Проследив, как дружинники после взвешивания закладывали серебро в седельные сумки гривны к гривнам, утварь к утвари, боярин вновь подошел к старосте.
Дождёшься обоза, строго наказал он. Передашь моему брату, он там за старшего остался, чтоб нагонял меня как можно быстрее. До вечера не успеют, пусть останавливаются на ночь в Подгорном. И ещё передай особо не нагонит, пусть на себя пеняет. Понял ли?
Как же всё понял, боярин. Всё передам. Не изволите ли баньку с дороги, покушать чего?
Париться боярин не изволил. И вообще задерживаться надолго не собирался, но на «перекусить» его дружина согласилась. Кузьма даже обрадовался, повёл всех в свою избу, которая на такой случай «в упадок» не приводилась.
Там, перекрестившись на образок в углу, дружинники уселись за длинный стол. Ели быстро и молча, запивая дичь и пироги только квасом. К пиву и мёду хмельному не притрагивались, словно в военном походе были, а не в своё село с бором пришли. Как только затевался какой разговор, старший суровым взглядом говорильню немедленно пресекал. Староста немного удивился, но, разумеется, промолчал не его ума дело.
Без хорошей беседы стол опустел в один миг. Стряхнув в рот последние крошки и вновь перекрестившись, дружинники вышли из дома. Молча взметнулись в сёдла, молча покинули двор. Только наместник повторил напоследок:
Не нагонят пусть на себя пеняют!
После чего двинулся вслед за отрядом.
Осознав, что кметям недосуг бегать за девками, а наместнику присматриваться к хозяйствам да подсчитывать, не разбогатело ли село случаем, и не взять ли с него сверх меры, Кузьма на радостях перекрестился. Оставался ещё обоз, но обозникам и вовсе недосуг будет, когда староста строгий боярский наказ передаст.
***
Отставший обоз ждали долго. Юнцы, разочарованные невниманием воеводы, большей частью разошлись по домам, дети разбежались обедать, и староста остался возле дома один. Солнце уже стояло на полдень. Из оврага потянулись обратно в село пугливые бабы с сумасшедшей старухой во главе. Кое-кто нетерпеливый уже и из леса прибежал, проведать, всё ли обошлось. И Кузьма изрядно посадил голос, убеждая селян не высовываться прежде времени.
Только пополудни на той же дороге появился обоз. Возы частью пустые, частью нагруженные собранным в других сёлах добром, неспешно въезжали в Берёзовый Лог. Возничие, те же мужики, не первый год привлекаемые наместником к делу, дорогу знали и правили на двор старосты без понукания. Отставших сборщиков сопровождал большой конный отряд, Кузьма приметил среди всадников витязя, точь-в-точь похожего на недавно отъехавшего боярина.
«Вот и братец пожаловал», понял староста.
Он поклонился воинам и, обращаясь к витязю, доложил:
Велено передать вам, боярин, чтоб забирали зерно, овощи, мёд, рыбу, скот. А серебро да ещё шкуры ваш брат, наместник, уже увёз. И вам, боярин, велел особо не мешкать. А ночевать, ежели у вас заминка выйдет, он распорядился в Подгорном
Лицо прибывшего брата наливалось краской с каждым произносимым старостой словом.
Какой такой наместник? прошипел боярин Кузьме в лицо, хватая его бороду одной рукой, другой же вытаскивая из-за голенища плётку. Ты что же, олух, своего боярина не признал?
От предчувствия чего-то дурного у Кузьмы сделалось нехорошо на сердце, но удара не последовало, и он поспешил объяснить:
Так полагаю, боярин, брат это ваш был, да он и сам этак молвил. И лицом точно вы, вылитый, и доспех княжеский на ём, Кузьма уже догадался, что дело приняло дурной оборот, и что теперь непонятный гнев княжьего сборщика падет на одну лишь его подвернувшуюся некстати голову.
Настоящий наместник, а это был именно он, отпустил бороду старосты. Постоял, пиная носком сапога упавший с возка кочан, подумал.
Куда же двинулся этот мой братец? спросил он, наконец.
Дык, вон туда, указал Кузьма рукой. А больше и некуда. Там и Подгорное верстах в десяти.
Дружина, к оружию! заорал боярин, залезая в седло.
Два десятка всадников встрепенулись, предвкушая драку.
