В штанах, Владимир Александрович.
Ну-ка, пойдем, пошепчемся, предложил одноглазый Топалову.
Топалов послушно пошел «шептаться». Тем временем Богдан, торопливо натягивая штаны, шепотом спросил у дежурного:
Это кто?
Кошкин, начальник отдела по борьбе с бандитизмом и всего уголовного розыска. Если ты бандитсчитай, повезло.
Учту.
Когда Топалов, красный как рак, спустился обратно к стойке дежурного, Богдан уже был одет.
Гражданин Сергеев, вы свободны, сдавленным голосом сказал Топалов.
Значит, свободен?
Да.
А «моссберг»?
Топалов непонимающим взглядом лупил то на задержанного, то на одноглазого.
А по поводу вашего «моссберга» поговорим у меня в кабинете, сказал одноглазый.
Звучало это не как приглашение, а как приказ. Богдан с тоской посмотрел на близкий выход и поплелся вслед за одноглазым.
Кабинет начальника находился на втором этаже, рядом с отделом по борьбе с бандитизмом. Одноглазый распахнул дверь и кивком предложил войти. Богдан попал в узкий коридор-пенал, освещенный тусклой электрической лампочкой. В конце коридора, рядом с другой дверью, стоял стол, за которым никто не сидел.
За следующей дверью оказалась небольшая, тоже узкая комната с двумя высокими комнатами, выходящими во двор.
Что за хипеж? спросил Богдан, когда Кошкин запер дверь на замок.
Скальберга убили, без обиняков ответил хозяин кабинета.
Когда?!
Сегодня ночью.
Кто?
Если бы я зналкто, тебя бы по прямому каналу сюда не выдергивали. Что с твоим делом?
Снять хотите?
Не хочу! Но обстоятельства вынуждают. Черт, не думал я, что Скальберг так резво копать начнет. Как пацана своего потерял на деле, так и вовсе чутья лишился.
Какого пацана? Того, что на Балтийском нашли? Так это Шуркин агент был?
Шуркин.
А Шурку где нашли?
В Таировом.
Какого ляда он вообще поперся в этот гадюшник? спросил Богдан.
Это самое интересное. Возьми, почитай.
Кошкин вынул из кармана мятый листок бумаги и отдал Богдану. Перетрусов несколько раз пробежал взглядом по строчкам, написанным химическим карандашом.
«Большому и таинственному»? переспросил Перетрусов и недоуменно посмотрел на начальника. Это что за сопли в патоке? Вы хотите сказать, что такой опытный агент, как Скальберг, купился на такую ахинею?
Значит, купился. И не надо меня ни о чем спрашивать, я сам знаю не больше твоего.
Скальберг не первый за эти полгода погиб. Дурцева убили, Котовича, но ради них вы меня с задания не выдергивали. Богдан испытующе посмотрел Кошкину в глаз. Только не говорите, что «большое и таинственное дело» существует на самом деле!
Скальберг думал, что так оно и есть.
Вы меня извините, Владимир Александрович, но Скальберг по этой причине зажмурился. Он вразнос пошел, и вы за ним идете. Сергей Николаевич что по этому вопросу думает? спросил Богдан, дороживший мнением своего наставника.
Кошкин нахмурился и вспомнил сегодняшнее утро
Под шипящие вспышки магния и монотонное бормотание не оперившихся еще криминалиста и следователя, которых то и дело поправляли наставники, Кошкин вывел Кремнева из квартиры на лестничную клетку.
Мне кажется, Сергей Николаевич, нужно задействовать Перетрусова.
Вы начальник, вам и решать, пожал плечами Кремнев. Я никто, и звать никак, помогаю исключительно из любви к ремеслу. Разрешите идти?
Я
Я понимаю, вам не терпится опробовать Богдана в бою. Не стоит. Один человек в тылу врага куда эффективнее, чем десять на передовой. Вы должны это знать, вы воевали. Перетрусов занимается важным и нужным делом, которое скоро значительно облегчит работу органам правопорядка. Да и ему опыта набраться полезно будет, я сам, когда еще молод был, в участке даже не появлялся, все по малинам да притонам шастал.
У нас не хватает людей!
Людей всегда будет не хватать. Но воля ваша. Честь имею.
И кругленький, как колобок, Сергей Николаевич Кремнев ушел на помощь очередному своему ученику. Кремнев был опытнейшим розыскником, знал всех преступников Питера по именам, кличкам и специализации с тысяча девятьсот пятого года. Когда во время переворота старую картотеку, собранную еще при Владимире Гавриловиче Филиппове, начальнике Санкт-Петербургской сыскной полиции, уничтожили, Сергей Николаевич вместе со своим другом Сальниковым восстановил ее и дополнил. Кремнева интересовало абсолютно все, что было связано с криминалом, от дактилоскопии и составления психологического облика преступника до воровского арго и иерархии преступных сообществ. Кошкину удалось убедить Петросовет сотрудничать со старыми специалистамитот же Аркадий Аркадьевич Кирпичников, который нынче готовит следователей, возглавлял уголовный сыск в самые трудные для революции первые месяцы.
