А потом к нему стала барыня наезжать, вроде как жена деда Владимира Ивановича. Он ее наставил на ум в каком-то житейском деле, она хотела отблагодарить его. Старец долго никаких даров не брал. Наконец, видно, чтоб отстала, согласился принять сапогиза валежником ходить. Надел, залюбовался, идет по лесу, поскрипывает. Навстречу медведь. «Посмотри, Михайла Иваныч, какая у меня обновка». А Михайла старца и задрал на месте. Видно, его, возгордившегося, в мирской обувке за приятеля не признал.
Назаров рассеянно слушал болтовню Тимохи. Не перебивал. Перебьешьтак Баранов сразу начнет расспрашивать про разные фронтовые истории. А для таких рассказов сейчас у Назарова настроения не было. Взбодрив лошадь, он начал насвистывать любимую военную песню:
Среди лесов дремучих
Разбойнички идут
И на плечах могучих
Носилочки несут.
Носилки не простые
Из ружей сложены,
А поперек стальные
Мечи положены.
Вот здесь, самые грибные места в округе, продолжал Тимоха. Особо богато ближе к осени. Волнушки россыпями в папоротнике, рыжики на полянах, березового грибахоть косой коси, груздя навалом, ну, а сыроег как грязи. Тут еще у нас глухаря на вырубках бьютбарин дозволял. Но и других охотников хватает. Иногда волки забредут. Помнится, раз у Семки Кривоступова лошадь из саней выелисам не помнит, как ушел. Или Егорка-пастушок
Припомнить историю пастушка Тимохе не удалосьпомешали.
Стой! Тпрру!
Наперерез телеге вышел бородатый мужик с винтовкой на плече.
Назаров натянул вожжи, останавливая Сивку. Сзади послышался треск ломаемых сучьевкто-то еще выбирался из зарослей. Не оборачиваясь, по доносившимся звукам Федор определилсо спины подходят двое. Тимоха же от неожиданности свалился на дно телеги, будто одновременно увидел призрак купца и живого медведя, задравшего Филарета.
Первый мужик оказался уже около Сивки, взял его под уздцы. Подошли и те двое, встали по обе стороны от телеги.
Одного из них Назаров узнал: Гришку, стоявшего по правую руку, на этот раз вооруженного охотничьим ружьем. У Гришки не только распухла челюсть, но и были подбиты оба глаза.
С возвращеньицем, Федор Иваныч, поздоровался мужик, успокоительно поглаживая жеребчика. Чего смотришь, как поп на антихриста? Али не признал? ЯАфанасий Жмыхов, который Афонька-Мельник. А вот и Петр Веретенников. И Гришка-балбес.
Здорово, ребята, ответил Назаров. Узнал, почему ж не узнать. Вот вы, значит, где обитаетесь?
Таков уж рок, что вилами в бок, подал голос Петр Веретенников. Знать, по судьбе нашей бороной прошли.
Каждому свой удел, на глубокомысленность Назаров ответил глубокомысленностью. Кому сон, кому явь, кому клад, кому шиш.
Ты, я вижу, с голопузыми на клад метишь, недобро срщурился Афоня.
У меня своя тропинкамимо чужих огородов, Назаров полез в карман штанов.
Не балуй! Жмыхов сорвал с плеча винтовку, передернул затвор, навел на Федора.
Дерганые вы какие-то. Одичали, гляжу. Курево достаю, покачав головой, заметил Назаров и медленно вытащил кисет. Угощайся.
Мужики не отказались.
Спасибо, сказал Веретенников. Махорка корешки прочищает кишки, кровь разбивает, на любовь позывает.
Некоторое время молча сворачивали цыгарки. Потом прикурили от назаровской спички. Повертели в руках германский коробок.
Трофейный? спросил Петр.
Это точно.
Ты не навоевался, что ли? На Гриху напал, отобрал ружьишко. Голопузые, слышал, к деду твоему ходиливодку пить за твое возвращение. Не в отряд ли к ним вступаешь? Афонин голос звучал резко, раздраженно.
Я навоевался, Афоня. Потому ни в Усадьбу, ни в лес идти не намерен. Я домой иду. А касаемо Гришки Не люблю я, когда на дороге меня под винтовкой держат. Особливо те, кто с ней обращаться не умеет.
Как всегда рассудительно, заговорил Петр Веретенников:
Известное дело, русак на трех сваях крепок: авось, небось да как-нибудь. Вот и ты мыслишь: авось, один управлюсь. Небось Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь в стороне удержусь. Ан не выйдет. Выбирать нынче треба. За них али за нас.
Я за себя.
Ладно, Афоня-Мельник затоптал окурок в землю, думай. А мы тебе поможем. Слезай, дальше пешком пойдешь. Телега нам твоя нужна.
