В конце темно-красного строя стражников стояли три коленопреклоненные фигуры. Они были в таких же глянцево красных доспехах, как и другие, склоненные лица скрывали тускло-серебряные маскихранители ключей безымянной крепости. Круз был одним из немногих, видевших их лица.
Аве, преторианец! провозгласила одна из фигур гулким механическим голосом. Остальные коленопреклоненные эхом подхватили приветствие.
Отведите меня к летописцу Соломону Воссу, приказал примарх, заглушая гаснущее эхо.
Когда дверь камеры отворилась, человек писал. Светосфера у него над головой создавала круг тускло-желтого света, за пределами которого все, кроме импровизированного письменного стола и самого человека, утопало в темноте. Худые плечи склонились над листом пергамента, перо в тонкой руке со скрипом выцарапывало черные слова. Он даже не вздрогнул.
Рогал Дорн вошел в камеру. Он снял доспех и остался в черном табарде, схваченном на талии золотым плетеным поясом. Казалось, что темные металлические стены камеры раздвигаются от одного его присутствия. За ним следовал Круз, по-прежнему облаченный в серые доспехи.
Соломон Восс, мягко позвал Дорн.
Мужчина поднял глаза. У него было приятное плоское лицо с гладкой кожей и морщинками вокруг глаз. Стального цвета волосы, собранные сзади в хвост, рассыпались по грубой ткани, прикрывавшей спину. В присутствии примарха многие люди едва могли вымолвить слово, а этот лишь кивнул и устало улыбнулся.
Привет, дружище, сказал Восс. Я знал, что кто-нибудь да придет. Его глаза скользнули по Крузу. Однако ты не один, как я вижу. Круз уловил презрение, скрытое в словах, но его лицо осталось бесстрастным. Восс пристально разглядывал легионера. Мне откуда-то знакомо твое лицо.
Круз не ответил. Разумеется, он знал, кто этот человек: Соломон Воссавтор «Предела просвещения» и свидетель первых завоеваний Великого крестового похода, лучший, по мнению многих, летописец эпохи. Круз однажды встречался с Воссомочень давно, в другой жизни. С тех пор с ним много всего случилось, и воин был удивлен, что его постаревшее лицо вызывает у кого-то воспоминания.
Восс кивнул на гладкие серые доспехи Круза.
Цвета и знаки легиона всегда были предметом гордости. Что означает этот однотонный серый? Стыд, быть может? Лицо Круза оставалось бесстрастным. Когда-то такие слова разозлили бы его. Теперь в нем не осталось ложной гордости, которую можно было бы уязвить. Его прошлая жизнь Сына Хоруса, или Лунного Волка, осталась в далеком прошлом.
Дорн взглянул на Круза. Лицо примарха было непроницаемо, но голос звучал твердо:
Он здесь, чтобы наблюдать, и только.
Молчаливая рука правосудия. Восс кивнул и вернулся к листу пергамента. Перо вновь заскрипело. Дорн придвинул к столу металлический стул и сел. Стул закряхтел под его тяжестью.
Я твой судья, летописец, негромко произнес Дорн. В его голосе зазвучали нотки, которые Круз никак не мог распознать.
Восс не ответил, продолжая выводить буквы. Задумавшись над словом, он тихонько присвистнул. Крузу показалось, что он видит чувства, отражающиеся на лице летописца: смесь опасения и вызова. Потом перо завершило строку затейливым росчерком, и Восс положил его на стол. Он кивнул подсыхающим словам и улыбнулся.
Готово. Сказать по правде, я думаю, что это лучшая из моих работ. Льщу себя надеждой, что равной ей не найдется даже среди трудов древних. Он повернулся и взглянул на Дорна. Разумеется, ее никто никогда не прочтет.
Дорн слабо улыбнулся, будто не слышал последних слов, и кивнул на стопку пергамента на столе.
Значит, тебе дали пергамент и перо?
Да, вздохнул Восс. Хотелось бы сказать, что это очень любезно с их стороны, но я больше склонен думать, что они надеются впоследствии отфильтровать все это на предмет секретов. Видишь ли, они никак не могут поверить, что я говорю правду, но не могут и перестать надеяться, что именно это я и делаю. Информация о твоем брате, понимаешь ли. Я чувствую, как они ее жаждут. Круз заметил, что при упоминании о брате лицо Дорна едва заметно напряглось.
Тебя уже допрашивали? спросил Дорн.
