Он память потерял. Лежал полгода, потом очнулсяи ничего не помнит. Даже меня не помнил! Так что вы не удивляйтесь. Я его и языку учила, и грамотевсе заново, как ребенка. Но он вообще-то быстро учится, вспоминает!
Вижу, медленно протянул участковый. Вспоминает. Интересные вы люди, да. Впрочем, неинтересных людей нет. Все люди по-своему интересны. Но есть и такие, которых хочется читать, как хорошую книгу. Каждая страницаоткрытие! Каждый листокна пять обычных жизней. Интересно.
Вы философ, неожиданно усмехнулась Мария Федоровна, видя, что никто не собирается крутить им руки и засовывать в «канарейку». Деревенский философ. Анискин! Вот вы кто.
Кстати, да, люблю я этого персонажа, легко согласился участковый. Конечно, наврали там много, в деревне все проще и одновременно сложнее, да и деревни тогда были другими, но в общем-то все осталось, как и прежде. Люди те же и почти не меняются. С пещерных времен. Всегда были подлецы, и всегда были те, кто за тебя душу положит. И на том мир стоит!
Вы тоже интересный человек, уважительно сказала Мария Федоровна. И хороший. Другой бы
Другой бы к вам просто не поехал, прогнал Нинуху, налил бы стакан водки, жахнул егои спать! Как прежний участковый, до меня. А я так не могу. Я люблю деревню, хочу здесь жить. Это моя земля! И я хочу, чтобы на ней был порядок. Если бы не выя бы этих отморозков нет, не убил бы Я же закон. Закрыл бы их. За что-нибудь. Очистил бы землю. Но я вам этого не говорил. Все-таки вы преступники, что ни говори. Суду плевать на то, что они на вас напали, хотели ограбитьдля суда главное, что вы живы, а они нет! Я бы лично вообще позволил народу иметь оружие. Пистолеты, например. Тогда бы и нам было меньше работы. Понимаете бандиты имеют оружие, а вы нет. Если бы вы могли дать отпор, и если бы суд был всегда на стороне тех, на кого напали хм тогда это была бы не наша жизнь. Ну да ладно. Попил, поговорил с хорошими людьмипора и честь знать. Надеюсь, болтать вы не будете. Это и в ваших интересах. Если упомянете, что я знал о том, что вы сделали, откажусь, а вам устрою такую жизнь, что мало не покажется! Поняли меня? Вижу, что поняли. Пошел я.
Участковый встал, грузно шагнул к двери, и тогда Сергар вдруг решился:
Погоди! Можешь мне помочь?
В чем? не удивился мужчина. Чем смогу
К бабке Наде свозишь? Мы заплатим!
Сергар с надеждой и замиранием сердца посмотрел в широкое толстогубое лицо участкового, будто опасаясь найти там оттенок презрения или насмешки, но тот ничем не выдал себя, если и был недоволен просьбой парня.
Надеешься, что она покудесничает над твоей спиной? Компрессионный перелом позвоночника, да, парень? М-да видал я такое. Не лечится, как ни крути увы. Но чего не бывает? Христос вон тоже сказал хромому: «Брось костыли и иди!» Он взял да пошел. Может, и ты так пойдешь, ежели Бог даст.
Вы верующий? с надеждой спросила Мария Федоровна, перекрестившись на образа, стоявшие за легкой занавеской. Эта бабка Надя не ведьма? Она не черная? Я бы не хотела, чтобы Олежа к черной ведьме пошел! Боюсь я их, нехорошие они, против Бога!
Знаете, Мария Федоровна я воевал. И под обстрелами был не раз и не два. Когда мимо тебя свистят пули и осколки, ты быстро приобщаешься к вере. Только и шепчешь: «Господи, пронеси! Господи, помоги!» Одни, когда опасность проходит, забывают о Боге, другие Да, верующий. А что касается бабки Надине бойтесь. У нее образа в доме, она молится, и вообще бабулька хорошая. Сейчас уже почти не практикуетей за восемьдесят, ветхая совсем, но вообще-то к ней ездили и из других областей. Вся родня у нее в городе, а бабка отказалась переезжать. Травы по лесу собирает, снадобья варит. Ну и лечит деревенских, когда не болеет. Частенько болеть стала. Я ей говорю: «Бабка Надя, вот так как-нибудь прихватит тебя в лесу, и что будешь делать?» Она мне: «Ну и чего? Помру, да и всепусть муравьи едят да мыши. Из праха вышлив прах уйдем. Какая разница моему телу, кто его съест? Душа вечна, и она не умрет!» Вот такая бабулька.