А еще что нужно? Федор продолжал спокойно курить.
Мы ее Никите Палычу после вернем, миролюбиво пообещал Петр.
Только он сам за ней к нам в лес явится, зло сказал Афоня.
И винтовочку мою прихватить не забудет, встрял в разговор Гришка. А то моду взяллюдям морду бить и ружья отбирать.
Назаров обернулся к нему и наставительно сказал:
Кстати, Гришка, оружие уход любит. Чистить надо, смазывать.
Слезай. Афоня взял винтовку наперевес. Я давно шутковать кончил. Мне что голопузого ухлопать, что его дружкаедино.
Ты, дядя Петр, это подал голос осмелевший Тимоха, байки подпускать любишь. Вы сейчас шаритесь с оружьем, как лесные воеводы, а байку забыли. Вчера Макар огороды копал, сегодня Макар в воеводы попал, а завтра Макар с потрохами пропал.
Сойди с телеги, голяк, Афоня-Мельник передернул затвор. У тебя мозги с детства в кишку закрутились, так я тебе их пулькой подлечу.
Подражая старшему товарищу, и Гришка навел на телегу свое гладкоствольное оружие.
Что ж, коли так Федор спрыгнул на землю со стороны Гришки. За ним, ругаясь, слез Тимоха.
Только не загоняйте Сивку. Кормить не забывайте, печально молвил Назаров.
Не боись за чужую кобылу, Жмыхов снова взял лошадь под уздцы, однако другой рукой продолжал держать винтовку направленной на Назарова. Убирался бы лучше из Зимино, подальше от своей дурной родни. Мы без тебя разберемся.
Ах, да! вспомнил Федор, не обращая внимания на эти слова. Мешочек свой я таки заберу. Он наклонился над повозкой, взял мешок правой рукой за горловину, выпрямился. Сделал шаг вперед, очутился за передним колесом телеги и вдруг со всего размаха увесистой котомкой огрел Сивку по крупу. И, мгновенно развернувшись, мешком же вышиб из Тришкиных рук тяжелую двустволку.
Сивка, дернувшись резко вперед, сбил с ног неосмотрительно державшего уздечку Афоньку-Мельника. Гришка нагнулся было к упавшему под ноги оружию, но вдруг стал стремительно удаляться от земли. Это Назаров, отбросив сослуживший службу мешок, одной рукой ухватил парнишку за пояс, другойза шкирятник и швырнул в ближайшие кусты. Затем поднял ружье и вытянул правую руку, как делают все, у кого нет времени правильно прицелиться.
Петр Веретенников стоял где стоял, так и не попытавшись сдернуть ружье с плеча. Он с грустью созерцал происходящее.
Афоня Жмыхов завалился в небольшую канавку, но оружие не выпустил. Ему казалось, он быстро перевернулся со спины на живот
Оглушительно грянул выстрелиз зарослей рванули переполошенные пичуги. Афонин приклад разлетелся в щепки.
На Руси не все караси, есть и ершики, да, Петр? услышал Мельник голос Назарова. Федор целился в Афоню из второго ствола. Винтовочку-то свою, порченую, брось в телегу. Война на сегодня для тебя закончилась.
Мельник поднимался с трудом. Видимо, ему до конца еще не было понятно, как так получилось: минуту назад Назаров был у него в руках, а теперь самому приходилось стоять с поднятыми руками.
Твоя взяла, Назаров. Увертливый ты мужик! А все равно, так себя держать будешьнедолго тебе голову носить. Ей-богу, недолго.
О моей голове, Афоня, много кто заботился. Мне всех и вспоминать-то неохота. Чтобы в гробу поменьше вертелись.
Посмотрим, кто последним шутковать будет. Мы, того и гляди, Зимино навестим. Красножопых, понятное дело, под нож. А заодно под горячую руку, может, еще кто попадет. В темноте-то человек слепешенек. Потом поплачем над соседом-покойничком, да недолго. Ты из своей Глуховки когда прискачешь, попа прихвати. Нашего-то красные извели. Чтобы родню твою дорогую отпел.
Назаров ничего на это не ответил, а только вскочил в телегу, хлопнув слегка вожжами Сивку. За ним, победно глядя на мельника, влез Тимоха. Глядел Федор вполоборота, вроде бы больше на дорогу, но чувствовали кулаки, что они под наблюдением. Отъехав шагов на пятнадцать, Назаров обернулся:
А все-таки дурак ты, Афоня. И пропадешь однажды как дурак. Винтовку у меня взял. А это проглядел. Назаров вынул из-за пазухи револьвер, отнятый вчера у комбедовцев. Я мог бы, рук не марая, вам всем троим башки разнести.
Афоня-Мельник замолчал. Лишь когда телега скрылась за деревьями, он размахнулся и заехал Гришке по уху.
