Из Московии, я уже сказал. Это только и помню, да ещё имя своётак дали по башке, что всю память отшибло. Год какой сейчас?
Шестьдесят восьмой, ответил круглоголовый, поглядывая на Олега с подозрением: не дурит ли его этот странный тип?
Тысяча шестьсот?..
Ну а какой ещё?
Ты так и не представился, стрелок.
Чак Нормандец, отрекомендовался владелец пистолетов с важностью, достойной, как минимум, герцогского титула. Морской Пёс!
Тут причалила шлюпка, и человек восемь моряков с мушкетонами рысцой приблизились, поглядывая то на Чака, то на Олега.
Нормандец, получив подкрепление, взбодрилсясунул за кушак и второй пистолет.
Вяжите его, ребятки, сказал он, кивая на Сухова.
Брось, Чак, поморщился Олег, я и так дойду.
Закрой пасть! рявкнул злодейского облика матрос, заросший курчавым волосом по самые брови.
Свою захлопни, лохматый, а то воняет.
«Лохматый» взбеленился и резко ударил Сухова толстым стволом мушкетона. Не попал.
Олег увернулся, перехватился, вырвал оружие из цепких лап волосатого и заехал ему прикладом в живот.
Крутанул мушкетон, наводя на Чака, вот только не учёл, что рыжий отморозок, валявшийся у него в тылу, оклемался.
Удар. Боль. Тьма
Пришёл он в себя в закутке, пропахшем прелой парусиной.
Было темно, но солнце прорезало щель над низкой дверцей.
Сухов шевельнулся и еле сдержал стонотходили его как следует, все бока болят. Но рёбра вроде целы. И руки не связаны.
Чем не позитив?
Вот же ж начал и не договорил Олег.
Откинувшись на ворох парусины, он постарался расслабиться. Удовольствия, правда, не получил.
Былая злость прошла, оставив по себе усталость и глухое раздражение.
Сухов поморщился. Гадство какое
Даже то, что он спас дочку, утешало мало.
Спору нет, оказавшись в семнадцатом столетии, на пустынном берегу, ребёнок был бы обречён.
Но чего ж ты сам такой неповоротливый, такой медлительный! Может, стоило Наташку не отбрасывать, а, схватив в охапку, вдвоём стартовать к лагерю?
Ага, и очутиться здесь!
Чтобы какой-нибудь тутошний чадолюб, замочив папашу, сюсюкал, пуская слюни: «А кто это у нас такой ма-аленький? А кто это у нас такой пу-ухленький?» Брр
Олег полапал себя по карманам. Ножа не было. Реквизировали.
Сухов вздохнул. Какой-то он неправильный попаданецни ноутбука, ни «калаша»
Босяк. Зато весь в белом
Состояние было очень странным, будто он попал то ли в свой собственный, то ли в чужой сон.
Нет, Олег верил, что на двореодна тыща шестьсот шестьдесят восьмой, и всё вокруг «по правде», но и некая инерция жила в нём, не выветривались понятия двадцать первого столетия.
Будущее плохо таяло в минувшем, как кусковой сахар в остывшем чае.
Благо руки-ноги жили будто бы отдельно от рассудка, подчиняясь голым рефлексам. Оттого и жив до сих пор
Хм Качает, однако, не слабо. И солнце уже не засвечивает контур двери. Потемнело, словно ночною порой.
Зато как ветер гудит в снастях Не иначе буря надвигается.
Олег пошатал дверь, пробуя её на прочность, и в этот самый момент она распахнулась настежь.
Нагнувшийся под притолокой Чак резко отшатнулся. Загудело дерево.
А, дьявол! прошипел Нормандец. Что, на волю решил податься?
Страха в нём заметно не было.
Полезно бывать на свежем воздухе, сдержанно ответил Сухов.
Посопев, Чак спросил деловито:
К кораблю привычен ли?
Есть немного.
Поработаешь с парусами. Шторм идёт!
Вижу, сказал Олег, оглядывая посмурневшее море и бешено несущиеся тучи.
Тогда чего стоишь? Марш!
Сухов не стал споритьволны уже захлёстывали, с грохотом колотя в борта, словно в там-там.
Когда море спокойно, то яхта или галиот кажутся прочными и основательными, почти как твердь земная.
Но стоит только подняться буре, и бешеные порывы ветра живо выдувают обманчивые впечатлениядаже большой корабль представляется жалкой скорлупкой среди кипени волн, чудом удерживающейся на плаву.
