатых я не люблю и без них легче, я не могла упустить это из виду. Слишком подозрительно, думаю я, впиваясь острием меча в сердце какой-то девушки, щебечущей с подругой по телефону. Слишком просто мне позволяют убивать.
В больнице девочка с переломом рукиупала, бедолага, с новенького велосипеда. Родители пытаются успокоить ее, протягивают какие-то сладости, гладят по волосам. Я, сплевывая, понимаю, что душа моя черней некуда, потому что пульс ни на такт не сбивается, когда девочка внезапно замирает на середине фразы и падает на подушку. Небеса молчат.
Спускается ночь, когда я уношу очередную жизнь. На эфесе загорается еще одно имя. Устало вздохнув, я переношусь к следующей душе.
Темный переулок, дешевая проститутка, курящая сигарету, в которой, как я видела, табаком и не пахло. Какие-то дешевые тряпки, открывающие полосы кожи, бижутерное колье на шее, больше напоминающее тяжелый ошейник Какая же мерзость. Не тратя времени на разглядывание девушки, я вынимаю меч из ножен.
Стой, исчадие Ада! дрожащим голосом требуют у меня.
Меня не к месту разбирает громкий визгливый смех. Серьезно, блядь, сейчас? Именно на ней? Срываясь на скулеж, я сползаю по стене, пока спустившийся с небес ангелок растерянно рассматривает меня, кусает нижнюю губу. Дрожит сам осиновым листом, вцепляется в рукоять спасительного клинка.
Именем небес требую остановиться, Антихрист!
Мой хохот просто достигает апогея, и мне плевать, что сумасшедшую Падшую может убить даже такой вот неудачник. Будь я человеком, решила бы, что нервный срыв.
Нихуево меня повысили! криво ухмыляюсь я. Эй, мотылек белобрысый, ты чего один против меня поперся, подкрепления не дождался? Господи
Ангел свирепеет, слыша, как легко я произношу Его имя, и выхватывает меч. Острие пляшет, руки у него дрожат. Я мельком определяю, что это у него первый бой: ни толком держать оружие не может, ни боевую небесную стойку он не знаета я еще помню, мышцы помнят, и я надменно зеркалю его изломанную нервную позу.
Отойди от этой души!
Я кошусь на невозмутимую девушку, не подозревающую, какой спор развернулся из-за ее никчемной душонки. Она бросает сигарету на землю, гасит каблуком и удаляется вглубь дома.
Слов просто нет, насколько это мерзко и несправедливо. Это Небеса, напоминаю я себе. Там всегда так.
Ты серьезно пришел ее защитить?
Ангел, принявший меня за Самаэля, явно сомневается, можно ли вести беседы с врагом. Обдумывает приказ, вертит в голове уставы. У них всегда так: четкая инструкция, ничего больше. Но, видя, что я не пытаюсь убить его или девушкучерт с ней, пусть проваливает пока, немного расслабляется.
Пути Господни
Скажешь «неисповедимы», прирежу, скалюсь безумно. Чем она лучше других? Чем?!
Парень бледнеет, беззвучно шевелит губами. Отступает на шажочек назад, смущенный и спутанный.
Не слышу! срываюсь я. Я убивала и других, светоносный, многих хороших людей, детей и стариков, тех, у кого все впереди, тех, кто уже сделал многое. Чем лучше них этот сосуд порока? Он тщетно пытается спрятать глаза. Я просто пытаюсь понять. Почему Небеса схватили меня за руку, только когда я занесла ее над этой головой?!
Она молилась о спасении.
Да мать вашу! Так просто, так страшно, так по-райски привычно, что снова разбирает, раздирает смех изнутри, вскрывает ноющую от предыдущей вспышки глотку. Я сжимаю пальцы на рукояти мечалезвие темнеет, просит крови.
Я тоже
Что? Ангел недоверчиво склоняет голову.
Черт знает, зачем я сказала. Но я правда молилась, там, в главном зале Небесного дворца, когда стража грубо швырнула меня, отступницу, к ногам архангелов. Я молилась, срывая голос, потому что была по-настоящему напугана, разрывая в клочья собственное сердце. Потом я предпочла забыть. Но перед концом Рая как-то само вспоминается, ностальгически накатывает.
А я до сих пор не понимаю, чем некоторые заслуживают прощение.
Свали отсюда, парень, охрипшим голосом прошу я. Не твоя это война.
Твоя, что ли? смелеет он слегка.
