- Конечно не из самого города, но примерно из тех краев, - лесник осклабился, показав нам неожиданно белые ровные зубы.
- Шел через проклятые земли?
- А как же. Их ведь не обминешь.
- А аномальные участки? А тени?
Я знал что спрашивал. И Олесь одарил меня очередным оценивающим взглядом. Так один хищник смотрит на своего собрата, такого же матерого и опасного как он сам.
- Тени? - этот вопрос задал ничего не понимающий Леший.
Одноглазый будто не расслышал его. Он не спеша откинул полу плаща и продемонстрировал висящий на поясе охотничий патронташ. Насколько я мог заметить, там были не только обычные теперь патроны с пластиковой гильзой, но и старые, металлические. Такие можно было использовать много раз, и снаряжать самому. Именно металлический цилиндрик белорус и вынул.
Наша с ним занимательная беседа длилась около часа, и вокруг уже основательно стемнело. Вот-вот должны были зажечь прожектора, но как видно одинцовское руководство начало экономить, и этот момент слегка отсрочили. Собственно говоря, именно благодаря густым сумеркам я и углядел это. Странное явление, патрон в руках одноглазого бледно светился. Вернее не сам патрон, а отверстие, куда впрессовывается дробь картечи или пуля. Это выглядело, как будто Олесь держал в руках крошечный фонарик или зажженную сигарету, только вот сигарета эта светилась едва различимым призрачным голубоватым светом. Опять голубоватым! Этот цвет словно преследовал меня. Это был как бы сигнал. Им маркировалось все, что я не понимал, а посему, естественно, относился с недоверием и осторожностью.
- Ну, давай, рассказывай, чем там они у тебя заряжены, - я указал взглядом на патрон двенадцатого калибра. - Небось серебряные пули?
Леснику понравилась шутка, и он негромко рассмеялся.
- Нет, серебром только нечистую силу разгонять, а это не ко мне. Здесь кое-что другое. Эту штуку мы с Архимедом на их боевой платформе раздобыли. Кристаллики такие, раза в два покрупнее горошины будут. А что они с тенями творят... - лесник с удовольствием причмокнул. - Загляденье одно! Они их словно наизнанку выворачивают, скручивают, сжимают, а потом бах... хлопок, и пропадает эта дрянь, без следа пропадает.
Затем одноглазый как бы между прочим добавил:
- Кстати, вещество это можно не только на платформах отыскать. Там, где они летали, ну, где гравилуч, значит, поработал... капсулы можно найти. Черные такие, на обычную полуторадюймовую трубу похожи, длинной метра полтора. Не видели что ли никогда? Вот в них-то кристаллами можно и поживиться. Не всегда, конечно. Чаще всего они пустые, израсходованные до конца, но иногда все же везет. Два, три, а то и полдюжины камешков могут и зацепиться.
Информация о чудо-кристаллах бесспорно была любопытной, но она мигом померкла, как только белорус намекнул на существование захваченных боевых платформ ханхов. Это даже представить себе жутко, реальные инопланетные летательные аппараты со всем оборудованием, а главное оружием!
- Металл, из которого рамка сделана, ну та, что в коробочке, там же раздобыли?
- Ага, там же, где ж еще. Мы там много интересных вещей видели, только по большей части не понятные они.
- Значит, все-таки это правда, - я задумчиво уставился в темноту. - Вы таки действительно завалили пару челноков.
- Завалили, - не без самодовольства подтвердил Олесь. - Одну платформу мы распотрошили, а вторая лежит себе почти целехонькая.
Загребельный больше не пытался встрять в разговор. С его-то цепким умом, умением слушать и фильтровать информацию да не понять, о чем это мы тут толкуем! Смешно. Конечно, понял, и небось уже стал соображать как всем этим ноу-хау воспользоваться.
Именно в этот самый момент дали свет. Весь периметр вспыхнул сотнями огней. От их яркого желтоватого света на душе сразу полегчало, сразу схлынули нервозность, беспокойство и тревога, которые, честно говоря, уже начали охоту за нашими душами. Я понял это, когда услышал явно повеселевшие голоса. Это переговаривались наши товарищи, защитники стены номер один. В одной из реплик, прозвучавших невдалеке, я совершенно отчетливо расслышал свое имя. Кто-то спросил: "Где полковник Ветров?". Повернувшись на голос, я увидел незнакомого молодого бойца с автоматом в руке. Он маневрировал между сидящими и стоящими людьми, судя по всему пробиваясь именно к нам. Подойдя к нашей троице, он спросил:
- Кто из вас полковник Ветров?