Участковый помолчал, будто собираясь с силами к следующей долгой тираде, и минуты через две выдал, глядя на напряженное, побледневшее лицо Сергара:
Отвезу, чего там. Только обратно не знаю, когда смогу подкинуть. Я вечером, в ночь, в область поеду, вызывают на совещание районных участковых, мать их за ногу, делать им нечего! Так вот обратнодня через три. Придется тебе самому добираться или меня ждать. В принципе можно у бабки Нади переночевать, она не будет против, места у нее хватает. Только с собой что-нибудь возьмину, жратвы какой-нибудь, все-таки бабулька не шибко богата, а от своих ничего не берет, сама им подсовываетзнаю.
Мама, я поеду! загорелся Сергар. Собери мне с собой в дорогу, ладно?
Ладно, легко согласилась Мария Федоровна, не веря в чудо, но все-таки загораясь огнем надежды. Кто знает, может, тут, в глуши, и вправду есть чудо-лекари, о которых не знают в большом мире? Показывают же по телевизору экстрасенсов. Так они такие чудеса творятум за разум заходит! Аж с мертвыми разговаривают!
* * *
Трудно сидеть на сиденье жуткого аппарата, несущегося с огромной скоростью по отвратительной дороге, если у тебя вместо ног высохшие коряги. Сергар вцепился в зеленую ручку, в сиденье, и все дорогу ругался на родном языке, перемежая отборные ругательства здешними, земными, когда попадался особо злой бугорок, через который дьявольский аппарат перелетал, будто ему поддали под зад. Участковый лишь посмеивался, глядя на мучения пассажира, но тот на него не злилсяпротивно, когда все считают тебя убогим инвалидом, как бы невзначай отводя взгляд от безжизненных конечностей, спуская тебе и грубость, и раздражение только потому, что ты не ходишь, а ползаешь на руках. Игорь обращался с «Олегом» так, как с любым другим человеком. Как с равным. И потому Сергару было с ним легко. Бывший боевой маг чувствовал в нем старого воякутакого, как он сам, с которым не нужно что-то из себя изображать и можно быть таким, каков ты есть.
Ехать было не очень далекону что такое для машины несколько километров, пусть даже и плохой дороги? Меньше часаи они уже стоят у дома, непохожего на тот, в котором жили Сергар и его «мать» одноэтажный, довольно большой, он был совсем не старым, красного кирпича, с хорошим свежепокрашенным забором.
Дети ей дом купили. У нее двое сыновей и дочь. А ещевнуки. Хорошая семья! пояснил участковый, усаживая Сергара в разложенную коляску. Ее-то дом на краю деревни, вон там, у леса. Не хотела переезжать, но старший, Матвейотчаянный мужик! сказал, что вынесет ее на руках, а дом спалит к чертовой матери! Только тогда согласилась переехать. Старушки, как и коты, привыкают к домам, не выковырнешь! Щас я схожу, предупрежу ее, а ты тут посиди. Мало ли что мож, ей не до тебя. Заболела или чего ещеИгорь подошел к воротам, нажал кнопку, и где-то далеко, в глубине дома, послышался звонок. Минуты три никого не было видно, затем калитка открылась, из нее вышла маленькая сухонькая старушка, едва видная на фоне здоровенных, выкрашенных в синий ворот, тем более что платье и кофта бабы Нади были василькового цвета.
Здравствуй, баба Надя. Вот, привез тебе Олега
Старушка посмотрела на Сергара, улыбнулась, махнула рукой, подзывая его к себе. Он подкатился, бросив коляску вперед сильными жилистыми руками, и она одобрительно кивнула головой:
Давай в дом, сынок. Там поговорим. Игореша пусть едет, а мы с тобой поболтаем.
