Сегодня со мной отправился в дежурство Тезвин один из парней, что вместе с Менгором нашли меня тогда на берегу. Он был дружелюбным и неболтливым малым, этот Тезвин и нас в последствии часто станут ставить дежурить в паре, мы здорово сработаемся но это будет позже. Пока что для меня его лицо было был малознакомым, но не совсем чужим, а я для него, судя по всему, являл весомый источник любопытства.
Тез был темно-рус, ростом пониже меня и малопримечателен с виду лицо спокойное, если не сказать сонное, глаза вроде как даже не смотрят на собеседника, губы строго сжаты. Но неприветливым или сердитым он не кажется такому бы в разведку, подумал я уверенно. Если не всматриваться внимательно, так и не увидишь, что за полусонными серыми глазами взгляд цепкий, как орлиные когти.
Грозу надует скоро. Покружило-покружило давешний шторм, да снова к нашим берегам гонит, Тезвин сощурился в горизонт.
Мы стояли на стенах, посматривали на дороги, бегущие песчаным шелком лент прочь от города.
Авось выдохся уже. Шторм-то, заметил я.
Да хорошо бы, Тез пожал плечами тогда. Только гроза точно будет. Надеюсь, обойдется без еще кораблей на камнях! Мало кто еще окажется таков, как ты Счастливчик!
Я засмеялся прозвище, походя прилепленное Менгором, явно собиралось стать моим вторым именем. Я не был в особенном восторге, но возражать не стал что же, может, судьбе виднее.
Я снова окинул взглядом округу: и небо, баюкающее в себе грядущую грозу густая синь у горизонта, густые высокие шапки облаков, где белизна и индиго перемежают друг друга; и сухие покуда светлые полотна дорог, прорезающие зелень луговин, полей, перелесков сквозь густую зелень садов за городом они текут, ныряют и петляют, ползут по ним пятна облаков; и роскошь тех самых садов о, как они, верно, цветут по весне! Да и сейчас, в первой половине лета, тоже приятно взглянуть вон яблони, их кроны круглы, и они точно прячут в листве плоды, что еще не налились. А над вишнями машут шестами мальчишки гоняют птиц. От вишен ломятся прилавки на рынке, год нынче изобилен и чтоб изобилие это тянулось дольше, мелькают привязанные к шестам обрывки тряпок и платков.
Мир вокруг был прекрасен я смотрел сейчас на него так, как будто долгие годы сидел в подземельях. На все на птиц и шесты, сады и облака, дороги и дальние поля, перелески и синюю полоску горизонта, за которым а что за которым?
Дорога на Наран, я ткнул открытой ладонью в сторону одну из лент на пути.
Ага, Тез согласился со скучающей ленцой.
А я через миг едва не подскочил на месте, осознав, что только что произошло. Я вспомнил! Название! Вспомнил название и место!
Погоди, так ты что-то помнишь? Тезвин понял, отчего я рывком подался вперед, приник к зубцу стены, сильно свесившись через край, и прикипел взглядом к расстилающейся впереди панораме.
Я не знаю. Я не знал, что это дорога на Наран, пока не сказал этого. И ты подтвердил, и значит я правда помню! Я ликовал.
Отлично же! напарник ободряюще улыбнулся. Ну вот, а говорил
Но, кажется, это все, я погасил свою радость, когда на попытку выдрать из-под темного полога забвения еще что-то память вновь ответила молчанием. Например, вот что там? Я не знаю.
Я махнул рукой в противоположном от самой южной ленты дороги на Наран направлении.
Горы? предположил я.
Верно. Аскалонские горы, кивнул Тезвин. А говорил!
Я просто угадал. Там густая синева и оттуда тянет холодным ветром который день. Горы. На севере всегда положено быть горам, я пожал плечами. Разве нет?
Если ты вырос в Этене, то да, Тезвин кивнул. Ты здешний, Рудольф?
А похож?
Похож.
Наверное. Может быть. Я не помню детства ты знаешь, не то что бы совсем. Но ворованные яблоки из чужого сада и пригоршни спелых слив по осени, верно, были в жизни каждого мальчишки!
Тезвин усмехнулся:
Да уж, не густо. А вот у меня в детстве была собака такой здоровенный черно-подпалый кобель с рыжими бровями, я его звал Тангу
Нет, собаки у меня не было, с сожалением отозвался я. Почему-то мне сделалось неприятно говорить об этом, ветру одному ведомо, почему.