Да. Но ничего серьезного. Пока. Восс грустно рассмеялся. У меня такое ощущение, что до этого было рукой подать. Пока они не прекратили задавать вопросы и не оставили меня тут. Восс поднял бровь. Твоя работа?
Я не собирался позволить великому Соломону Воссу сгинуть в камере для допросов, усмехнулся Дорн.
Я польщен, но здесь полно других узников; полагаю, тысячи людей. Восс оглядел металлические стены своей камеры, словно мог видеть сквозь них. Временами я слышу крики. Думаю, они хотят, чтобы мы их слышали. Наверное, считают, что потом нас легче будет допрашивать. Голос Восса затих.
«Этот человек сломлен, подумал Круз. Что-то внутри него умерло».
Примарх склонился к Воссу.
Ты ведь был не просто летописцем, сказал Дорн. Помнишь?
Был, кивнул мужчина, глядя в темноту. Когда-то. Еще до Улланора, когда и летописцев-то не существовало, только на уровне идеи. Восс покачал головой и взглянул на лежащий перед ним пергамент. Просто идеи.
Дорн кивнул, и Круз увидел на обычно угрюмом лице примарха тень улыбки.
Твоей идеи, Соломон. Тысячи творческих людей, посланных запечатлеть правду о Великом крестовом походе. Идея, достойная Империума.
Восс слабо улыбнулся.
И снова я польщен, Рогал Дорн. Но идея не только моя, как ты, наверное, помнишь. Дорн кивнул, и Круз услышал страстные нотки в голосе Восса. Я был лишь сочинителем, которого сильные мира сего терпели за мое умение облекать их деяния в слова, способные распространяться, подобно огню. Глаза Восса засияли, будто отражая свет ярких воспоминаний. Не то, что итераторы, не как Зиндерманн и прочие манипуляторы. Имперская Истина не нуждалась в подтасовках. Ей требовалось лишь быть отраженной в Империуме через слова, художественные образы и звуки. Он умолк и оглядел свои тонкие пальцы в черных чернильных пятнах. Во всяком случае, тогда я так думал.
Ты был прав, сказал Дорн, и Круз увидел на лице примарха убежденность. Я помню манускрипты, представленные императору в Зуритце. Созданные тобой и переписанные Аскарид Ша. Они были красивыми и честными. Дорн медленно кивал, словно подначивая Восса, продолжавшего разглядывать свои руки, ответить. Петиция об учреждении ордена творцов, дабы «свидетельствовать, записывать и отражать свет истины, которую несет Великий крестовый поход». Орден из людей, которые стали бы памятью Империума о том, как он создавался: вот что, по твоему мнению, было необходимо. И ты был прав.
Восс медленно кивнул, затем поднял глаза, в которых зияла пустота. «Взгляд человека, размышляющего об утраченном», подумал про себя Круз. В прежние годы он сам нередко выглядел так же
Да, славные были времена, произнес Восс. Когда Совет Терры утвердил орден летописцев, мне на миг показалось, что я понял, что должны были чувствовать ты и твои братья при виде того, как ваши сыны несут свет Галактике. Он пренебрежительно хмыкнул. Но сейчас ты здесь не для того, чтобы льстить, Рогал Дорн, а чтобы судить.
Ты исчез, сказал Дорн так же мягко, как начал. Исчез вскоре после предательства. Где ты был?
Восс ответил не сразу.
Я рассказывал правду, пока твои сыновья не забрали меня с корабля. Он посмотрел на Круза. Уверен, что об этом говорится в их докладах.
Круз продолжал безмолвствовать. Он знал, что сказал Восс нашедшим его Имперским Кулакам и что говорил потом дознавателям. Рогал Дорн тоже должен был знать, но примарх ничего не сказал. Молчание длилось до тех пор, пока Восс не взглянул на Дорна и не сказал то, чего от него ждали:
Я был у магистра войны.
Иактон Круз держался на подобающем расстоянии от примарха, созерцавшего звездные узоры у себя над головой. Они находились внутри купола обсерватории, в хрустальном пузыре на верхней стороне безымянной крепости. Над ними висел Сатурн, чьи мутные кольца напоминали Крузу прослойки жира в куске мяса. Дорн внезапно прекратил допрос Соломона Восса, пообещав скоро вернуться. Крузу он объяснил, что ему нужно подумать. И они пришли сюда размышлять при свете звезд, под оком Сатурна. Крузу подумалось: Дорн надеялся, будто Восс станет отрицать то, что говорил прежде, чтобы у примарха нашлись основания освободить его.