А вам здесь оставаться, бросил наместник дьяку и нескольким сопровождающим. И чтобы вытрясли мне из глупого мужика всё серебро, иначе вернусь пожгу село.
Дружинники, многие из которых ещё не покинули сёдел и тем более не разобрались в происшедшем, рванули вслед за вождём. Видя свирепое его лицо, никто ничего не спрашивал, да и спрашивать на таком бешеном скаку было бы несподручно.
История повторилась и в следующей деревеньке с той лишь разницей, что княжьему мужу не потребовалось теперь времени на осознание случившегося. Едва узнав, куда направился отряд подложных сборщиков дани, он, ругаясь на чём свет стоит, мчался следом, надеясь ещё достать татей. Надо сказать, старостам в других селениях повезло больше их не трепали за бороды и не грозили пожечь дома. Многие из них, проводив изумленными взглядами взбешённого наместника, так и не понимали, что их надули. До тех пор не понимали, пока спустя некоторое время в село не прибывал, наконец, основной обоз.
***
Тем временем, лихая ватага лже-даньщиков скорым броском прошлась по сёлам, опережая и бросившуюся в погоню дружину, и, тем более, медлительный обоз, снимая повсюду сливки. И уже так загрузились серебром, что кони от ноши начали уставать. В некоторых селениях особо недоверчивые старосты, не боясь навлечь на себя вельможный гнев, спрашивали у боярина княжескую грамоту. Грамоту «боярин» показывал самую настоящую на дорогом пергаменте с восковой печатью на шнуре. После этого никаких помех сборщикам не чинили, несмотря на подозрительную спешку и нежелание отдохнуть.
Перед последним на этой дороге сельцом, ещё починком, «наместник» остановил отряд и указал на еле приметную тропку, что вела от сельца в сторону.
Здесь пойдём.
Всадники спешились. Прикрыв сверкающие доспехи тёмной епанчей, начальник взял коня в повод и ступил на тропку. Остальные потянулись следом. Тропа оказалась мягкой, малохоженой, покрытой зелёной ещё травой и потому отряд не оставил на ней никаких следов. Леском обойдя сельцо, чтобы ввести в заблуждение погоню, разбойники вывели коней к заранее условленному месту на берегу Оки.
Надо сказать, что хитрость эта полностью удалась: час спустя, добравшись до последнего починка и узнав, что здесь серебро уцелело и никаких подозрительных всадников никто не встречал, обманутый наместник повернул дружину обратно. Но сколько его кмети ни рыскали по дорогам и тропкам, наткнуться на след воров им так и не удалось.
Возле реки лихую ватагу уже ждали сообщники. Лодки, чтобы не оставлять след на берегу, стояли на воде, привязанные к притопленному дереву длинной веревкой. Лошадей быстро загнали по сходням, покидали сумы с добром. После чего ветками замели следы.
Всё, отходим! приказал «наместник». Нехай теперь ищут.
Он сбросил броню. Оторвав от лица накладную бороду и пышные усы, засунул всё это в седельную сумку. Вместо седовласого боярина удаляющемуся берегу улыбался молодой рыжий парень.
Оставив за спиной крутой поворот, люди расслабились и принялись отпускать шутки по поводу обманутого княжеского сборщика. Изображая дружину, ватажники строго подчинялись «боярину» и строгому порядку, но теперь вновь ощутили себя вольными разбойниками.
Да, здорово ты это придумал, Рыжий, обратился кто-то из них к товарищу, изображавшему начальника. Долго наместник помнить будет, как мы его провели
Ты греби, греби Мы ещё в московских пределах, остерёг в ответ Рыжий.
Но ватага уже ничего не боялась и никого не слушалась.
Московская пчелка на сей раз осталась без взятка.
Брось! Эту козу никакой шайке и за год не выдоить.
Зря Мосол отказался с нами идти, произнёс молодой разбойник по имени Дудка. Теперь пожалеет, дурень.
Шли вниз по Оке, стараясь как можно быстрее оказаться за чертой Московского княжества. Собственно владения Москвы заканчивались вместе с последним селением тем, которое они обошли стороной дальше лежал пограничный лес и земли Рязанские. Но кто его знает, на что решится рассвирепевший наместник, так что лучше уж оказаться подальше от его гнева.