Разговор увял вовсе, когда я, заметив вдали на одной из дорог повозку, постучал в медный блин, вделанный в пол, пяткой копейного древка. Внизу, на ближайших воротах, услышат, и будут готовы к гостям. Всего-то торговая повозка селянин с возком ранней капусты и прочей нехитрой снеди, уплатил малую монетку и отправился дальше, но я отчего-то прилип взглядом к этой простой сценке и наблюдал за собравшимися внизу так, точно от их поведения зависела моя жизнь. Как поселянин нестарый еще человек кивает соломенной шляпой на слова старшего на воротах, как неспешно передает им положенную плату, как машет рукой куда-то себе за спину, наверняка рассказывая некую новость, как один из стражей спрашивает что-то и приезжий снова кивает, а на второй вопрос уже отрицательно качает головой, как взбирается обратно на возок и правит своей серой некрупной лошадью Может, я пытался вспомнить еще что-то, да только ничего особого так и не вспомнил.
Махнул рукой, снова поглядел дорога на Наран. Горы к северу если ты вырос в Этене, то они обязаны там быть, непременно.
Тезвин, позвал я.
Можно просто Тез, отозвался он.
Расскажи про свою собаку. Про детство, про город. Или или вообще про что угодно. Я же почти ничего не знаю, только вот как себе подобных бить чем потяжелее, я тряхнул копьем.
Мне здорово надоело играть в засланного шпиона в, судя по всему, действительно родном мне краю, и решительно взялся это исправлять.
Давно бы так, Тез улыбнулся и принялся рассказывать, а я внимательно слушал. Это будет не первое и не последнее наше такое дежурство.
В одиночку я выйду на улицы или на стену еще ох как не скоро. Но когда этот день настанет, я буду твердо уверен я действительно этенец. Это мой дом. И я в него вернулся.
Я, Рудольф, и на самом деле Счастливчик.
Глава 2. «Вы меня помните?»
Д'Лагрена, пусть и не сразу, но стал моим домом, даже если никогда ими не был раньше я так и не смог решить, а уж тем более вспомнить, прав ли я в этом своем желании называть этенский древний городок родиной.
Все говорило за это мне было просто и понятно почти все, что происходило вокруг, люди и мои соотечественники были таковы, как я обычно представлял себе, я занимался тем, что умел, и умел неплохо. У меня появились друзья Тез и Менгор, Энер и Нан, такие же стражники, как и я.
У меня было все, наверное кроме прошлого. Меня никто не помнил. Никто не знал, кто таков Рудольф-мечник, никто так и не узнал моего лица ни в Д'Лагрена, ни в тех соседних поселениях, когда я наконец выбрался из серых надежных стен древней крепости на побережье.
Я поначалу часто спрашивал горожан помнит ли кто-то меня? Мое имя, мое лицо?
Со временем перестал ответы не отличались разнообразием. Собеседники обычно честно пытались мне помочь, но помощь их обычно заканчивалась на чем-то вроде «имя-то знакомое, знаешь, но оно не так часто встречается у нас. Если бы я лично знавал какого-то Рудольфа, я бы запомнил» или «прости, но я не был знаком с тобой раньше, я бы помнил, обличье-то у тебя, господин стражник, не из тех, что легко спутать с другими. Я думал, ты из Корту приехал, разве нет?» Итак, я ничего и не узнал.
Что касается внешности не знаю, не знаю, самому мне судить сложно всю жизнь я полагал себя обыкновенным. Но здесь я уже трижды услышал, что внешность у меня вполне себе запоминающаяся, и не видел причин моим собеседникам меня обманывать. Даже Менгор подтвердил если бы у меня были близкие знакомцы, они бы вспомнили меня. А жить в городе, не заведя таковых, все же сложнопредставимо. Ответ был очевиден.
Наверное, я только собирался к вам перебраться, сказал тогда я. Ну что же, я выполнил свою задумку, пусть и таким странным образом.
Город принял меня не тем, кто вынырнул из моря с пустой памятью, но тем, кем я стал уже здесь стражником Рудольфом, мечником, любителем старых стихов, верным товарищем для новых друзей. И, по словам тех самых друзей, настоящим Счастливчиком.