Он все такой же, каким я его помню, произнес внезапно Дорн, продолжая разглядывать рассыпанные по небу звезды. Постаревший, побитый жизнью, но все тот же. Никаких признаков порчи, на мой взгляд.
«Я должен исполнить свой долг, подумал Круз. Даже если это все равно, что вонзить нож в незажившую рану». Он глубоко вздохнул, прежде чем заговорить.
Никаких, милорд. Но, возможно, вы видите то, что хотите увидеть. Примарх не шелохнулся, но Круз ощутил, как разом изменилась атмосфера и в студеном воздухе повеяло опасностью.
Ты предполагаешь слишком многое, Иактон Круз, тихо прорычал примарх.
Круз осторожно приблизился к Дорну на шаг.
Я ничего не предполагаю, спокойно ответил старик. У меня не осталось ничего, кроме одной нерушимой клятвы. Эта клятва подразумевает, что я должен говорить. Примарх обернулся и выпрямился, так что Круз вынужден был смотреть ему прямо в лицо. Даже вам, лорд.
Ты должен сказать еще что-нибудь? проворчал Дорн.
Да. Я должен напомнить вам, что враг хитер и у него есть разное оружие. Мы можем защитить себя лишь подозрительностью. Быть может, Соломон Восс точно такой, каким вы его помните. Быть может Круз выделил эти слова. Но, возможно, этого недостаточно.
Ты веришь его словам? Что все это время он был с Хорусом?
Я верю фактам. Восс был у врагов, добровольно либо в качестве пленника. Он находился на корабле, подчинявшемся Хорусу и несущем опознавательные знаки врага. Все остальное может быть
выдумкой. Дорн угрюмо кивнул. Он был лучшим рассказчиком из всех, кого я знал. Миллиарды жителей Империума знают о наших делах только благодаря его рассказам. Думаешь, он и теперь сочиняет?
Круз покачал головой.
Не знаю, лорд. Сейчас мое дело не судить, а задавать вопросы.
Тогда исполняй свой долг и спрашивай.
Круз вздохнул и начал перечислять, загибая пальцы:
Если он не изменник, зачем отправился к Хорусу? Когда тот проводил зачистку в легионах, он уничтожил всех летописцев. Почему оставил в живых этого? Дорн слушал, не перебивая, и Круз продолжал. И вражеский корабль с единственным уцелевшим человеком на борту не сам по себе прилетел в Солнечную систему. Он помедлил, думая о том, что беспокоило больше всего. Дорн смотрел на него, молча обдумывая услышанное. Это не было случайностью. Его вернули нам.
Дорн кивнул, облекая тревогу Круза в слова.
Если так, то зачем?
* * *
Почему ты отправился к Хорусу? спросил Рогал Дорн.
Они вновь находились в камере. Соломон Восс сидел за своим столом, Рогал Дорн напротив него, а Круз стоял у двери. Восс отхлебнул из помятой железной кружки чая со специями (он попросил об этой малости Дорна, и примарх разрешил.) Летописец неспешно проглотил напиток и облизнул губы, прежде чем заговорить.
Я был на Хаттузе с Восемьсот семнадцатым флотом, когда услышал, что Хорус поднял мятеж против Императора. И сначала не мог в это поверить: пытался выяснить причины, найти контекст, уяснить суть происходящего. И когда понял, что не могу ее постичь, догадался, что нужно сделатьувидеть правду своими глазами, стать очевидцем, а затем облечь увиденное в слова и поделиться своим знанием с другими.
Дорн нахмурился.
Ты сомневался в том, что Хорусизменник?
Нет. Но я был величайшим летописцем. И мой долгосмыслить грандиознейшие события с помощью искусства. Я знал, что другие начнут сомневаться или просто не поверят, что ярчайший из сынов Империума мог выступить против него. Если это было правдой, я хотел, чтобы она кричала из работ как можно большего числа летописцев.
Круз заметил, каким страстным и оживленным сделалось лицо Восса. На мгновение усталость исчезла, и от человека повеяло убежденностью.
Ты слишком много на себя берешь, заметил Дорн, пытаясь понять смысл бессмысленного.
Летописцы сделали реальностью то, что произошло во времена Великого крестового похода. Если бы не мы, кто помнил бы о нем хоть что-нибудь?
Дорн мягко покачал головой.