Олег не стал признаваться «морскому псу», что когда-то ходил в капитанах. Во-первых, было это сорок лет тому назад, а, во-вторых, он так и остался недоучкой. Его знали, как Капитана Эша, ценили за удачливость, оказывали респект, но кто управлялся с квадрантом, прокладывая курс? Кто ставил паруса, гоняя матросов?
Мулат Диего или Жирон Моллар
Сощурившись, Олег осмотрелся и хмыкнул: всё как тогда.
Матросы носились по палубе, шатаясь и оскальзываясь.
Все паруса были убраны, кроме грот-марселя, надутого так, что канаты, удерживавшие парус за углы, звенели внатяг.
Чего не убираете? проорал Олег, завидя знакомогорыжего и конопатого. Мачту же сломит!
Тот осклабился.
А, московит! закричал он. Как отдыхалось?
Я спрашиваю, что с парусом?
Заело! тонким голосом провопил ещё один знакомецкривоносый. Резать надо!
И чего ждать тогда?
Тебя ждали, московит!
Рыжий торжественно вручил ему нож.
Чтоб вы сдохли! искренне пожелал Сухов и полез на мачту.
Удержаться на вантах было нелегко, мачта качалась с пугающим размахомто тебя всего прижимает к выбленкам-перекладинам, то ты повисаешь на одних руках, а внизу шипит и ярится море.
Ухватившись за ванты одной левой, Олег полоснул ножом по натянутому парусу. Грот-марсель хлопнул с пушечным громом, разрываясь надвое.
Разделавшись со снастями, Сухов проводил в полёт рваный парус, уносимый ветром и похожий на растрёпанную птицу.
А буря всё набавляла и набавляла обороты, раскручивала и раскручивала непогоду.
Ветер уже не свистелон ревел, устраивая толчею из волн, срывая с них пенные гребни и разнося над морем водяную пыль.
Бедный галиот взбирался с вала на вал, содрогаясь всем своим корабельным существом.
Влажная, грохочущая мгла затянула простор.
Метилосьещё одно мгновение, и «Ундина» рассыплется, оборачиваясь ворохом щепок, ибо не по силам паруснику этакое буйство.
Но нет, галиот держался. Первыми сдались люди.
Олег, цепляясь за всё, что можно, добрался до своего закутка. Дверь запирать не пришлось, её давно сорвало и унесло.
Ну хоть расщепериться, закогтиться, чтоб не смыло
Обнимая грот-мачту, что-то кричал Нормандец.
И тут же бешеный поток воды прокатился по палубе, покрывая капитана с головой, отрывая, кружа, увлекая в пучину
Были нету.
Порыв ветра донёс до Сухова панический вопль:
Тонем! Мы тонем!
По палубе проволокло опрокинутую шлюпку, двое матросов уцепились за неё, к ним бросились ещё трое.
Впятером они перевернули лодку, а в следующий момент волна «спустила» её за борт.
«Кажется, и вправду тонем»мелькнуло у Олега.
Вода гуляла по всей палубе вровень с бортами, уже не скатываяськружась вокруг мачт и захлёстывая невысокую надстройку, где хватались за штурвал сразу трое рулевых.
Но вот и их пронялоодного накрыло волной и унесло, а двое других ринулись следом, хватаясь за бочонки пущей плавучести ради.
Спасайся кто может!
Идиоты! заорал Сухов, выбираясь на палубу.
Ветер отбросил его и припечатал к мачте.
С бранью Олег отстранился, хватаясь за леера, и поспешил к шканцам.
И ежу было ясно, что стоит только галиоту развернуться бортом к волне, как его опрокинет, и тогда уж точно потопит.
Пару раз Сухова едва не смыло за борт, однажды даже протащило по палубе в клочьях пены, но он добрался-таки до штурвала. Ощерился мрачно, отплёвываясь от брызг и клочьев пены.
Ну что, недоучка? Берись, доказывай теперь, что не зря два года палубу топтал!
Что-то же всё равно должен был упомнить из мастер-классов Мулата Диего
Олег закрутил штурвал, отворачивая «Ундину», уводя корабль с курса, ведшего к гибели.
Раньше галиот шёл Наветренным проливом на югпосередине между Эспаньолой и Кубой, следуя на Ямайку, а теперь его бушприт качался, выписывая восьмёрки, словно указкой тычась в сторону севера.
Стоять на мокрой палубе, цепляясь за штурвал, долгими часами выдерживая курс, та ещё работёнка.
