Александр МишкинAnamnesis vitae (История жизни)Книга 1
Пролог
Я танцую в ночном дожде. Мне нравится, как крупные капли пролетают сквозь меня, слегка щекоча прозрачное тело. Мне нравится рассекать крыльями тугие струи, стремительно проносясь сквозь них над самой землёй. И взмывать вверх, к плачущим тучам, нанизывая себя на нити дождя, будто огромную бусину.
Мне полюбилось это занятие недавно. Однажды, во время полёта к моему Человеку, меня настиг дождь. И случилось невероятное: впервые мне пришлось отвлечься от цели, отдавшись нахлынувшему, неведомому прежде наслаждению.
Ненадолго, на какой-то миг, ноотвлечься. А это противоречит всем правилам Хранителей. И никогда прежде ни с кем из нас не случалось. Кроме меня.
С того времени я часто ищу дождь. Именно такой, как сейчас: ночной, сильный, с крупными, крепкими каплями. И, когда нахожу, лечу туда, чтобы танцевать с ним.
Вот и теперь: полностью отдавшись танцу, моё сознание пропустило первые сигналы опасности. И спохватилось лишь тогда, когда мой Человек уже стал уходить.
Вслед за сознанием, к гибнущему Хранимому устремилось и моё тело. Размазавшись в небе длинным прозрачным сгустком, оно мчалось на помощь, заставляя тоскливо выть чутких к нам собак в городах и деревнях, мелькающих под крыльями.
Уже на подлёте меня настигло понимание того, чтоне успеть.
Спикировав с высоты, обнимаю крыльями лежащее на земле окровавленное тело, укрывая моего Человека от опасности. Поздно. В нём нет больше жизни. А вернее, двух жизней: одна так и не успела родиться.
Мне не хватило всего нескольких мгновений, чтобы отвести смертельный удар. Случилось неслыханное: Хранитель оставил в беде своего Человека. Такое не прощается.
Погладив напоследок крылом успокоившееся лицо ушедшей, я взмываю вверх, к звёздам. И в тоске парю кругами под ними, смиренно ожидая наказания.
Вот и оно: мои крылья тают. Растворяются в воздухе, будто тонкий весенний лёд в воде под тёплыми лучами. Миг, другойи исчезли совсем.
С высоты я падаю к земле. Тщетно пытаясь раскрыть несуществующие крылья, чтобы наполнить их ветром и вновь взмыть в вышину. Земля всё ближе, ближеКричу в отчаянии, но крик мой тихий. Только собаки слышат Хранителей.
Земля и темнота встречают меня
Часть перваяГиблое место
7 сентября 1987 года, понедельник, посёлок Ноябрьский, 1115.
Я остановился перед главным входом в больницу и скептически окинул взглядом кирпичное пятиэтажное здание. Судя по всему, строили его ещё при ком-то из Рюриковичей. С того же времени и ремонт не делали.
Ноябрьская районная больница не производила впечатления фабрики здоровья. Скорее, наоборот: мрачноватое красно-коричневое здание напоминало то ли психиатрическую лечебницу для буйных, то ли тюрьму для особо опасных рецидивистов. Сходство с последней особенно усиливали решётки на окнах, бесхитростно сваренные из арматуры и выкрашенные в жизнерадостный голубенький цвет.
Я тяжело вздохнул: в этом застенке мне предстоит провести целых два месяца. За что, спрашивается?!
Уж не знаю, чья это была идея: направить нас, молодых врачей-интернов из Нероградской областной больницы, в глубинку. Усилить, так сказать, сельское здравоохранение в районах области. Аж на целых два месяца. Подозреваю, что сия гениальная мысль посетила кого-то из облздравовских деятелей либо в горячечном бреду, либо в момент тяжёлой абстинентной депрессии на выходе из запоя. Когда очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими неописуемыми ощущениями.
И вот я, свежеиспечённый доктор Светин, протрясшись три часа в древнем «Икарусе», вывалился из него в аккурат у ворот Ноябрьской ЦРБ. Сиречьцентральной районной больницы, куда мне и предписано явиться пред светлы очи местного главврача.
Вздохнув ещё раз, я подхватил с земли сумку, взвалил её на плечо и направился к крыльцу.