А что, Рыжий, давай ещё разок такое дельце провернём, предложил рослый и лохматый разбойник.
Сейчас его распирало от успеха, и он, видимо, полагал, что подобную шкоду можно устроить вот так, запросто, с наскока, безо всякой подготовки.
Давай сначала ноги унесём, а потом и о делах поговорим, отозвался Рыжий.
***
Рыжего на самом деле звали Романом. Так родители нарекли и друзья называли. Но те, кто сидел сейчас в лодках, среди его друзей не числились. Случайная ватажка, товарищи на одно дело. И потому имени своего Рыжий никому из них не открыл.
Эту вылазку он задумал давно. Весной ещё. Почти полгода только на подготовку ушло. Человек обстоятельный и осторожный, Рыжий к каждой своей задумке, даже совсем пустяковой, подходил серьёзно. А уж решась на подобную нынешней крупную шкоду, и вовсе каждый шаг семь раз отмерял, прежде чем ногой шевельнуть.
Первым делом он прибыл в Коломну, где устроился работать за еду и небольшую плату подручным у гончара, благо гончарное дело Рыжий знал с детства. Работа гончара тем хороша, что не зависит ни от времени года, ни от войн или бедствий. Глиняная утварь пользуется спросом всегда, но при этом работы никогда не бывает слишком много. Так что на разведку времени хватало.
Будучи парнем общительным и приятным, Рыжий скоро перезнакомился с доброй половиной города. Разговаривая с людьми и по работе, и просто так, он по крупицам собирал сведения о наместнике, боярах и служилом люде. Нет, конечно, он никого и ни о чём нарочно не спрашивал, просто внимательно слушал, что говорят вокруг. Слушал и сопоставлял. И снова слушал. Так, постепенно, и выведал всё, что хотел.
Однажды гончар не обнаружил работника, но поскольку ничего не пропало, а заданную вперед плату тот уже с лихвой отработал, мастер не стал особо беспокоиться и шума не поднял. Ибо вольному воля.
Рыжий вернулся домой и ещё раз все хорошенько обдумал.
Снять сливки с княжеских молочных рек в одиночку нечего было и думать. Он нуждался в помощниках, но его не склонные к разбою друзья, тут не годились. Требовались люди незнакомые, но притом в меру надёжные. И в поисках подходящей шайки Рыжий забрался далеко от родных мест.
Под Муромом он нашёл то, что искал. Молодая, недавно сколоченная ватага показалась ему слишком неопытной для серьёзного разбоя, а вот для мухрыжной работы подходила в самый раз. Само собой, в тонкости замысла Рыжий никого из ватажников не посвятил, да и вообще не собирался иметь с ними в будущем никаких дел.
В ватаге верховодил здоровенный парень с огромной копной светлых, торчащих в разные стороны, волос. Лохматым его и называли. Хотя нетрудно было догадаться, что настоящее имя атамана ватажники от чужака утаили. Как говорится, баш на баш.
Когда Рыжий предложил шайке верное дело и богатую добычу, Лохматый, хоть и небезропотно, уступил чужаку верховенство. Но даже временная потеря первенства его заметно гнела. Все дни их совместного промысла Рыжий нет-нет да и ловил на себе недобрый взгляд.
***
Гребли изо всех сил, да и течение помогало, и к вечеру позади осталось устье Трубежа, на котором чуть выше стоит нынешняя столица рязанских земель Переславль. Проскочили удачно, на осмотр, что иногда здесь случается, не нарвались. А когда уж совсем стемнело, показалось городище старой разрушенной ордынцами Рязани.
Остатки стен и вала огромной тенью нависали над берегом и хорошо различались даже при свете месяца. Много раз князья пытались восстановить древнюю свою столицу, но не по силам им оказалась такая затея. Здесь сколько ни строй, а всё равно пепелище кругом простирается так огромен был некогда город.
Возле него заранее и договорились встать на ночевку. Рыжий заверил, что знает тихое и укромное место и скоро показал рукой на небольшую ложбинку, что начиналась у самого берега. Она и впрямь выглядела удобной. С одной стороны её защищали остатки восточного вала, с другой прикрывала густая дубрава.
Лодки замерли, вздёрнув носы у берега. Ватажники попрыгали на песок, загалдели довольно, но Рыжий тут же остерёг:
Тише вы! Места здесь недобрые. В городище не суйтесь, особенно ночью там полно всякой нечисти. Мертвяки, упыри, вурды.