- Допустим я, - мой взгляд уткнулся в лицо посыльного. Да, это был именно посыльный.
- Командир Крайчек собирает совещание. Начало... - парень глянул на часы. - Начало через полчаса. Командир просит вас подойти.
- Раз просит, то конечно же подойдем, - я поднялся на ноги. - Олесь, спасибо за интересный разговор. Полагаю, мы его еще продолжим.
- Не исключено, полковник, может и продолжим.
С одной стороны лесник был явно обрадован, что его глас, призывающий к реформации человеческого сознания, наконец хоть кем-то услышан. Но с другой... В словах белоруса звучала какая-то недосказанность, намек что ли... Хотя может и показалось. Я сейчас был не в лучшей форме, что бы заниматься психологическим анализом.
- Вставай, Андрюха, - я похлопал Загребельного по плечу. - Пойдем.
- Да меня вроде как не "просили подойти", - подполковник явно подтрунивал над насквозь штатским стилем, с которым посыльный передал приказ явиться на военный совет.
- Идем, не выпендривайся. Уверен, что ты будешь полезен.
- Ладно, потопали. Послушаем чего скажут, - Леший быстро и легко встал. - Глядишь, у кого-нибудь и возникнет здравая идея на предмет того, почему мы все еще живы.
- У меня есть такая идея, - неожиданно отозвался одноглазый.
- Говори, - мы с Лешим так и впились в него глазами.
- Конечно, не видал я этих ваших чудищ, тех, что сюда топали, только знаю, что они ушли.
- Спасибо, что просветил, - Загребельный с раздражением плюнул за стену. - А мы то, дурни, думали, что они спать улеглись в соседнем квартале. Приморились и задрыхли.
- Ты не зубоскаль, подполковник, - лесник не обиделся. - Говорю что ушли, в туннель ушли.
- Как в туннель?! - удивился я. - Ты же говорил, нет поблизости туннелей. Вертушка эта твоя, мол, не крутится.
- Сейчас не крутится, а днем что дурная маслала. Успокоилась только часам к четырем.
Олесь как бы между прочим глянул на свои часы. "Командирские". Почти такие же, как и мои. Только у меня на циферблате изображен танк, а у него эмблема ВДВ. Как будто он и впрямь очутился в Одинцово, спустившись прямо с небес.
- Больше ничего сказать не можешь? - поинтересовался Леший.
- Больше ничего, - покачал головой белорус. - Место надо бы поглядеть, то самое, где зверье проходило. Место оно о многом может рассказать.
- Ничего интересного. Я его прекрасно помню... - по моему лицу пробежала едва заметная волна гнева, - и вовек не забуду.
- Как знать, как знать, - заговорщицки протянул лесник. - Вы, ребята в погонах, частенько глядите... вроде как и во все глаза глядите, да только нихрена не видите.
Загребельный на это ничего не ответил, только с раздражением хмыкнул. Я же... Я был наслышан о чудесах наблюдательности и изобретательности, которые творили следопыты из лесничеств, поэтому не стал лезть в бутылку. Ответил, учитывая всю неопределенность момента:
- Ладно, сейчас ночь и предпринять мы все равно ничего не сможем. А утром посмотрим. Утром уж точно что-либо прояснится.
Пожелав Одноглазому легкого дежурства, мы ушли. Как ни занимателен был весь этот разговор, но все же судьба жителей Одинцово, а стало быть и наша собственная, решалась совсем не здесь. Ну, а такие вещи я обычно не доверяю другим и тем более не пускаю на самотек.
Глава 8
Как и ожидалось, провожатый потащил нас к тому самому трехэтажному особнячку, в котором оборудовал свою резиденцию главный Одинцовец. Еще издалека я заметил, что в окнах второго этажа горит свет. Это был совсем не яркий желтый свет электрических лампочек. Мощность дизельгенератора не позволял транжирить электроэнергию налево и направо, поэтому она шла только лишь для нужд мастерских, убежища и святое дело - периметра. Так что всем остальным любителям полночных посиделок, включая естественно и руководство, приходилось пользоваться древними как мир керосиновыми лампами и самодельными масляными коптилками.