Разумеется, старые спецы не очень жаловали новую власть. Тот же Кремнев считал, что не для того революцию делали, чтобы тюрьмы открывать и выпускать кого попало или поражать в правах за одно только несчастье родиться в дворянской семье.
Это, простите, не революция получается, а дешевая месть, говаривал он не раз, мол, вы нам прав не давали, а теперь мы у вас отберем. Тьфу!
Словом, с асами приходилось нелегко. Причем каждый новенький в милиции норовил назвать стариков «буржуями», что тоже не добавляло теплоты отношений.
Сергей Николаевич в Таировом переулке, молодежь дрессирует, решил уйти от прямого ответа Кошкин.
Так давайте его подождем предложил Перетрусов.
Нет у нас времени ждать. Сейчас каждая мразь в Питере передает, что Скальберга убили. Если быстро не ответить, в следующий раз Белка штурмовать нас придет! У него сейчас пятьдесят жиганов с пиками да волынами! Нагрянут утром, и бери нас здесь тепленькими, легко и можно! Мы должны сейчас силу показать. И не только уркаганам. Я хочу, чтобы все в городе зналиесли в уголовке положили одного, мы за это десятерых к стенке поставим. Слава богу, смертную казнь опять разрешили. Но до трибунала я дело доводить не имею желания. Найдем малинуи всех до одного, прямо на месте, без суда и следствия! Согласен?
Богдан не был не согласен. Еще год назад он бы Год назад он находился по другую сторону закона и знал, что сила многое значит. Но сила, которой он обладал и применял направо и налево, ломала в первую очередь его самого. С тех самых пор он не мог заснуть, не напившись вдрызг.
Владимир Александрович, не снимайте меня с дела. Найду я тех, кто это сделал, а дальше пытайте их, как хотите, но не надо меня раскрывать.
Кошкин сжал губы. Верный признак того, что думает. Конечно, ему тоже времени жалко, но он ведь в розыске лицо больше политическое, хоть и ходит вместе со всеми под пули. Ему важен результат, а не методы, какими они будут достигнуты.
Даю тебе времени до конца недели. Справишься?
Преподнесу на блюдечке с голубой каемочкой.
Добро. Теперь садись и пиши ходатайство.
Чего?! опешил Богдан. Какое ходатайство?
Ходатайство на возвращение «моссберга».
А так нельзя вернуть?
Мы здесь пять минут лясы точим. Вполне хватает, чтобы бумажку написать. Сам же просил тебя не засвечивать, будь любезен страдать, как все гражданские.
Ох, и хитрые же вы, менты, покачал головой Богдан и сел за стол.
Скоро он спустился вниз, к дежурному.
Этот, ваш, как его начальник по борьбе велел вам бумагу отдать, чтобы вы зарегистрировали и в канцелярию передали.
Дежурный в буденовке, сдвинутой на затылок, быстро записал номер ходатайства в журнал, убрал бумажку в стол, дал Богдану расписаться в журнале.
Долго ждать-то? спросил Богдан, оставив неразборчивую закорючку.
Не знаю, пожал плечами дежурный. Может, месяц, может, два. А ты, значит, не бандит?
Нет, широко улыбнулся Перетрусов, вновь ставший Сергеевым. Я таким не занимаюсь.
То, чем Перетрусов сейчас занимался, действительно лежало немного в стороне от интересов отдела по борьбе с бандитизмом. Богдан не водился с гопниками или домушниками, интересовала его рыба иного сортабарыги, спекулянты и контрабандисты. По сути, налетчики и шнифера, гопники и карманники, с которыми боролась уголовка, были мелкой шушерой в смысле наносимого республике вреда. Все главные преступления, как учил наставник Кремнев, совершаются в сфере экономики. Богдан диву давался, сколько неучтенного продовольствия, одежды, галантереи, алкоголя и табака имеется в тени истощенного Питера. Если все это вытащить наверх, это какое же облегчение можно народу сделать
Кремнев этого мнения не разделял.
Ничего не получится. Ты думаешь, откуда это все берется, с неба? Это все с фронта, с военных складов, с узловых станций. Ну, ликвидируем мы эту шайку, перекроем все каналы. И что получится? Вообще ничего не будет: ни продуктов, ни мыла. Эти барыги сейчас заменяют нормальную мирную экономику, нельзя их ловить.