Я узелок сейчас заберуСергар двинулся к машине, но бабка Надя остановила:
Игорь принесет. Пусть жирок растрясет. А то засиделся, растолстел!
Вот вечно ты, бабка Надя, меня позоришь! прогудел участковый, вытаскивая из машины вещмешок Сергара. Не так уж я и засиделся! И это не жир, а броня! Ты вообще знаешь, что гладиаторы в Риме были совсем не худыми и жилистыми, как нам показывают? Они были толстыми и сильными, как я! А почему толстыми? Чтобы сквозь жир не пробили, чтобы кровью не истечь! Опять жегасит удары палицы!
Болтун! рассмеялась старушка. И чего только не напридумает! Езжай уж, вояка! Гладиатор, тоже мне! Кстати, твоя Маруся забегала, говоритхотите снова ребятенка зачать. Так вотникаких ребятенков еще полгода. Она еще не совсем окрепла. Смотри, нарушишьбольше ко мне не обратишься! Не буду помогать! Понял?
Понял я, понял! Участковый покраснел, нарочито не глядя на Сергара. Потом кинул на него взгляд, ухмыльнулся и развел руками. Видал?! Диктаторша! А все почему? Больницы нет рядом! Вот она из нас веревки и вьет!
Болтун! отмахнулась старушка. Что ваши врачи? Бестолочи! Только и знают, что глупые таблетки назначать да глупыми машинами людей мучить! Выродилось лекарское искусство, выродилось. Я вот внукам говорюучитесь, учитесь, пока я жива! Ведь некому умение оставить! Совсем некому! А младшая мне и говорит: «Бабушка, как ты все видишь? Для менямясо и мясо! Я ничего не вижу!» Ну вот что скажешь? Вот ты, Игореша, иди ко мне в обучение, будешь лекарем, люди тебя любить будут, всегда будешь при деле, всегда сыт!
Каждому свое, баба Надя. Участковый задумчиво посмотрел на небо, на солнце, склоняющееся к горизонту, на пруд, видневшийся чуть поодаль. На плотине весело визжали мальчишки, прыгая с надутой камеры, плавающей по воде. Я умею ломать кости, а не вправлять их. И меня это устраивает. Кто-то ведь должен давать тебе работу, нет? А если серьезнокто-то должен быть и солдатом, кто-то должен делать эту грязную работу. У всех свое умение, так ведь?
Так, сынок, печально кивнула старушка. Все так. А жаль. Лучше бы никогда не было проклятой войны. Пойдем, Олежа. Пусть едет. Его жена заждалась. Он ведь, негодный, сейчас ей ребеночка заделает, а она потом прибежит ко мне и будет просить этого мальчика поддержать, укрепить, чтобы роды прошли хорошо и без боли.
Откуда ты знаешь, что будет мальчик?! ошеломленно переспросил участковый, который уже почти сел в машину.
Знаю! отмахнулась старушка, заходя в калитку. Вот мне тоже, тайна! Знаю, и все тут! Как и то, что она тебе сегодня напекла пирогов с клубникой. Давай беги, да не переусердствуй за столом и так растолстел.
Сергар ожидал увидеть в доме что-то особенноекакие-то колдовские инструменты, которыми так любят обвешивать стены жилища все колдуны-лекари. Но ничего подобного не было. Чистенький дом, с половичками, хорошими обоями, с большим, на полстены, телевизором и белой стиральной машиной, которая жужжала, проворачивая что-то внутри своего блестящего нутра. Не было ничего, что бы указывало на профессию бабы Нади, кроме кушетки, стоявшей в дальней комнате, куда лекарка сопроводила своего пациента.
Раздевайся! сказала она, повелительно кивая на кушетку. Ложись на простыню. Все с себя скидывай, не стесняйся. Меня чего стесняться? Я старая бабка, мне твои причиндалы не интересны. Если не болят, конечно. Кроме того, врачей ведь не стесняются, так?