Постмортем
Глава 1
Всё опять пошло наперекосяк.
Свежий ветерок летней ночи ворвался в тёмную комнату. Занавески пытались сдержать его и раздувались изо всех сил, притворяясь корабельными парусами, но проигралии тёмная комната мгновенно наполнилась запахами свежескошенной травы, тумана, отцветающей сирени и совсем немногорасположенной неподалёку конюшни.
Ветер промчался по комнате, полистал страницы лежавшего у окна древнего фолианта в деревянной обложке, позвенел сложными амулетами из стекла, хрусталя и кристаллов, раскачал висевшие на нитках под потолком пучки горьких трав. Заигравшись, он ворвался было внутрь белеющего на полке с книгами человеческого черепа и даже посвистел в пустых глазницах, но быстро отшатнулся и испуганный исчез.
Хэть! за подоконник уцепились ладони. Сейчас
Кряхтение, сопение и прочий оркестр звуков, которые обычно издаёт человек, очень не желающий быть услышанным. Ладони напрягаются, пальцы бледнеют, кажется, ещё чуть-чутьи их владелец
Нет.
Не получилось.
Руки соскользнули и, царапнув ногтями по дереву, скрылись за окном.
Шипение.
Негромкое: «Ай-й-й».
Вторая попытка. Более удачнаявозможно благодаря тому, что в этот раз кряхтения и тяжёлого дыхания было куда меньше. Свет нарождающейся луны и звёзд заслоняет огромная чёрная тень, в комнате становится совершенно темно, и судить о происходящем можно лишь по звукам. Шорох ткани, скрип дерева, шелест бумаги Громкий звон разбитого стекла.
Сдавленное ругательство.
В коридоре послышались шагибыстро приближающийся цокот каблучков по деревянному полу.
Вот ты и попался, язвительно заметил голос в темноте. В изголовье кровати сверкнули два маленьких зелёных глаза.
Тише!.. зашипел второй голос, принадлежавший ночному любителю лазать в окна. Фигура пригнулась как можно ниже, стараясь слиться с полом.
Отворилась дверьи свежесть летней ночи моментально сменилась невыносимым запахом формалина, перебитого тяжёлыми духами.
Тальф! позвали шёпотом. Тальф, ты здесь?
Тёмный силуэт (а это был именно Тальф) замер, потому что домоправительница Эльма, чья высокая, строгая и тонкая фигура маячила на пороге, не могла видеть живые объекты, если те оставались неподвижны. У оживлённых магистром Хейлером слуг попадались разные отклонения: оно и неудивительно, ведь после смерти тела начинали стремительно и разнообразно разрушаться, но конкретно это нарушение Тальф считал очень полезным.
Да, я тут, отозвался человек в чёрном и показательно зевнул.
Я слышала, как что-то разбилось!
Секундное замешательство.
Наверное, силурийская трубка скатилась. Я оставил её на столе. Завтра уберу.
Если бы я могла пройти, то убрала бы всё прямо сейчас. Ты же забудешь и утром обязательно порежешься!
Время шло, за окном громко стрекотали сверчки, призрак садовника тихонько подвывал какую-то песенку во время работы, но ответа на намёк домоправительницы не было.
Эльма потопталась на месте. Пучок волос на её макушке забавно трясся, когда она вглядывалась в темноту светящимися зелёными глазами и топталась на пороге, не в силах его переступить. Ещё бы, мел из карьера на Белом озере, толчёный розовый кварц и немного розмарина надёжно хранили комнату Тальфа от вторжения.
Если бы не они, бывшая любимая фрейлина королевы (а потом и не менее любимая фрейлина короля) не дала бы юноше никакого житья.
Что-что, а подбирать слуг магистр Хейлер умел, хоть и доводил до паралича дворцовую прислугу, когда во время визитов говорил нечто вроде: «Вы прекрасный садовник, этот кустпросто произведение искусства! Кстати, как вы себя чувствуете?»
Не дождавшись ответа, Эльма пробормотала себе под нос: «Несносный мальчишка», тихонько закрыла за собой дверь и простучала каблуками обратно в комнату, где проводила всё свободное время, стоя в тёмном углу и таращась мёртвыми глазами на портрет молодого короля.