Зачем же мы их выслеживаем?
Затем, что война когда-нибудь закончится. И тогда эти барыги переключатся на торговлю. Начнут создавать дефицит там, где его нет. Придерживать товар, вздувать цены до небес, менять товар на услуги. И тогда нам очень будет важно знать, кто там на кого завязан.
И тогда мы их всех повяжем?
Сергей Николаевич скорчил кислую мину.
Если щука всю рыбу в озере съест, что будет?
Богдану это сравнение не понравилось.
Что, не повяжем?
Повяжем, Богдан, но не всех. Если подчистую всех выгребать, твоей работе конец придет. Не в том смысле, что ловить некого будетвсегда найдется тот, кто работать не хочет, или талант у него криминальный, или нравится ему людей убивать что смотришь как на врага? Такие тоже бывают. И ты все это обязан знать и держать под контролем. Поэтому и нельзя всю рыбу вылавливать в одном месте, иначе знать не будешь, куда она уйдет, и на поиски много сил и времени потратишь. Понял?
Как не понятьвсе было логично и доходчиво объяснено. Но Богдан, умом соглашаясь, что прав наставник, все равно не мог согласиться. Получалось, что для того, чтобы контролировать преступность, ее нужно организовать. И в зависимости от обстоятельств кого-то вязать, а кого-то отпускать. И зачем тогда закон?
Впрочем, думать об этом Богдан старался поменьше. Не приносили такие мысли ничего, кроме головной боли, душевного неуюта и желания напиться. А надлежало быть веселым, хитрым и своим в доску.
Чтобы влиться в общество барыг, Перетрусов активно нарушал уголовное право Р. С. Ф. С.Р. Толкал небольшие партии питательной муки «Нестле», золотишко, камушки, картины, покупал марафет и консервыровно столько, чтобы не вызывать подозрения в криминальной среде и не даваться ментам в руки. Кремнев предупредил с самого начала: не попадаться, отмазывать никто не будет. Нечего палево наводитьБогдан ничем не должен выделяться.
Богдан и не выделялся. Пил и кутил, как все, занимался скупкой и сбытом, обзавелся постоянной клиентурой. Правда, кое-чем он все же отличался от прочих. Среди прочих барыг прозвали его Ванька Слепой. Потому что в любой день, при любой погоде носил он пенсне с синими стеклами, объясняя это тем, что глаза у него от света устают. На самом же деле причина была куда более экзотическая, чем болезнь.
Пенсне Богдан придумал как отвлекающий от труднообъяснимого явления природы маневр. Глаза Богдана имели от рождения карий цвет, но стоило повесить на грудь талисманметаллический амулет в виде петуха, как левый глаз становился голубым, а правыйзеленым. Польза от талисмана, конечно, была великая, чуйка на любое изменение в окружающей обстановке возрастала многократно. С помощью петуха Богдан легко выигрывал в карты или в любую другую игру. Сделки заключал выгодные и загодя чувствовал, когда на шалман должны нагрянуть легавые, чем вызывал неподдельное восхищение публики.
Вот только, возвращаясь домой и снимая постылую железяку, чувствовал Богдан, что тупеет без талисмана. Долго стоит посреди комнаты, пытаясь вспомнить, чего хотел. Прикоснется к петухув мозгах прояснение, уберет рукуопять полуобморочное состояние. Это была цена за озарения. Потому и носил Богдан пенсне, чтобы не всегда пользоваться петухом и не потерять остатки разума. Перекочевал талисман с груди на часовую цепочку, и вытаскивал Богдан его только по крайней надобности. А под синими стеклами и не видно было, как меняют цвет глаза.
Вернувшись на квартиру, Богдан первым делом напал на ни в чем не повинного Фогеля:
Ты настучал, пердун старый?
Что? Я? Нет-нет, товарищ Сергеев, я же все понимаю, я им сразу сказал, что документы в порядке! закудахтал Фогель.
А почему меня одного проверяли?! Каца с его марухой не проверили, Нинку-лярву не проверили, Ксаверия Никодимовичаи того не проверили. И все без паспортов. А меня взяли, как будто я какой-то Бородин. Ты посмотрия похож на Бородина?
Фогель замотал головой, подтверждая, что на Бородина товарищ Сергеев точно не похож.
Я, между прочим, убытки из-за тебя терплю! Зажилят теперь мой «моссберг», как пить дать. А это, между прочим, память папашина. Или я плачу тебе мало?!