Внутри больница оказалась значительно приятнее. Здесь, по крайней мере, не доминировала жутковатая красно-коричневая гамма. Всё было вполне пристойно: светленько, чистенько, тихонько. И даже неистребимые запахи приёмного отделения не слишком шибали в нос. Всего-то слегка наворачивали слезу, почти не вызывая удушья и рвотных позывов.
Простите, не подскажете начал было я, наткнувшись на выплывшую из смотровой дородную даму в белом халате и накрахмаленном эрегированном колпаке.
Сначаласюда, сдадите кровь и мочу. Потомтуда, сдадите одежду и вещи, не глядя, ткнула она пальцем в двери, Потомвон туда: получите больничную пижаму. Вши есть?
Да нет, оторопело пробормотал я, пытаясь сообразить, каким образом, сдав одежду в одном конце длинного коридора, получить казённое обмундирование в другом. Голышом бежать, что ли? Простые нравы!
Так да или нет? ледяным тоном уточнила дама, хищно вглядываясь в мою шевелюру.
Никак нет! категорически заявил я, едва удержавшись, чтобы не добавить «Ваше благородие».
Значит, брить не будем! огорчилась она.
Да я, собственно, не больной предпринял я вторую попытку объясниться.
Донор?! обрадовалась дама и цепко ухватила меня за правый локоть, Вены хорошие, чудненько! Желтухой, сифилисом не болели?
В её голосе звучала такая надежда, что мне стало неловко:
Никак нет! уже привычно открестился я.
Отлично! Сдавать будете двести или четыреста? Предлагаю четыреста, чтобы лишний раз не ходить, она заметно оживилась и почти приплясывала в нетерпении.
Литр! я начал торговаться.
Чего литр? дама явно озадачилась.
Литр возьмёте? Чтобы уж совсем потом не приходить. Никогда, уточнил я.
Она подумала немного:
Нет, литр не возьмём. У нас такой тары нет.
Поняв, что переговоры зашли в тупик, я решил начать сызнова:
Видите ли, яврач
Так что же вы сразу-то не сказали?! всплеснула дама полными ручками, для врачей-то мы завсегда расстараемся! Возьмём мы у вас литр, возьмём, раз такое дело! Это же получается
Она загнула несколько пальцев и радостно продолжила:
Получается два флакона по четыреста и одинпо двести! Идёмте, к главному зайдём за справочками, ина сдачу! радуясь, будто голодный упырь, отловивший на ужин упитанную селянку, она потащила меня за собой.
Сообразив, что алчущая моей крови особа тащит меня к главврачу, я смирился и покорно последовал за ней. Собственно, я и хотел-то узнать, где найти местное начальство.
Начальство озадаченно перебирало кипу бумаг, бормоча что-то себе под нос. На его голове красовался такой же накрахмаленный колпак, как и у моей провожатой. И столь же устрашающих размеров.
Александр Иваныч, я донора привела! гордо заявила дама, Хочет литр сдать. Врач, говорит.
Главный оторвался от своих бумажек и с неподдельным интересом воззрился на меня:
Литр? А наберётся столько-то? Худоват, бледноват
Наберётся, наберётся! поспешила она его успокоить, Положим, ноги поднимемпотихоньку и натечёт!
Поняв, что пора прекращать балаган, пока из меня и в самом деле не откачали литр крови, я шагнул вперёд:
Александр Иваныч, произошло небольшое недоразумение! Я и в самом делеврач, но не донор. Я
Так одно другому не мешает! мудро заметило начальство.
Я кивнул:
Согласен. Но я прибыл сюда не как донор, а по направлению облздравотдела. Вот! и протянул главврачу командировочное удостоверение с направлением.
Тот разом поскучнел и вздохнул:
Ну давайте, посмотрим, что у вас там. Зинаида Петровна, можете идти. Это не донор, а всего лишь доктор.
Дама в колпаке смерила меня взглядом, исполненным глубочайшего разочарования, и царственно удалилась.
А главный, внимательно изучив мои бумаги, сдвинул колпак на правое ухо, откинулся в кресле и уставился на меня взглядом опытного работорговца:
Ну-с, Пал Палыч, и что мне прикажете с вами делать?
Я пожал плечами:
В направлении написано, что
Да мне по , что там написано! разоткровенничался мой собеседник, У меня тут своих штатных врачей девать некуда, а они ещё интернов присылают! Вы кто по специальности?
Терапевт. Буду специализироваться по кардиореанимации! гордо заявил я.
Терапевт, значит! Какая редкая профессия! ехидно заметило начальство, Да ещё и будущий кардиолог!