Я закопал свою старую одежду на дне шкафа в моей комнате, что отвели мне при гарнизоне пригодится разве что надеть, когда стану крышу чинить, если после дождя прохудится, да для какой работы еще. Подстригся по примеру Тезвина оставил волосы до плеч вместо той косы, что была при мне поначалу, и стал носить их на пробор сбоку. На прямой сейчас мне не особенно нравилось, ибо от удара по голове, что я заработал при кораблекрушении, на лбу, у самой границы роста волос, остался совершенно неромантический круглый шрам он через пару лет сойдет, конечно, но пока что красоты мне эта штука не добавляла. Болотницы с ним, подумал я, не болит и славно. Носил чаще всего форму да на жалованье разжился еще кое-какими вещами, впрочем, без особого рвения. Вещи меня интересовали мало, мне хватало того, что есть. Порой я покупал книги когда оставалось время их читать. Добром не оброс, зато знакомствами вполне.
Узнал город не вдоль и поперек, конечно, но неплохо в конце концов, старые города до последнего закоулка могут знать только те, кто прожил в них всю жизнь. Я же провел в Д'Лагрена всего-то три луны пока что. Три луны! Иногда мне казалось, что почти пол-жизни, но я никогда не забывал настоящего положения вещей. Море швырнуло меня на этенский берег в самом начале лета, сейчас же оно клонилось к исходу. В полях пшеница налилась светлым золотом, а те самые сады за городом в самом деле гнулись к земле от яблок, и яблоки те были сладки и краснобоки, и царили на рынке, как перед ними вишни и ежевика. Мальчишки сменили шесты на корзины, и каждое утро, я знал, собирали падалицу из нее наварят сидра, и по осени будет целый фестиваль этого напитка, по всему Этену, не только у нас.
Мне нравилась моя новая жизнь.
Даже когда выдавались дежурства вроде сегодняшнего муторные и тяжелые.
Это с моих слов сейчас можно подумать мирная тихая заводь, а не страна, живи себе, в ус не дуй! Как бы не так в любой заводи не обойдется без змей или зубастых рыбин, так и норовящих оттяпать что получше. Иными словами и разбойники встречались в наших краях, и буйные наемники, едущие на север или же с севера, оттуда, где неприветливый Аскалон и горные перевалы, и пронырливые тхабатские жулики своих, местных жуликов хватало тоже.
Впрочем, жулики это неизбежное зло в нашей работе. Стража вечно разбирается с этой напастью где бы эта стража не обитала.
Позднее лето. Под утро ложится глубокий, густой туман близ города полно озер, и с моря все сильнее тянет влагою. Я пол-ночи ловил ушлого взломщика, устал и взмок, как беговой жеребчик, но дело сделал сам пред очи лорда Галвэна не повел его, сдал встреченным в переулках Тезвину и Ронану. С поимкой до туманов я управился, и это славно. Сейчас мне ужасно не хотелось торчать в крепостных стенах, а необходимые бумаги я напишу, когда хоть немного отдохну. И лучшего отдыха, чем спокойное, неспешное патрулирование укрытых наползающим призрачным молоком улиц, я себе не мог сейчас пожелать. Только вот я ошибся на счет «тихого». Оставалось всего с пяток лучин до окончания моей смены, а туман загустел до такой степени, что я едва видел вытянутую перед собой руку, когда я споткнулся о что-то мягкое и тяжелое. В нос остро шибануло горькой солью и ржавчиной и тяжким духом убоины. «Что-то» совсем недавно было живым. Под ногами глянцево взблеснула темная лужа, чуть дальше раскинулись какие-то перепутанные толстые веревки, мокро отливающие скупым бликом требуха. Под ногами у меня валялось мертвое тело, и кровь, и внутренности курились паром мертвое недавно было живым.
Дохлая коза, леший побери, выругался я от неожиданности, убрав руку с эфеса меча.
Я хотел было окликнуть кого-нибудь, да погромче, но острый, пронзительный крик прорезал туманную тишину. Потом раздался топот, я вновь схватился за оружие.
Но оно не понадобилось. На меня выскочила парочка перепуганных горожан парень и девушка, молодые, чуть ли не подростки.
Там! Там, господин стражник! Мертвая голова на углу валяется, и кровь кругом!