К тому времени, когда буря стала угасать, смещаясь к берегам Новой Гранады, Олег вымотался совершенно.
Унеслись тучи, робко проглянуло солнце, тут же начиная жарить и печь.
Шатаясь, Сухов подошёл к ступенькам и рухнул на верхнюю.
Сил не былокончились.
Ветер тоже стих. В шторм хорошо парусил сам корпус галиота, мачты даже, а теперь, без ветрил, «Ундина» медленно дрейфовала.
Выругавшись, Олег встал, со стоном разгибаясь.
Где эта чёртова матросня? Куда попряталась? Что ему, одному за всех отдуваться?
Первым делом Сухов спустился в каюты. Ни души.
На нижней палубе тоже никого не замечалосьтолько вода, набравшаяся в трюм, издавала жалобный плеск, словно упрашивая: «Выпустите меня отсюда!»
Прошлёпав в носовой кубрик, Олег обнаружил там единственного члена экипажа, не покинувшего корабль, это был рыжий детина, похрапывавший в гамаке.
Его национальную принадлежность определить было трудно. Предположительно, креолплод любви какого-нибудь заезжего испанца и туземки-индианки. Негритянская кровь тоже чувствоваласьэтот широкий нос и толстые губы явно указывали на Африку.
Подъём! сказал Сухов, небрежно пиная спящего.
Тот проснулся сразу и долго моргал, серьёзно и сосредоточенно наблюдая за Олегом.
А, м-московит затянул он и зевнул с хряском, оскаливая великолепные зубы. Ч-чего надо?
На вахту пора.
К-кому?
Тебе.
Креол погрозил Сухову пальцем и сказал назидательно:
Вот п-придёт капитан, вот он и с-скажет, кому п-пора, а к-кому можно и поспа-ать
Олег одним движением перевернул гамак, швыряя матроса на палубу.
Я тут капитан. А тымоя команда. Не нравится если, можешь сигать за борт. Перебьюсь.
Матрос воздвигся, потирая ушибленный бок. Он явно струхнул, но, как и прежде, ничегошеньки не понимал.
А г-где все? промямлил он.
Купаются, буркнул Сухов. Устроили командный заплыв. Пошли.
Креол выбрался на палубу.
Т-так это ч-что, сказал он, перетаптываясь, вообще ник-кого нет, ч-что ли?
Я есть. Ну и ты тоже. Как звать?
Б-бастианом.
А яОлег. Можно Олегаром звать.
Олег-гар?
Вроде того. Ладно, Бастиан, приступим. Кливер ставить!
Есть кливер с-ставить, растерянно ответил креол и потопал к носу.
Вскоре косой кливер, растягиваясь между фок-мачтой и бушпритом, перестал полоскать, надулся, ловя ветер, дувший с юго-запада, и легонько потащил галиот.
На востоке давно уж прочертилась синяя полоска между морем и небом, обозначая берег Эспаньолы.
Берег Сен-Доменг, на который король Франции Людовик XIV уже наложил лапу, но чьи притязания испанская корона пока что не признавала.
Французы, впрочем, не слишком считались с мнением Марианны Австрийской, испанской королевы и регентши при Карле II, несчастном короле-инвалиде, жертве династического инцеста. Выходцы из Нормандии и Бретани селились по всему Сен-Доменгу, теснясь в Кап-Франсуа и в Пор-Марго, «сочиняя» себе хижины и разбивая плантации сахарного тростника.
Вскорости Европа, охочая до сладкого, стала щедро платить плантаторам, и те переезжали в новые особняки, раз от разу всё более роскошные.
Торговцы живым товаром успешно сбывали на Берегу Сен-Доменг чёрных невольников из африканских саванн, плантации ширились, а сахар обращался в злато-серебро.
Впрочем, Олегу была абсолютно безразлична тамошняя «сладкая» жизнь. Ему бы свою сохранить да хотя бы выспаться по-человечески.
К берегу, Бастиан! К берегу!
Кое-как закрепив штурвал, Сухов помог креолувсей своей «команде»поставить фок.
Галиот живо прибавил ходу, и к вечеру Олег заприметил знакомые очертания острова Гонав.
За минувшие сорок лет этот клочок суши не утратил своей прелести, оставаясь всё таким же безлюдным.
Отдать якорь!
Есть отдать якорь! Моско э-э К-капитан! А как мы его п-поднимать будем? Вдвоём-то?