А издали доносилась энергичная и грустная песенка, под которой было утоптано сотни верст галицийских шляхов:
Все тучки, тучки понависли,
И с моря пал туман,
Скажи, о чем задумался,
Скажи, ваш атаман?
* * *
Часа через три Назаров и Тимоха вернулись в Зимино без всяких происшествий. Только они въехали за околицу села, как к телеге подбежал Климка с той же деревянной винтовочкой в руке.
Дядя Назаров! Дяденька Назаров!
Федор остановил лошадь. Запыхавшийся малец ухватился за оглоблю и затараторил:
Дядя Никита вас ищет. Велел мне караулить. Чтобы сразу к нему. Прямиком. Еще наказал передать: Ларьку в Усадьбу увели.
Садись, Федор показал на место рядом с собой.
Парнишка запрыгнул в телегу. Назаров хлестнул Сивку вожжами
Калитка была выломана. Волчок лежал возле конуры. Судя по всему, в него не только выстрелили несколько раз, но и добили штыком. Следы разгрома встречались уже во дворе: осколки посуды, выкинутой через окно, вспоротый матрас. Картина в избе, естественно, была еще более удручающей, однако Назаров, не глазея по сторонам, сразу же подошел к кровати, на которой лежал Никита Палыч.
Ох, ох, простонал тот. Не боись, Федя, мне уже полегше. Когда парнем был, вот так же под селом Гавриловом оглоблями отходили.
Не болтай, Никита, сказала Фекла Ивановна. Тебе от этого пользы нет. Я сама Феде про беду расскажу. И часа не прошло с вашего отъезда, как целое стадо нехристей примчалось. Будто и не соседи, а из поганого куля их на село наше вытряхнули. Все злые, похмельные. Ругались, ломали все подряд, Никиту сразу же прикладами по бокам. Филька Комар всех злее был. Они винтовки и Ларьку искали. Комар меня схватил (Фекла Ивановна перекрестилась) и орет на весь дом: «Сейчас я тебя, старую б., на четыре копыта поставлю и японским ласкам обучу». Тут Лариса к ним и вышла. Комар ее сразу облапал. Может, тут бы и повалил, но товарищи не позволили. Сказалив Усадьбе разберемся. Про тебя пытали. Ну я ответила, что уехал с утра и винтовки увез. Они еще немного пошвыряли горшки о стенку и ушли. Никита поначалу совсем был плох. Теперь ничего. Ему, старуха понизила голос, не из-за битья, а из-за Ларьки плохо. Не уберег он ее, бедняжку.
Говоря все это, Фекла Ивановна быстро наводила порядок в доме. Назаров, помогая ей, поставил перевернутый сундук, вправил вывороченную крышку погреба.
Что же ты делать будешь, Феденька? спросил дядя Никита.
Щей похлебаю, если комбед не вылил, покурю и пойду в Усадьбу прогуляться.
Так тебя же там сразу убьют.
Я, дядя, и не в такие места ходил. Особенно за последние три года.
Садись-ка, Федя, и вправду за стол, сказала Фекла Ивановна. Ты же из леса вернулся.
Не успел Назаров доесть щи, как в дверь постучали.
На пороге стоял Тимоха Баранов. У него за плечами был огромный мешок, в который легко поместился бы откормленный хряк и пара поросят в придачу.
Я, Федька, сразу сообразил: ты в Усадьбу пойдешь. И побежал по соседям. Говорю: народ, тут Назаров решил против комбеда пойти. Знаю, что с ним никто не пойдет, так хоть оружия какого дайте. И что ты думаешь? Сколько ни было этих леквизиций, все равно в каждой избе чего-то нашлось.
Назаров потрогал мешок и удивилсякак Баранов его дотащил? В мешке были три нормальных охотничьих ружья, еще одно ружье, обрез. Еще имелись коробки с порохом, поржавевшие штыки, ятаган, маленький топорик от бердыша, кремневый пистолетвидимо, все из пограбленной Усадьбы. Под конец Назаров осторожно вытряхнул на пол четыре динамитные шашки.
Богатое у вас село, сказал он. Тимоха, ты забыл, сколько со вчерашнего вечера у меня оружия осталось?
И вправду, забыл, дурья голова, Баранов звучно хлопнул себя по лбу.
И как соседи не побоялись тебе столько снаряжения отдать? изумился Никита Палыч, уже сидевший на кровати. Вдруг ты бы все в комбед отнес?
Все равно бы там мне не поверили. Я же дурак.
Между тем Назаров был занят делом. Когда давеча собутыльники восхищались его сидором, кое-какие фронтовые вещицы они не увиделиНазаров прибрал их с самого начала. Маузер был в превосходном состоянии. Назаров дунул в дуло, вставил обойму, любовно провел пальцами по мощной рукояти. Это вам не какой-нибудь браунинг для гимназистовстреляться от несчастной любви.