Война между легионамине место для художников.
А другие войны, описанные нами? Разве они были более подходящими? Когда все, построенное тобой, нами, стало подвергаться сомнению, где еще мне надлежало быть? Ялетописец, и мой долг состоит в том, чтобы засвидетельствовать эту войну. Восс поставил кружку с чаем на стол. Я уже начал строить планы, как попасть на Исстваан-пять при помощи связей и знакомств. Восс скривился, будто эти слова имели горький вкус. И тут появился «Эдикт о роспуске». По распоряжению Совета Терры летописцы больше не существовали. Нас убирали из войск и возвращали в гражданское общество. Тем, кто находился в боевых частях, запрещалось писать о происходящем вокруг.
Круз почувствовал горечь в его словах. После известия об измене Хоруса в Империуме многое изменилось. И одним из изменений стала отмена государственной поддержки летописцев. Росчерком пера их просто упразднили.
«Лучше так, чем то, что могло с ними случиться», подумал Круз. В мозгу промелькнули образы мужчин и женщин, погибших под выстрелами его бывших братьев целую вечность назад, но кажется, что это было вчера. Он моргнул и возвратился в грубую реальность тюремной камеры.
Но ты не подчинился, вставил Дорн.
Я был зол, огрызнулся Восс. Я был основателем ордена летописцев и засвидетельствовал Крестовый поход с самого его начала на Терре. Я видел полубогов и кровь, пролившуюся среди звезд и ознаменовавшую рождение Империума. Он воздел руку над головой, словно указывая на звезды и планеты над ними. Я сделал эти события реальными для тех, кто никогда их не видел. Я облек их в слова, чтобы эхо этих войн прозвучало в будущем. Тысячелетия спустя дети услышат, прочтут и почувствуют величие былых времен благодаря моим словам. Он фыркнул. Мы, летописцы, служили просвещению и истине, а не прихоти совета бюрократов. Восс покачал головой; на мгновение его губы скривились, потом он моргнул. Со мной была Аскарид, тихо сказал он. Она сказала, что это немыслимая и опасная затея, продиктованная моим эго. «Паломничество гордыни»так она это назвала. Он улыбнулся и на миг прикрыл глаза, погружаясь в былое счастье.
Крузу было известно имя Аскарид Шаиллюстратора и каллиграфиста. Она переписывала труды Восса в свитки и фолианты, столь же прекрасные, как и его слова.
Твоя помощница? спросил Круз. Вопрос невольно сорвался с его губ. Дорн метнул на помощника суровый взгляд.
Да, она была моей помощницей во всех смыслах этого слова. Восс вздохнул и уставился на остатки чая в чашке. Мы целыми днями спорили, негромко продолжал он. До тех пор, пока не стало ясно, что я не намерен менять свое решение. Я знал, что попасть на Исстваан-пять возможно: у меня были знакомые на флотах по обе стороны фронта.
Восс умолк, глядя в пространство, словно там стоял и смотрел на него кто-то из далекого прошлого. Дорн молча ждал. Несколько мгновений спустя Восс снова заговорил, уже более сдержанно:
Аскарид отправилась со мной, хотя, полагаю, и боялась того, чем все могло закончиться.
И чем это закончилось? спросил Дорн. Восс перевел взгляд на примарха. Его глаза все еще были широко раскрыты от воспоминаний.
Разве ты здесь не для того, чтобы решить это, Рогал Дорн?
* * *
Насчет «Эдикта о роспуске» он прав, сказал Дорн.
Восс попросил разрешения поспать, и примарх позволил ему. Они с Крузом возвратились в хрустальный купол под звездным небом. Круз чувствовал тягостное настроение Дорна, разглядывавшего звезды.
Конец летописцев? Круз приподнял бровь и заглянул в лицо Дорну. Вы полагаете, что следовало позволить им болтаться на войне? Засвидетельствовать наш позор в картинах и песнях? Повисла пауза. Круз ожидал очередного гневного выговора, но примарх лишь медленно выдохнул через нос, ничем более не выдав своих эмоций.
У меня были сомнения, когда Совет утвердил этот эдикт, сказал Дорн. Его тогдашняя позиция была совершенно логичной. Мы воюем сами с собой и не знаем, насколько далеко простирается вероломство моего брата. Теперь не время позволять целой ораве творцов беспрепятственно слоняться среди наших войск. Это не та война, которую нужно описывать в стихах. Я понимаю, что