Несносный мальчишка, передразнил Клаус. Почти не тронутый тлением крыс с чёрной спинкой и белыми боками зевнул, показывая длинные зубы, и потянулся, расправляя длинный голый хвост. Даже в моё время так не говорили, грызун умыл передними лапами роскошные усы. Ну рассказывай, коли разбудил. Кто она? Юна, свежа и прекрасна, как цветок? Её талия тонка и изящна, как виноградная лоза? Её перси тяжелы и сладки, как
Её зовут «Практическая некромантия». И «Всё пошло не так», Тальф откинул капюшон и тут же лишился двух третей своей ширины и солидности: на месте загадочного ночного незнакомца оказался худой и нескладный юноша с длинными светлыми волосами, которые давно и настойчиво требовали внимания расчёски. Каждый локон жил своей жизнью и старался удивить владельца, выбрав самую причудливую форму и направление роста.
Молодой человек лихорадочно пытался нашарить на столе спички. Под подошвами его сапог хрустели осколки тонкого стекла невероятно дорогой силурийской трубкии этот хруст отдавался болью в юном сердце.
И почему я не удивлён?.. ухмыльнулся крыс. А среди её имён нет «Побег от горожан»?
Сегодня обошлось, пробормотал юноша. «Побег от горожан» была его любимицей. С ней они провели множество незабываемых страстных минут, когда сердце замирало в предвкушении встречи с чьими-то вилами, а во всём теле вдруг просыпались необычайная лёгкость и невиданная прыть.
Несмотря на то, что с некромантии уже много столетий назад сняли запрет, горожане всё равно относились к магам с подозрением и были склонны считать, что если человек в балахоне сидит ночью на могиле прадедушки, то пришел он именно за прадедушкой, а не, скажем, за могильными червями для ритуала.
Существовали, конечно, и лицензии, и официальные разрешения Ковена, но жители предпочитали сперва как следует огреть ночного копателя чем-нибудь тяжёлым, чтобы не убежал, и только потом выяснять, что он делает и по какому праву.
Проскребла и зашипела сера, непроглядную тьму рассеял маленький огонёк, который переместился за пыльное стекло масляной лампы.
Едва появилось хоть какое-то освещение, Тальф принялся бесшумно метаться по захламлённой комнате. Он огибал груды книг, открывал и закрывал шкатулки и сундучки, скидывал на пол одежду и бумаги, бился об острые углы мебели и осматривал все горизонтальные поверхности, заставленные всякими странными приспособлениями и сосудами. Наконец юноша замер, звонко хлопнул себя по лбу и бросился к полке, висящей под самым потолком. На тонкой дощечке теснилось несколько десятков склянок, пузырьков и флаконов: разных размеров, форм и цветов, с рукописными этикетками, привязанными на бечевку. Юноша перебирал их, приглядывался и неразборчиво бубнил себе под нос: «Не то. Опять не то. О! Вот где она была всё это время!.. Снова не то. Да где же?..»
Интересовавшие его склянки, как это обычно и бывает, куда-то запропастились. Тальф пренебрёг главным правилом спешащего человека: никогда не показывать нужным вещам, что ты куда-то торопишься.
На полу зашелестела ткань: крыс спрыгнул со стола и топтался по накидке, принюхиваясь и попискивая от удовольствия:
Ничего себе! Цветы, лимон А это что? крыс на мгновение задумался, не прекращая активно шевелить носом. Что-то свежее, растительное. А! Бергамот!
Поздравляю, пробормотал Тальф. «Да где же они, Тьма побери?»Ты почти определил состав сегодняшнего зелья. Разве что забыл жабьи глаза и розмарин.
Во-первых, запах духов прекрасной юной девицы от запаха твоих мерзких зелий я смог бы отличить и будучи живым, оскорбился Клаус. А во-вторых, розмарин я не упоминал, потому что ты и так весь им провонял, в подтверждение своих слов крыс чихнул и потёр нос лапками.
Клаус был прав. Опыт старого гусара (которым он был при жизни) и обоняние крысы (в чьём теле он оказался из-за ошибки Тальфа) легко разоблачили нехитрый обман. Вернее, даже не обман, а полуправду: юноша действительно был на кладбище и действительно ходил туда, в том числе и за могильными червями, а вот с кем он это делалуже другой вопрос.
Жозефина, в отличие от других знакомых Тальфу девушек, совершенно не боялась ночных погостов, и молодой человек иногда задумывался о причинах. Передался ли ей бесстрашный нрав предков, заполучивших трон в те далёкие времена, когда главным инструментом политической борьбы служила секира? Или, возможно, её успокаивало присутствие пары десятков королевских гвардейцев, чьи усищи ненавязчиво торчали из-за каждого дерева, куста и могильной плиты?