Еще имелся револьвер. Это был самый что ни на есть кольт, любимое оружие ковбоев. Федор пару раз крутанул барабан. Нормально. Обидно, что всего шесть патронов.
Маузер был в кобуре. Назаров надел ее на себя, а револьвер заткнул за ремень, не забыв пощелкать по нему пальцем. Не выпадет.
Отнятую у Топора лимонку он опустил в карман гимнастерки. Гимнастерка была у него третья с 15-го года. В ней он участвовал в двух десятках разных передряг, поэтому давно убедился: из кармана не вылетит ничего, даже если его повесили бы за ноги. Подумав, Назаров кинул в карман и четыре динамитные шашки, предварительно подрезав им шнуры. В другом кармане он нащупал штучку, которую предпочитал без толку не теребитьлатунную бензиновую зажигалку.
Еще чего-то недоставало. Наградной кинжал был неподалеку, но Назаров им почти не пользовался и рука к нему не привыкла. Вместо него взял финку. Заодно захватил и моток веревок.
Закончив приготовления, Назаров присел на табурет, стоявший посередине комнаты. У него в руках был грубый маленький деревянный медальончик, сопровождавший его всю войну. Федор пристально вгляделся в него, насколько позволяли красные лучи заходящего солнышка, уже с трудом проникавшие в избу. Медальончик, подарок одной славной полячки, с зимы 15-го года служил ему талисманом.
Федька, а мне какое оружие взять? спросил Тимоха.
Никакого. У тебя будет особый приказ. Сходишь к Степану. Скажешь ему, что я домой отправился.
Федя, а зачем это?
Когда он узнает, что я в Усадьбу иду, сразу же с печки слезет и поползет туда со своим костылем. Пусть пока не знает.
Хорошо, так и сделаю.
Назаров застегнул гимнастерку на все пуговицы. Обернулся, перекрестился (чего никогда не делал в прежней жизни, но он был уже далеко не прежний, совсем не прежний) и вышел за порог. Путь его лежал не по главной улице, а огородами, к реке. Такой путь был на полверсты дольше, чем если идти прямой дорогой, но Федор не хотел, чтобы в Усадьбе узнали о том, что он к ним направляется, раньше времени.
Берег речки, дай бог памяти, Бобрушки зарос густыми кустами, ясное дело, берег этотлюбимое место весенних уединений зиминских парней и девчат. Нынешней весной, уж конечно, не спугнешь ни одну парочку, заглянувшую в чащу черемухи соловушку послушать. Он вышел на берег, отыскал в кустах извилистую тропинку и двинулся по ней.
Тропинка вывела его наверх. Назаров взглянул и увидел перед собой громаду Усадьбы.
* * *
Здание напоминало прелестную виллу, которую надели на основание средневекового замка. Правда, романтическое подземелье представляло собой огромный двухъярусный подвалнечто среднее между склепом и винным погребом, без всяких каменных галерей, ведущих в соседний лес. Построена Усадьба была еще при старом барине Петре Владимировиче заезжим английским архитектором Чарльзом Фоксом, эксцентричным, как и вся английская нация.
Ни архитектор Чарльз Фокс, ни весь зиминский род не мог и представить, какое сугубо феодальное употребление найдут для декоративной башни и столь же декоративного подвала потомки крепостных. Теперь над башней развевался красный флаг, а мрачный подвал стал тюрьмой для пленников комбеда.
Весь огромный причудливый дом с его многочисленными коридорами, комнатами, винтовыми лестницами и мансардами оказался добычей революционного мужичья. В гостиной, там, где не хватило растасканных стульев, вокруг стола выстроились деревянные чурбаны и нехитрая кухонная меблировка. На одном столе рядом с фарфоровой посудой из сервиза стояла глиняная утварь, реквизированная из кулацких изб. Всюду были свалены разнообразные трофеи, изъятые комбед овцами у своих зажиточных собратьев. Сельские революционеры тащили в Усадьбу, как сороки в свое гнездо, все, что, по их мнению, могло пригодиться для будущей коммуны. Оружейную, где висели барские штуцера, комбед приспособил под арсенал, заполнив его кулацкими ружьями и разным охотничьим припасом, а также иным военным снаряжением, сейчас комбеду не нужным. По соседству, в людской, валялись свертки ткани, швейные машины, тяжелые весы, самовары, настенные часы и даже велосипед. Особняком стоял десяток бидонов с керосиномпредседатель комбеда, понимая важность этого стратегического продукта, приказывал изымать его где только увидят, провозглашать «коммунарной» собственностью и тащить в Усадьбу. В детской на полу были вперемешку набросаны матрасы и сено. Сюда товарищи удалялись на боковую.