Из комнат повысовывались те соседи, которые с утра не ушли на работу. Те самые немолодые хипешники Кацы, которые приехали гастролировать в Питер, Нинка-лярва, красивая молодая баба, занимавшаяся проституцией прямо здесь, на квартире, и старик Ксаверий Никодимович, сумасшедший профессор. Он был действительно сбрендившийговорил на жуткой смеси из пяти европейских языков, и никто его не понимал.
Что уставились? вызверился на них Богдан. Или кто-то из вас ментам накапал?
Соседи тотчас спрятались в норки. Один только Фогель беспомощно трепыхался под рукой рассвирепевшего квартиранта.
Смотри у меня! пригрозил Перетрусов старику и ушел к себе.
Его дама все еще дрыхла. Богдан бесцеремонно растолкал ее, бросил шмотки в лицо и велел убираться.
Чего так рано? недовольно пробухтела дама, но одеваться все же начала.
Дела у меня, процедил Богдан.
1917 год. Общее событие.
Великое искусствоесть помои. И не просто объедки с хозяйского стола, а именно грязное вонючее пойло, в котором не только объедки, но и все обрезки, очистки и ошметки с кухни, мусор со стола (а иногдаи с пола), шерсть, перья, рыбья чешуя И ничего, кроме этого, не дадут. Разве что сердобольная служанка или любопытный отпрыск хозяина сбросят в яму кусок лепешки или надкушенное яблоко. Но тем тяжелее после этой небесной манны вновь возвращаться к помоям.
В невольничью яму Адолата-ака Гурбангулы попал, уже в совершенстве овладев этим искусством. Он не брал в рот отдельных продуктов, припасая их, чтобы смешать с отвратным пойлом, которое подавали два раза в суткина рассвете и перед закатом. Он научился отключать во время еды все свои чувства и сначала вычерпывал рукой гущу, а потом запивал оставшейся жижей. Все остальное время он либо спал, либо работал. Работа была жизнью, шансом на спасение. Раз в год поручик, собрав в кулак все силы, пытался убежать. Пять попыток. Все безуспешные.
От гиен его отбили караванщики. В благодарность за это Гурбангулы отдал им все золото, на котором лежал, и попросил доставить его в Аддис-Абебу, где обещал заплатить еще столько же. Поначалу караванщики так и хотели поступить, но в Назрете один из спасителей вспомнил, что у него остался давнишний долг перед здешним землевладельцем, и он рассчитался с кредитором, продав ему в рабство спасённого незнакомца.
Поручик бежал от хозяина тем же вечером, раздробив мотыгой голову невинному, в общем, парню, слуге, который должен был запереть Курбанхаджимамедова в яме. К утру строптивого раба изловили, избили до полусмерти, выходили, снова избили, снова выходили, после чего продали в Египет, господину Ньясе Ньясе.
Из всех прочих хозяев господин Ньяса Ньяса был самым добрым и щедрым. Он кормил рабов кашей и лепешками, в жаркий день поил простоквашей и работать заставлял не слишком многовсего-то полный световой день, пока глаза видят. У него поручик прожил три года и в декабре 1913-го, оглушив охранника, угнал лошадь и скакал строго на север, в Каир. На третий день его задержала полиция. Узнав, откуда сбежал русский офицер, полицейские покачали сочувственно головами, потом избили и вернули господину Ньясе Ньясе вместе с загнанной лошадью. Лошадь Ньяса Ньяса подарил полицейским, а Курбанхаджимамедова проиграл в кости Халиду аль Фахду ибн Абдалле, главе бедуинской хамуллы, такой бедной и безродной, что она не входила ни в одно бедуинское племя. С целым караваном невольников поручик оказался в Аравии.
Халид аль Фахд ибн Абдалла старался держаться ото всех подальше, ибо был бандитклейма негде ставить, только тем его клан и жилграбежом да похищениями. Как ни странно, будучи изгоями, постоянно кочующая хамулла регулярно получала вести о готовности родственников выкупить того или иного пленника. В течение всего года почти всех товарищей Курбанхаджимамедова по несчастью выкупили (если, конечно, раньше они не умирали от голода или жажды). В конце концов Гурбангулы остался один. Халид аль Фахд ибн Абдалла был не особенно грамотен и потому целый год ожидал ответа на письмо русскому царю с требованием выкупа за его брата. На исходе 1914 года поручик совершил свой третий побег, но был пойман и под пытками сознался, что не является братом русского царя, и родственники у негокыргызы, древний, но обедневший род, и заплатить выкуп они не смогут. Сначала Халид аль Фахд ибн Абдалла хотел бросить невольника в пустыне, но потом решил, что можно его продать, чтобы хоть как-то покрыть расходы на кормежку (коих, в общем-то, и не было). И продал строптивого поручика в Персию, где вот уже несколько лет левая рука не знала, что делает правая, и потому беззаконие царило повсюду.