Я двинулся за ними девушка едва ли не заикалась от испуга, парень храбрился, но тоже явно был под впечатлением. Его, впрочем, хватало на то, чтобы указать тот проулок, где обнаружилась голова. Я успел передумать уйму всякого, пока шел за ними.
Коза. Дети, э, граждане свободного Д'Лагрена, это коза, я чуть не рассмеялся от облегчения, когда обнаружил указанную голову. Там в улице, где вы меня нашли, собаки загрызли козу, и вот наверняка оттащили голову вы слышали что-нибудь?
Нн нет, господин Ру Рудольф, верно? паренек меня, оказывается, узнал. Мы не особенно прислушивались, так вышло. Я провожал Энору домой, мы болтали обо всяком, пока она не
Не наступила в лужу крови, закончила девушка, наконец совладав с собою. Я удивилась почему мокро? А потом мы увидели, что это голова
И побежали. И не рассмотрели, что она козья, закончил я, усмехаясь самым дружелюбным образом. Давайте я провожу вас, что ли. Обоих.
Мы на одной улице живем, парень кивнул.
Молодец, не стал изображать героя, подумал я. Я бравировал перед ребятами, потешаясь над их страхом козьей головы, но про себя думал совсем не об этом. Что за собака такая разодрала козу бесшумно? Или это я просто настолько провалился в собственные мысли, что не слышал возни? В любом случае, не слишком хорошо, когда по городу носится собака, грызущая чужой скот. И что скот болтается в ночи по улицам тоже не дело. Надо выяснить будет, чья это коза была.
Я довел парочку до их улицы, долго стоял и вслушивался в сонные скрипы и вздохи городского раннего утра ждал чего-то. Тихого цокота собачьих когтей или шумного дыхания. Или серой тени за белесым маревом. Мне было не по себе. Не страшно, нет это чувство напоминало назойливую соломинку под рубашкой, скребущую, щекочущую кожу то под лопаткой, то в боку, то в районе живота, пока ощущение не собралось где-то за ушами. Щекотка в мыслях, точнее, в самом преддверии мыслей и я не мог дать ей названия. Это было неприятное, тревожное ощущение и ужасно знакомое. Когда я вернулся за козой, ее уже не было. Зато у меня в мешке была голова. Мешок всегда болтался в сумке любого стражника, выходящего в ночную стражу мало ли зачем пригодится. Ну что ж, пригодился.
Надо спросить будет у Менгора, бывают ли у нас тут бешеные собаки. Если да, придется что-то с этим делать.
Продолжения «козьей» истории ни назавтра, ни через день не последовало Менгор хоть и не поднял меня на смех, но высказался в том смысле, что я излишне много придаю значения мелким происшествиям. После похвалил меня за поимку взломщика и посоветовал пару дней отдохнуть от ночных дежурств, списав подозрительность мою на утомление. А голову, хоть и не посоветовал выкинуть сразу, все же счел погрызенной обычной собакой покрутил, вздохнул и вернул мне со словами:
Вон, отдай служкам, пусть сожгут или закопают эту падаль. Ничего особенного если пес и был бешеный, он живо объявится, там и пристрелим. Из-за одной козы шум поднимать нету смысла, да и народ в городе не так уж и глуп поди еще сами отловят.
На пару с Тезвином мы все же выяснили, что козу убрать велел своим слугам хозяин ближайшего дома его разбудил поднятый перепуганными прохожими шум. Коза же принадлежала соседу предприимчивого горожанина. И больше никто, ничего и нигде не видел, не слышал и не знал.
Я готов был смириться с тем, что оказался излишне мнителен, и во всем согласиться с Менгором. Я да, но вот все та же соломинка, вертящаяся где-то у затылка нет.
Три дня я честно отдыхал от ночных дежурств. Скучал на стене, любуясь садами, рыжеющим к осени разнотравьем лугов и синей полоской горизонта, болтался по рынку, хрустя яблоками и пирогами с сыром торговцы часто подсовывали стражам угощение «просто так», а на самом деле в надежде, что нынче за их добром присмотрят получше, чем за чьим другим.
Пил вино с друзьями по вечерам, обсуждая сплетни пока в этих сплетнях не прорезалась снова тема загрызенного мелкого скота и каких-то бестолковых, хаотичных нападений на чужие дворы там пропала собака, сям пяток куриц, где-то в щепу изгрызли калитку или испортили корзину.