Кардиореаниматолог! поправил я его.
О да, тем более! А знаете, что?
Нет, признался я.
А езжайте-ка вы в Кобельки! предложил вдруг главный.
Зачем? я оторопел.
Там есть участковая больница, пояснил он.
И что?
Двадцать коек плюс амбулатория! начало интриговать начальство.
Я непонимающе смотрел на него.
Два фельдшера, акушерка, служебная машина. С водителем! главврач продолжал взахлёб расписывать прелести неведомой мне участковой больницы.
Это замечательно, но при чём тут я?
А при том, голубчик, что все эти сокровища пылятся в глуши без хозяина. Главного врача там нет. Вот уж пятый год! сокрушённо пояснило начальство.
Я начал кое-что понимать:
И вы хотите сказать, что
то, в силу, так сказать, производственной необходимости, я направляю вас в вышеупомянутую больницу временно исполняющим обязанности главного врача. С наделением всеми соответствующими полномочиями! торжественно провозгласил босс и принялся писать что-то в моём направлении.
Я оцепенел:
Но позвольте, я
Не позволю, милейший Пал Палыч, не позволю! В направлении чёрным по белому написано, что вы поступаете в моё полное распоряжение сроком на два месяца. Вот я и распорядился! главный размашисто расписался и шлёпнул на бумажку печать, Итак, с этой минуты вы официально приступили к исполнению обязанностей. Сейчас я скомандую насчёт машины, а вы пока посидите в коридорчике, хорошо? Дела, знаете ли, дела!
Растерянно взяв со стола свои бумаги, я направился было к выходу.
Минуточку, Пал Палыч! главврач резво вскочил, обежал стол и оказался рядом со мной. Ростом он был мне по грудь. Но вместе с колпакомвыше меня.
Поздравляю вас с началом трудовой деятельности, коллега, желаю успехов! он торжественно потряс мне руку, усеменил на своё место и вновь зарылся в бумаги.
Аудиенция была окончена. Я вышел в коридор и уселся там на стульчик, пытаясь осознать случившееся. Оно упорно не осознавалось.
Я, молодой врач, двадцати трёх лет от роду, только что окончил (с отличием!) славный Нероградский медицинский институт. Попал в интернатуру в областную больницу. Направлен в двухмесячную командировку в Ноябрьскую ЦРБ нюхнуть, что называется, пороху. Пока всё понятно и не страшно.
Кошмар начнётся через пару часов. Меня, сопливого лекаря с никаким опытом, отправляют руководить сельской участковой больницей. Туда, где в радиусе нескольких десятков километров я буду единственным врачом. При одной лишь мысли о том, с чем мне придётся столкнуться, в животе начиналось неприятное томлениеявный предвестник медвежьей болезни.
Ну-с, доктор Светин, начинается взрослая жизнь уныло пробормотал я и заозирался в поисках удобств.
7 сентября 1987 года, Ноябрьский район, 1132.
Нина помахала рукой вслед удаляющейся попутке и осторожно спустилась с насыпи. Прошагав несколько десятков шагов по раскалённой степи, женщина углубилась в чахлую лесополосу. И с облегчением вздохнула: идти в тени было куда легче. Правда, приходилось смотреть под ноги: из утоптанной тропинки там и сям вылезали затейливо-скрюченные корни, так и норовя зацепиться за ногу. Ну, да это пустяки в сравнении с путешествием по солнцепёку: тут и обычный человек зажарится, а уж в её-то положении протопать под солнцем три километра до родительских Кобельковзадачка не из простых.
Словно соглашаясь с матерью, в животе заёрзал Лёшка. И нетерпеливо пнул куда-то в печень: иди, дескать, не задерживай, обедать пора!
Нина охнула и улыбнулась: в свои восемь месяцев сын отличался завидной резвостью. Даже докторица удивлялась, когда УЗИ делала: мол, егоза он у вас, мамочка, ни секунды на месте не лежит! Хорошо хоть, дал рассмотреть своё мальчишеское хозяйство. С того времени и превратился из безымянного плода в Лёшку.
Она както сразу решила, что если мальчишка, тоЛёшка. В честь отца, стало быть. И плевать, что отец о сыне ничего не знает и не узнает никогда (уж она-то об этом позаботится!) Главноеосталось у неё живое напоминание о том коротком, трёхмесячном счастливом безумии: нахлынувшем, будто шальная волна в тихом море, закрутившем, завертевшемда и швырнувшем на прибрежный песок её, совершенно обессилевшую, опустошённуюи недоумевающую.