Он улыбнулся и добавил:
Зато и людей нет, так что место надёжное, тихое
Что ещё за вурды? спросил с опаской Дудка.
Вурды? Рыжий замялся. А, ну да, ты же с севера, а там они не водятся, догадался он о причине столь вопиющего незнания и пояснил. Вурды, это такая лесная нелюдь. Нападают на деревни, на путников, жрут человечину, кровь пьют. В наших краях обычное дело
Дудка поёжился и огляделся. Остальные, умолкнув, тоже принялись озираться. Что-то зловещее вокруг действительно таилось. Незримо, словно укрытое до поры в лунной тени деревьев и огрызков городских стен, но готовое выползти при случае из темноты.
Однако месяц светил ровно, никакие мертвяки зубами не клацали, не выли, и разбойники понемногу успокоились. Разгрузили лодки, вывели ошалевших от речного пути лошадей; бегло осмотрев местность, поставили шатёр. Также споро, собрав сухих веток, развели огонь на старом кострище, что использовалось путниками одни боги ведают, сколько лет.
Рыжий предложил выставить сторожей, но ватажники по молодой удали и лени своей от излишних мер отказались. Рыжий всё же настоял на том, чтобы очертить стан оберегающим кругом.
Места здесь недобрые, повторил он.
Несмотря на усталость, мало кто сразу завалился спать. Сидели допоздна, скинув уже ненужные, надоевшие за день доспехи. Отложили в сторону мечи и сабли. Некоторые догадались избавиться от сапог и теперь довольные разминали ступни. Ели вяленое мясо, сыр и хлеб всё, что прихватили с собой и потом ещё добрали в деревнях. Пили крепкое пиво, и спустя час разговор неизбежно зашёл о дележе добычи.
Как делить добро будем? спросил Лохматый.
Он смирился с главенством Рыжего только на время. Теперь же, поставив вопрос, захотел показать, кто в шайке первее.
Как уговорились, так и будем, заявил Рыжий, спокойно пережёвывая мясо.
Э, нет, возразил атаман. Полагаю, что нужно переиначить наш уговор. Ты забираешь четверть. Ты один. Мы три четверти. Нас восемнадцать. Думаю, ты кусаешь слишком много. Не по пасти своей кусаешь. Уверен, что тебе и десятой доли за глаза хватит.
Несколько братанов одобрительно загудели, другие, напротив, нахмурились. Опыта у молодых разбойников оказалось маловато и, затеяв разговор о дележе, Лохматый не позаботился заранее подготовить людей. Многие просто радовались успеху, богатой добыче, пребывали в благодушии. Поэтому спору не скоро ещё предстояло перерасти в кровавую поножовщину.
Рыжий же, в жизни повидал всякого и к подобному повороту приготовился. Мало того, заранее рассчитал, что непростой разговор должен будет начаться именно здесь, на первой спокойной стоянке. И не ошибся. Однако начинать свару прежде времени всё равно не стоило. Он возразил Лохматому вполне миролюбиво:
Я всё придумал, я всех собрал, я знал куда идти и что говорить. Я полгода выведывал хлебное место. На свои средства спаивал в Коломне дьяка и мужиков возничих. А потому мне четверть, как было уговорено. Думаю, это вполне справедливо.
Не видя никакой прямой угрозы, ватажники не спешили бежать к оставленному в шатре оружию. Им хотелось поговорить. Состоявшемуся разбойнику распалять себя разговором вовсе не требуется. Просто возьмёт и прибьёт товарища своего боевого, как мошку досадившую. Потому что к убийству привычен. Этим же полагалось сперва войти в раж, обидеться на противника. На том и расчёт у Рыжего строился, знал он, кого выбирать для дела. Видимо, и вожак понял, что лить попусту кровь его парни ещё не способны.
Хорошо, вдруг согласился Лохматый. Ты получишь четверть, но с уговором, что мы сделаем ещё пару-другую таких вылазок.
Хитёр Лохматый. С точки зрения братчины предложение выглядело вполне справедливым, а значит, лишало Рыжего возможности посеять среди ватажников сомнения, заставить их спорить друг с другом. Одно дело для людей, хоть и разбойников, нападать в нарушение договора, и совсем другой оборот драться в его защиту.