Она всегда сама напрашивалась пойти с Тальфом, чему тот только радовался: лишние руки в его деле никогда не мешали. Подержать что-нибудь, понести запасную лопату, стащить с королевской кухни целый куст розмарина, которого постоянно не хватало, отвлекать пробудившегося мертвяка, пока Тальф судорожно листает книгу в поисках подходящего изгоняющего заклятья А гвардейцыда и Тьма бы с ними, с гвардейцами. Пока они делают вид, будто их не существует, а Тальф не пытается покуситься на честь наследницы престола, всё будет хорошо.
Впрочем, кто и на чью честь скорее покуситсяэто ещё большой вопрос, потому как Жозефина манерой поведения иногда пугающе напоминала Клауса.
Давай помогу! подал голос крыс и тоненько пискнул, когда юноша подхватил зверька и занёс над полкой с зельями.
Трупная кислота, собачья известь и порошок можжевельника!.. прошептал Тальф. Ищи!..
Ого, удивился крыс. Кого ты там пробудил, древних богов?.. нос быстро-быстро задёргался, усы заходили ходуном. Секунда текла за секундой, Тальф волновался всё сильнее. Наконец Клаус чихнул и опять принялся тереть нос. Ох, ну и вонь Вон та банкаэто известь. Порошок в солонке, а мёртвая кислота в дальнем углу. Кажется, белый флакон из-под духов мадам Савари.
Тальф опустил крыса на пол, бесшумно выудил нужные сосуды и прочёл этикетки.
Точно! Спасибо!
Откупорив их, он щедро сыпанул в кислоту можжевелового порошка и затем очень осторожно добавил буквально несколько крупинок собачьей извести.
Ой! последней оказалось слишком много и из горлышка вырвался фонтанчик светящегося фиолетового газа, который тут же впитался в потолок. Последний от этого не особо пострадал, поскольку на своём веку впитывал вещи и похуже. Всё, спасибо, я побежал!
Клаус не успел спросить: «Так кого же ты, Тьма побери, пробудил?»как Тальф поспешно забрался на стол, свесил ноги из окна, извернулся, повис на рукахи с головой нырнул в тёплую летнюю ночь.
Счёт шёл на секунды.
Колдун быстрым шагом пересёк притихший сад с полупрозрачным садовником, вышел за ворота и припустил изо всех сил по тёмной улице. В багровое небо утыкались чёрные силуэты зловещих башен, вырастающих из не менее зловещих особняков.
Где-то совсем рядом сверкала огнями центральная улица Гримхейма. Она поднималась в гору, пока не упиралась в небольшую площадь перед воротами королевского дворца. Шумящая бесконечным праздником, сияющая витринами магазинов и ресторанов, заполненная нарядными людьми и запруженная каретами, она была лицом и сердцем города. Но стоило загулявшему столичному жителю зайти за нарядные фасадыи он рисковал свернуть шею в совершенно диком овраге, где разве что волки не водились.
И Тальфу нужно было именно туда: пройти между двумя каменными заборами размером с крепостные стены, там несколько раз поскользнуться и споткнуться о гнилые деревяшки, затем спуститься, хватаясь за кусты и высокую траву, на дно оврага; попытаться перепрыгнуть шумный ручеёк (обязательно наступить в него и зачерпнуть ледяной воды через дырку в сапоге), обогнуть здоровенный куст опьяняюще ароматной черёмухи, перешагнуть вросшую в землю ограду из замшелых камнейи оказаться на старинном кладбище.
Разумеется, до него можно было добраться и другим путём: как-никак, древний погост, стиснутый с трёх сторон стенами и заборами, располагался почти в самом центре разросшегося за столетия Гримхейма. Но для этого придётся сделать крюк в три квартала и заходить через центральную аллею, охраняемую сторожем, который успел хорошо запомнить лицо Тальфа. Как и то, что от его ночных визитов хорошего ждать не приходится.
Все кладбища в мире устроены одинаково: чем ближе ко входу, тем аккуратнее всё выглядит. Кресты вытягиваются по стойке смирно, склепы идеально оштукатурены, дорожки выметены, ограды сверкают свежей краской. Всё готово к встрече важных гостей, всё подтянуто-отчищено-напомажено, как на строевом смотре или в доме старушки-тирана перед приходом гостей.