Собственно, она до сих пор так и не поняла, что же это с ней было такоено точно знает: прежде ничего подобного не испытывала и вряд ли, наверное, ещё когда-то испытает. И ладно: не нужны ей эти потрясения: чай, не девочка давноЛюбовь-морковь и прочие соплиэто всё для подростков. Жизнь должна идти по плану, иначетеряешь себя.
Очередного мужа в её планах не былоА вот ребёнокбыл.
Нина зябко передёрнула плечами, вспомнив, как посмотрел на неё Алексей, когда она заявила, что уходит. Что-то было такое в том взглядеотчего она до сих пор иногда чувствует себя убийцей.
Женщина потрясла головой, отгоняя ненужные мысли и ускорила шаг. Плевать. Главное: она сохранила свою независимость, свою собственную, годами выстраиваемую жизньи получила Лёшку. А мужэто, знаете ли, для энергичной современной женщины придаток вовсе необязательный, даже лишний. Да и вредный: никакой, понимаешь, личной жизни
Нина усмехнулась и прислушалась к тому, что происходило в её животе. Лёшка затаился, словно обдумывая материнские мысли. Ну, отдыхай, малыш, отдыхай: всё-таки, несколько часов тряслись по жаре из Нерограда, да и впереди ещё почти час пешкомЕй и самой не мешало бы дух перевести.
Впереди блеснула вода. Озеро. Небольшое, но с прозрачной, чистейшей водой. И очень, очень холодной: тут со дна ключи бьют. Собственно, озеро так и называется: Ключевое.
Женщина улыбнулась в предвкушении: искупаться, конечно, не получитсявода ледяная, тут же судорогой всё сведёт. А вот умыть разгорячённое лицо родниковой водой, да напиться от душиэто в самый раз. Эх, жаль живот не позволяет добежать до берега, как бывало в детствеприходится вот так: степенно, вразвалочку, как и полагается будущей мамаше.
Она разулась, сошла с тропинки и напрямик, по траве, направилась к озерцу.
Волосы на затылке будто кто-то взъерошил холодной пятернёй. Нина остановилась и резко оглянулась: ей хорошо было знакомо это ощущение чужого взгляданедоброго взгляда.
Никого. Никакого движения среди деревьев. Даже листва не колышется в полном безветрии.
Женщина постояла минуту, прислушиваясь и всматриваясь в лес. Ошибиться она не могла: слишком часто прежде доводилось ей ощущать спиной и затылком взгляды многочисленных недоброжелателей (чаще, конечно, недоброжелательниц!). Что поделаешь, за природную красоту и успешную карьеру приходится платить!
Но в этот раз, похоже, ошиблась. В затихшем, разморенном от жары лесу людей не наблюдалось. Кроме неё.
Успокоившись, Нина вновь двинулась к озеру. Подойдя к воде, осторожно попробовала её босой ногой: холодная! Женщина оглянулась ещё раз и, убедившись в отсутствии наблюдателей, быстро стянула через голову лёгкий летний сарафан.
Оставшись в одних трусиках, она вошла в воду, поёжилась и сделала несколько шагов вперёд. Ноги до колен тут же потеряли чувствительность: несмотря на жару, вода была просто ледяной. Как в далёком детстве, Нина опустилась на колени, опёрлась руками на дно, погрузив разгорячённое лицо в обжигающую воду. И сделала осторожный глоток.
Сразу стало легче. Холодный ком прокатился по горлу и растёкся где-то внутри. Озеро ласково поглаживало мелкими ледяными волнами её выросший живот с притаившимся внутри Лёшкой и пощипывало оказавшиеся в воде соски. Это было неожиданно приятно, даже возбуждающе.
Нина с сожалением оторвалась от воды, чтобы сделать вдох. Солнце тут же мстительно наградило её горячими пощёчинами: лицо высохло моментально. Быстренько набрав побольше воздуха, женщина вновь опустила голову в воду. И открыла глаза.
Каменистое дно просматривалось далеко во все стороны: прозрачность пропитанной солнцем воды была идеальной. Наслаждаясь прохладой, Нина неторопливо ворочала головой, рассматривая небогатый подводный мир лесного озера. Собственно, кроме мелкой округлой гальки, на дне и не было ничего.