Моя. Против всего вашего ебаного мира, раз уж на то пошло. Уйди, пока твоя душа не отпечаталась на моем клинке. Не знаю, есть ли она у ангелов. У меня вот точно уже ни грамма ее не осталось.
Исходя ядом, я выплевываю слова. Ангел со светлыми крыльями за спинойпустяк на моем пути, один точный удари его здесь не будет.
Почему? спрашивает он. Ты ведь почти раскаялась тогда. Я чувствую это по голосу
Не нужна мне ваша надежда, я и без нее проживу. Разве не такими должны быть ангелы, парень? Без сомнений, руки по локоть в крови, но одни против всех. Я была лучшей, кого они воспитали, я была их гордостьюа сама-то тешила свою гордыню, теперь понимаю.
Ты не ангел, растерянно бормочет он.
Мальчишка ожидал увидеть чудовище, отвратительную, животную адскую тварь, которую так просто будет поднять на клинок, но наталкивается на менякак же несправедлив твой Господь! Мне охота уже кинуться на него, испить крови, но пока мы только стоим, забыв про девицу, забыв про все, мы перекидываемся фразами, как будто фехтуя.
Если мерить по крыльям, я просто преступница. А ты тогда кто? Ты ведь тоже не ангел, так, Его шутка, воплощение всего Небесного воинства. Дрожишь, но стоишь на месте. Как это благородно, как воодушевляет!
Таков приказ.
С каких пор ангелы слушаются приказов? Мы ведь были воинами без страха и упрека! Или как там в песне поется? Светлые, непоколебимые, защитники человечества. А у нас внизу один демон достойней крыльев, чем сотня ваших, хотя бы потому что он настоящий, а не созданный из человеческих верований.
Им говорят, кого ненавидеть, а кого боготворить. Жить так легче, верно.
Но какая это жизньво лжи?
Ангел терпеливо выслушивает меня, устремив взгляд куда-то мне за спину, и в глазах его твердая уверенность, что он-то точно уйдет отсюда живым. Что я упустила?
Ты ничуть не поумнела. Думала, тебе позволят творить все, что вздумается.
Сердце застывает, леденеет от звука этого голоса. А потом с треском рассыпается осколками. В горле зреет рык, и я правда должна напоминать взбесившуюся нежить больше всего: адская гончая, отправленная на охоту, бешеный пес. Безумно хочется кусать и чувствовать рвущиеся ткани клыками. Глубже, сильнее, яростнее
Я разворачиваюсь, взмахивая мечом. Мы застываем друг напротив друга, прижав клинок каждая к горлу другой; усмешки на губахотражения, взглядыпылающие яростью бездны. Я когда-то могла бы убить и умереть за тебя, а теперь твой меч холодит мою шею. Как иронично.
Избранная Сотня Михаила? кривлюсь я, замечая золотые метины на ее подрагивающих крыльях. Сколько коек ты прошла, чтобы носить такое золото?
Наемница Люцифера? в тон мне откликается Нираэль. Ты до сих пор жива. Не сгорела в огне Преисподней. Какая жалость.
Она властно взмахивает рукой, и парень тут же взлетает. А моего приказа он не послушался, вот ведь обидно
Ну, вот мы опять вдвоем, развожу руками я. Меч черкает по шее Нираэль, тонкая струйка крови стекает за ворот светлой кожаной куртки. Возбуждает, не правда ли?
Ангел с едва различимой за яростью грустью смотрит на меня. Я впиваюсь взглядом в ответ, бесцеремонно осматриваю платину волос, порывистые крылья, стройную тонкую фигурку и светлые глаза.
Что же с тобой стало? отчасти грустно выдыхает Нираэль.
Ты меня этим сделала. Ты и никто другой.
Ухмыляюсь: на, смотри на клыки, смотри на темнеющие, вбирающие мрак ночи глаза.
Это ведь ты начала Апокалипсис.
О, слава так и бежит! Оскал все шире и шире становится. Ты зря пришла, Нираэль. Но если уж пришла, то бери меч и дерись со мной, а не болтай!
Ainoo Daarkha, кивает себе Нираэль.
А я помню, ты часто на енохианском кричала. Особенно по ночам.
Мы скрещиваем мечи, рассыпая в разные стороны искры. Нираэль сосредоточенно просчитывает каждый ход, отступает в защиту, чтобы прогадать мою тактику. Я с легкостью принимаю игру, вертя клинок излюбленной «мельницей», скорее зрелища ради. Она пытается меня достать, но я блокирую удары. Я представляла эту битву сотнисотни тысяч раз! И проигрывать не намерена! Не ей, не сейчасникогда!