По силуэтам то и дело мелькавшим за крест-накрест заклеенными оконными стеклами становилось понятным, что Томас в кабинете не один. Скорее всего, у него сегодня соберется много народу. Цвет одинцовского общества будет решать как быть дальше. Самые нетерпеливые или те, кому сейчас особо нечем заняться, типа мичуринца Дягилева, уже наверняка там. Разминаются, так сказать, перед битвой умов. Пусть разминаются. Чувствую дебаты сегодня предстоят долгие и жаркие. Хотя я где-то слышал или читал, что верным как правило оказывается то решение, которое рождается в первые пять минут спора. Все остальное это просто болтовня, переливание из пустого в порожнее. А впрочем, кажется, насчет первых пяти минут это говорилось о западных спорщиках или может японских. Мозги отечественной сборки могут функционировать совсем по-иному.
Я подумал об этом и понял, что к чему-то клоню. Ах да, конечно, не обязательно приходить к самому началу. Все равно пока народ настроится, да раскочегарится... пройдет как минимум полчаса. Плюс пятнадцать минут, которые еще остаются до назначенного часа. Вместе получается сорок пять минут. Целый школьный урок. Потерянное зря время. Потерянное для всех, но не для меня. Я окажусь мудрее, так как знаю куда его потратить.
Не доходя до штаба метров двадцать, я остановился и придержал посыльного:
- Стой, сынок.
Тот послушно остановился.
- Ты всех уже оповестил? Я имею в виду тех, кого пригласили на собрание.
- Почти, - парень был горд своей расторопностью. - Только Кальцев остался, но он тут неподалеку. Кликнешь, так через пять минут будет.
- Вот и ступай, позови его. А у меня еще одно небольшое дельце осталось. Выполню его и сразу приду. Дорогу я знаю.
- Ладно, - пожал плечами посыльный. - Я вам сообщение передал, значит, дело свое сделал.
- Это точно. Спасибо за службу. - Я похлопал юношу по плечу, одновременно подталкивая его вперед. - Ну, давай, шуруй.
Когда посыльный отошел шагов так на десять, стоявший рядом Загребельный поинтересовался:
- А мне-то что делать? Не здесь же торчать, ждать, когда ты нагуляешься.
- Хочешь, пошли со мной, - предложил я.
Мне, естественно, совсем не требовалась компания, только вот я сам сорвал Лешего с дежурства и теперь вроде как за него отвечаю, или вернее он как бы стал моим напарником.
- А куда мы?
Андрюха сказал "мы", тем самым давая понять, что принял мое предложение.
- В санчасть. Я тут одного человека с того света вытянул. Хочу проверить как она... - я замялся и поправился, - как он.
- Она? - Леший все же расслышал. - Ты о той девчонке, что у тебя в БТРе валялась без чувств.
- Угадал, - я кивнул и двинулся по тропинке к убежищу. Леший зашагал вслед за мной.
* * *
Санчасть располагалась в здании четырнадцатиэтажки, по балконы второго этажа утопленной в глубины рукотворного холма. Чтобы попасть туда, пришлось прошагать половину убежища, его узкие, большую часть суток темные коридоры. Слава богу, сейчас в них горел свет. Лампочки висели через каждые пятнадцать шагов, а нанесенная на стену жирная красная линия служила той путеводной нитью, которая связывала вход в убежище и медицинский блок. Очень разумно. Даже человек, впервые попавший сюда, мог сразу найти дорогу, а значит получить помощь, доставить раненого или обзавестись медикаментами.
Потратив всего минут десять, мы с Лешим оказались перед обшарпанной, но довольно мощной деревянной дверью, на которой красовался любовно выведенный красный крест, а ниже под трафаретку набито слово "Санчасть". Вокруг было необычайно тихо. Возможно именно эта тишина вернула меня к реальности и напомнила, что сейчас ночь. Кто знает, может раненые, включая Лизу, уже спят, и наш визит им... вернее ей, совсем не пойдет на пользу. Однако желание повидаться с девушкой становилось все сильнее и сильнее. Я должен был выяснить ее состояние. Сейчас. Немедленно!