Как-нибудь, Бастиан. С Божьей помощью Так, я уже вахты три отстоял, корабль спас, подвиг совершил, хватит с меня. Теперь твоя очередь.
Не чуя ног, Сухов пробрался в капитанскую каюту, запер дверь и отворил окно, чтобы выветрился крепкий дух выпитого и пролитого рома.
Упал на топчан и отрубился.
Глава третья,в которой Сухов заводит полезные знакомства
Французское королевство, Версаль.
Людовик XIV де Бурбон, он же Король-Солнце, он же Людовик Великий, с детства страдал комплексом неполноценности.
Мать его, Анна Австрийская, дорвавшаяся до власти после смерти короля, звавшего своего отпрыска Луи Богоданным, быстренько расставила повсюду своих людей.
Ришелье, с его непревзойдённым умом, свели в могилу многочисленные хвори, и в Пале-Рояле прописался новый первый министркардинал Мазарини.
Королева Анна быстро «спелась» с кардиналом. В общем-то своим высоким постом Мазарини был обязан именно Анне, регентше при малолетнем Людовике.
Великие мошенничества творились при наследнике трона, великие победы одерживалисьнад той же Фрондой хотя бы.
Но сам Луи Богоданный мог лишь наблюдать со стороны, как вершились дела в его государстве.
Когда молодому королю стукнуло двадцать три, Мазарини умер.
Настал звёздный час Людовика XIVон властно объявил, что больше не станет назначать первых министров, поскольку намерен править сам, единолично, как самодержец. И точка.
На золотых луидорах его чеканный профиль украшался венком римского императора, но сам «Король-Солнце» не обладал особыми цезарскими талантами.
Не будучи выдающимся стратегом и государственным мужем, Людовик, тем не менее, оказался далеко не худшим монархом. Разгадка таилась в его умении разбираться в людях и правильно «расставлять фигуры»назначать на высокие должности не просто преданных ему, а действительно способных людей.
Того же канцлера Летелье, суперинтенданта Кольбера, военного министра Лувуа и так далее.
Эти люди и создавали славу Франции, крепили её мощь и умножали богатство.
Но в центре, в самой серёдке, всегда и при любых обстоятельствах пребывал Людовик Великий. И его это вполне устраивало
Золочёную карету его величества уносила из Парижа шестёрка белых лошадей.
Людовик усмехнулся, поглядывая в окошко. Глуп тот правитель, который не доверяет никому и возлагает всё на себя, ибо не существует среди смертных человек, одинаково хорошо сведущий во всех делах.
Место короляу руля, он кормчий, онкапитан. И как капитан он обязан окружить себя опытными офицерами, могущими вышколить команду настолько, что никакой шторм не собьёт с курса корабль под именем «Франция».
Недавняя «буря», поднявшаяся было на северных границах королевства, потихоньку стихала. Людовик сморщился: вероятно, он погорячился, объявив своими земли Испанских Нидерландов.
Нет, по закону всё выходило недурно: жена его, Мария Терезия, дочь Филиппа IV, почившего короля Испании, имела так называемое деволюционное право на Фландрию и Брабант. Вот только испанцы доказывали обратное.
В итоге разгорелась Деволюционная война
Война! «Самое приятное, самое достойное из занятий, существующих для государя».
Поначалу всё было неплохо, тем более что главные противникиАнглия с Голландиейкак раз выясняли между собой отношения. Но они быстренько замирились, перетянув на свою сторону Швецию и состряпав Тройственный союз. И пошло, и поехало
Маршалы Тюренн, дОмон и де Креки вторглись в пределы южных Нидерландов, одерживая победу за победой, но к весне все как-то выдохлись, что ли.
Людовик негодующе фыркнулвойна заканчивалась, мир был близок, но победа выскальзывала из его рук.
Да, кое-что оттяпать от Испанских Нидерландов удалось, но далеко не той величины, о коей мечталось. Неделю-две спустя он заключит с Испанией мирный договор, а чувствует себя крестьянином, которого обжулили на рынке!
Тысяча чертей! пробурчал король. Мир вам? Посмотрим
Тут карету основательно тряхнуло, и его величество прикусил язык.
Мм промычал он, досадуя на дорожные невзгоды, но вскоре утешилсяоткрывался вид на Версаль, деревушку среди полей и болот.
Людовика всегда радовало это место, успокаивало и настраивало на благодушный лад.
Некогда в окрестных лесах стоял охотничий замок его отца. Сын его расширил, достроив в форме буквы «П».