Но чем дальше, тем больше окружение расслабляется. Кресты позволяют себе встать поудобнее, а дорожки, могилы, ограды и склепы меняют парадные мундиры на домашнюю одеждулишайники, плесень, ржавчину и бурые прошлогодние листья. Тальф же заходил с самого дальнего конца кладбища, где вообще не разберёшь, что это за место.
Берёзовая роща, густые заросли крапивы. Ноги путаются в высокой мокрой траве, вместо могилневысокие холмики, а от груд позеленевшего камня, которые давным-давно были величественными усыпальницами, тянет сыростью и болотом.
Тальф углубился в рощу и пробежал, тяжело дыша и спотыкаясь, по следу из примятой травы.
В иное время он бы обязательно заблудился в темноте, но сейчас путь был ясен как никогда. Ослепительные лучи тонкими серебристыми нитями пробивались сквозь листву, а в них переливались мириады беспорядочно мечущихся частичек, словно кто-то чихнул в банку с блёстками.
Наконец Тальф замер, спрятавшись за кустом. Его ноги промокли, накидка потяжелела и тянула вниз, а ко лбу прилипла паутинкани капли героизма, ни грамма пафоса, ни градуса уверенности в себе.
Пока он бегал туда-сюда, прятался от Эльмы и искал зелье, в его сознании не находилось места сомнениям, зато сейчас, стоило остановиться, они опомнились, накинулись на юношу и принялись его грызть.
«Может, надо было позвать на помощь?»
«Может, и надо было», ответил Тальф сам себе.
А может, и нет. Вернейшим средством от порождений потустороннего мира всегда был мрачный мужик с серебряным мечом, но такого поблизости не водилось, а лишний десяток дуболомов со шпагами и пистолетами мог навредить Невесте так же, как кусок сочной вырезки голодному уличному псу. Так что зелье, которое Тальф нёс с собой, оставалось лучшим из доступных средств. Кстати, где оно?
Молодой человек сунул ладонь в сумку, пошарил там и будто заполучил за шиворот ведро ледяной воды. Пропало!
А, нет. В следующее мгновение ладонь сомкнулась вокруг прохладной склянки, и юноша сделал один из самых долгих выдохов в своей жизни.
Осторожно выглянув из укрытия, Тальф увидел, что за время его отсутствия ситуация мало изменилась.
Посреди кладбища, окружённый руинами древних усыпальниц, рос дуб. Невероятно огромный дуб, дуб, в сравнении с которым все остальные дубы казались не такими уж и дубами. Для того, чтобы описать его, потребовалось бы несколько страниц, заполненных эпитетами, призванными показать, каким он был корявым, мрачным, уродливым и контрастирующим со всем вокруг. Это дерево помнило и первых жрецов, которые совершали у его корней дикие варварские обряды, и первых лицензированных некромантов, которые совершали те же обряды, только в менее странной одежде, со скучающим выражением лица и без последующих оргий.
И сейчас у подножия этого древнего исполина, накрывшего кладбище своей кроной, разливался свет настолько яркий, прекрасный и чистый, что у стороннего наблюдателя не осталось бы никаких сомненийперед ним абсолютное зло, потому что лишь у абсолютного зла хватило бы нахальства напялить на себя столь безупречные в своей непорочности одежды.
Свет этот исходил от белого платья безликой призрачной девушки с длинными волосами, которые красиво и плавно развевались в воздухе, словно водоросли, подхваченные подводным течением. Из этого же платья вырастали ленты полупрозрачного тумана, которые обвивали зависших над землёй гвардейцев и очень недовольную Жозефину. Последняя упрямо пыталась вырваться несмотря на то, что Тальф строго-настрого запретил ей это делать.
Щупальца (именно так назвал бы их Тальф) поменьше оплетали ветви дуба и тянулись к другим деревьям, едва заметно пульсируя и поблескивая в высокой траве.
Девушка, изгибаясь как лента гимнастки, легко и грациозно скользила в воздухе от гвардейца к гвардейцу, заглядывала в их белые глаза, касалась бледными ладонями осунувшихся лиц и долгими страстными поцелуями впивалась в тёмные, почти чёрные губы. В эти моменты из глаз и рта очередного громилы шёл странный белый дымок, а в голове Тальфа звучал негромкий женский стон, которым можно было иллюстрировать значение слова «сладострастный».
Пошли на кладбище, Тальф, пробубнил молодой человек, передразнивая Жози, которая в этот момент изо всех сил брыкалась и пыталась укусить туман. Вызовем мертвяка, поболтаем