Что со мной происходило? Непонятно. Может хотелось заступиться за самого себя на суде своей же собственной совести? Ведь жизнь Лизы это аргумент, весомый аргумент, который можно предъявить, когда другой бесстрастный, рассудительный и беспощадный Максим Ветров спросит: "А что сталось с майором Нестеровым? Почему ты, сволочь такая, оставил его тяжелораненого умирать в руинах на окраине города?". А впрочем нет... не то. Сюда я притащился совсем не из желания обелить себя и замолить грехи. Я сделал это просто потому, что хотел увидеть Лизу, узнать, что ей лучше, что она поправляется. Эта милая, нежная девочка...
- Мы долго будем торчать перед закрытой дверью? - вдруг прорычал у меня над ухом Леший. - Входим что ли?
- Ага, - Я мысленно поблагодарил Загребельного за то, что он помог мне побороть нерешительность. - Входим!
Взявшись за ручку, я резко распахнул дверь. В нос тут же ударил сладковатый запах крови, перемешанный с горечью хлорки и медикаментов. Санчасть вовсе не выглядела погруженной в сон. Свет горел повсюду, только разной интенсивности. В прихожей, где мы сейчас и стояли, это была лампочка сороковатка, ну а там, дальше, в комнатах... то есть в палатах, бывших когда-то жилыми комнатами, в них пылали ни как не меньше соток. Особенно ярко светилось первое, самое ближнее к выходу помещение.
Именно из него и выглянула молодая женщина в белой косынке и, язык не поворачивался сказать, белом медицинском халате. Бросив на нас быстрый взгляд, она облегченно вздохнула:
- Фух, а я то думала, что новых раненых принесли. - После этого своеобразного приветствия женщина повернула лицо внутрь помещения и сказала кому-то невидимому: - Доктор, это какие-то военные. Целые и вроде как невредимые.
Женщина потеряла к нам всякий интерес и тут же юркнула назад. Судя по ее "доктор", я понял, что перед нами медсестра, а врач внутри и, должно быть, чем-то занят, раз сам не сподобился подойти к двери. Ну, что ж, раз так, то подойдем мы.
Я кивнул Лешему и двинулся вперед. До двери, из которой выглядывала женщина, было всего шагов пять. Оно и понятно, мы же ни в каком-нибудь там госпитале, мы в обычной жилой квартире. Небольшие, плохо вентилируемые помещения с великолепной акустикой. Именно благодаря ей я и начал догадываться какое зрелище ждет нас внутри. Негромкие голоса, приглушенный стон, бряцание инструментов. Операционная. Конечно, операционная.
Только я об этом подумал, как навстречу выскочил взлохмаченный мужик в забрызганном кровью халате и большим эмалированным ведром в руке. Он не ожидал обнаружить нас так близко, поэтому отшатнулся назад, словно от нечистой силы.
- Виктор Ильич, ты ведро то чем-нибудь прикрой, - послышался голос из операционной. - Нечего лишний раз народ пугать.
Когда людям что-либо запрещают, те подсознательно стараются это сделать. Обычное дело. Вот и сейчас врач, а то, что голос говорившего принадлежал именно врачу, не было ни малейшего сомнения, так вот, врач как бы предостерегал, запрещал постороннему глазу пялиться в ведро. И, конечно же, я и Леший тут же дружно сунули туда свои любопытные носы. Надо сказать, зря мы это сделали. Не знаю как Андрюха, но лично я об этом очень даже пожалел. Вид ампутированных человеческих конечностей, плавающих в кровавой подливе, заставит содрогнуться кого угодно, даже бывалого солдата, за время войны повидавшего многое, очень многое.
С трудом проглотив тошнотворный комок, который подкатил к горлу, я оторвал взгляд от ведра, попытался сосредоточиться на лице того самого Виктора Ильича. Мужичонка виновато пожал плечами, постарался спрятать ведро за спину и суетливо затрещал:
- Вам доктора, наверное? Доктор там. Он скоро освободится. А мне бы пройти. Мне вынести надо, прибраться, а то работы у нас было море. Только-только закончили.
Тараторя свою скороговорку, санитар начал бочком-бочком просачиваться мимо нас.
- Понятное дело, - мы с Лешим посторонились.
- Спасибочки вам огромное, - пискнул мужичонка, накрыл свое ведро валявшейся у входа тряпкой и беззвучно выскользнул за дверь.
Мы проводили его взглядами и переглянулись. Там, с наружи, все это выглядело совершенно по-другому. Страдания, кровь, смерть, они являлись лишь крошечной частичкой бешенного, сумасшедшего водоворота, именуемого боем. Там нет времени думать о себе и чувствовать боль. Там ты винтик огромной военной машины, и в то же время сверхсущество, которому даровано право миловать или карать. Это все там, наверху. Ну, а здесь, в этих затхлых крысиных норах... здесь ты уже никто, ты просто кусок мяса, твоего мнения никто и никогда не спросит. Здесь полноправно правит бог в белом, измазанном кровью халате.
Бог как раз заканчивал зашивать разорванную руку какого-то мужика. Когда я сунул голову внутрь операционной, он поглядел на меня и бросил:
- Вы ко мне? Подождите немного. Я уже заканчиваю. - Затем врач указал взглядом вглубь своих владений. - Дальше еще помещения. Пройдите. Нечего тут торчать.
Я прекрасно помнил, что времени у нас в обрез, да и притопали мы сюда совсем не для задушевной беседы со светилом местной медицины. Именно поэтому не двинулся с места.
- Снайпера нашего ищем, Лизу Орлову. Как она? Повидать бы.
- А-а-а... - многозначительно протянул доктор. - Вот вы к кому. - В его голосе послышалось облегчение человека, у которого наконец-то появится возможность отдохнуть. - Оживает потихоньку. Там... дверь направо, комната номер пять.
- Спасибо, - я благодарно кивнул и, не желая больше надоедать врачу, двинулся вглубь его владений.
Комната номер пять отыскалась довольно быстро. Она оказалась во второй, соседней квартире, в которую мы попали через аккуратно пробитый, укрепленный куском толстого швеллера пролом в стене. В отличие от первой квартиры, все комнаты здесь сохранили свои двери. И это был явный признак того, что внутри находились люди.
Сколько больных может уместиться в одной жилой комнате обычной российской квартиры? Человек пять-шесть, не больше. В палате номер пять их оказалось двенадцать. Люди лежали на полу сплошным живым ковром, и ковер этот был густо измаран красно-бурыми пятнами. Бинты, одежда, матрацы, лица, все помечено кровью.
- Да уж, "веселая" сегодня вышла прогулка, - прошипел у меня за спиной Леший.
Я не ответил. Чего попусту толочь воду в ступе. Мы ведь уже знали, что потери не шуточные. Ранеными и убитыми до двухсот человек. Просто цифры, они скупы и бездушны. А всю реальность, будь она проклята, начинаешь осознавать только напрямую прикоснувшись к боли и страданиям людей.
В углу палаты горела одна маленькая лампочка на которой красовался самопальный абажур, сделанный из куска фольги. Без света раненых оставлять никак нельзя, и тусклый ночник тут как раз то, что надо. Горит себе в уголке, и спать никому не мешает. Правда, в палате никто не спал. Боль от совсем еще свежих ран, горечь потерь, страх не давали людям покоя. Те ворочались. Кто-то стонал. Одна из женщин тихо плакала. Несколько мужиков наперебой крыли по матери то дерьмовое начальство, которое сдуру надумало покинуть такое безопасное и надежное убежище как одинцовская крепость.
Положа руку на сердце, я ожидал увидеть и услышать что-либо подобное, а поэтому подобающим образом настроился. У меня сейчас не было времени утешать страждущих и собачиться с недовольными. Я пришел сюда только для того, чтобы увидеть Лизу.
Девушка лежала недалеко от входа. Она оказалась единственным человеком в комнате, на котором не было бинтов, и это как-то сразу успокаивало. Как говорится, все познается в сравнении. А если сравнивать Лизу со всеми остальными израненными и окровавленными пациентами, та казалась почти здоровой. Почти... вот то-то и оно, что почти. Когда я нагнулся над девушкой, то увидел, что лицо у нее неестественно бледное, а вокруг закрытых глаз синие круги, что дышит она часто и по большей части ртом. Я протянул руку и коснулся ее лба. Холодный и влажный. От этого прикосновения Лиза вздрогнула и открыла глаза.
- Максим, - прошептала она.
Лиза назвала меня просто по имени, без отчества, и, черт побери, мне это было приятно.
- Привет, малышка. Ну, как ты? - я не убрал руку, а наоборот продлил движение и погладил ее по голове, ласково так погладил, словно маленького ребенка.
- Лучше уже, только слабость и тошнит постоянно, - созналась моя подопечная.
- Ты уж держись, постарайся, - почти приказал я. - Доктор говорит, что все будет хорошо, ты идешь на поправку.
- Мне сказали, что это ты меня спас, вытащил, - Лиза пристально поглядела мне в глаза. - А другие? Наши ребята, что были там, в подвале? Их ведь здесь нет.
- Им уже не нужен врач, - я понял, что ответ мой прозвучал пространно и неоднозначно, поэтому уточнил: - Они погибли. Все погибли. В подвале был газ.
- Откуда? - удивленно прошептала Лиза. - Откуда он там взялся?
- Не знаю.
Я не стал нагружать девушку своими мыслями, подозрениями и предположениями. Она еще слишком слаба, чтобы думать обо всем этом. Потом. Оклемается чуток, потом и поговорим.
- Максим, - Лиза прервала мое короткое раздумье. - А винтовка моя где?
- Винтовка? - я пожал плечами. - Наверное, осталась в подвале.
- Жаль. Хорошая была винтовка.
- Не беда, другую достанем, - пообещал я.
- А нельзя эту отыскать? - в голосе Лизы послышалась мольба. - Мне ее отец подарил.
- Посмотрим, - соврал я. Лизе пока незачем знать, что весь этот проклятый магазин теперь покоится под тоннами кирпича и бетона. Пусть надеется. Надежда она всегда помогает, пусть даже и такая незатейливая, как просто вернуть подарок отца.
Мой разговор с Лизой прервало оживление, возникшее у входной двери, там, где стоял ожидающий меня Загребельный. Я оглянулся и увидел того самого санитара, Виктора Ильича, кажется. Он уже успел сменить свой окровавленный медицинский халат на другой, чистый, и теперь напоминал маленького толстенького снеговика. В руках санитар держал глубокую пластиковую коробку размером с небольшой поднос. По тому, как он ее держал, становилось понятным, что коробка далеко не пуста.
- Товарищи раненые, пора принимать лекарства, - громко объявил медик. - А посетителей попрошу пока выйти. Тут и так не протолкнешься.
Санитар стоял рядом с Лешим, и от этого получилось, что приказ выметаться вон в первую очередь адресовался именно моему приятелю.
- Да мы сейчас и так уходим, - пробурчал подполковник. - Пора нам.
Это "пора" услышала и Лиза. Она метнула на меня умоляющий взгляд. От него аж на душе защемило.
- Завтра увидимся. Обязательно увидимся, - пообещал я. - А сейчас нам действительно надо идти. Мы ведь только на секунду забежали.
Я взял слабую влажную ладонь девушки в свои руки и легонько сжал. Ничего особенного, обычное дружеское рукопожатие, только почему-то оно у меня получилось долгое. И я даже не понял почему. То ли Лиза держала меня, то ли я ее, а может мы оба крепко вцепились друг в друга, стараясь как можно на дольше продлить этот миг.
- А для вашей подруги атропинчик, - санитар как-то незаметно просочился к Лизиному тюфяку и теперь стоял над нами, поигрывая наполненным шприцом. - А ну, девонька, задирай рубашку.
Лично мне брат милосердия ничего не сказал, только весьма красноречиво взглянул.
- Уходим, уходим, - я поднялся на ноги и позволил ему занять мое место. - До завтра. - На прощание я еще раз взглянул Лизе в глаза и как можно задорней подмигнул.
Как только дверь палаты закрылась за нашими спинами, Загребельный поинтересовался:
- Твоя девчонка?
- Моя.
Я солгал не задумываясь ни на секунду. То ли потому, что так короче и легче все объяснить, а может просто испугался, что Леший сам начнет подбивать к Лизе клинья. Он ведь как-никак лет на пять меня моложе. Однако зря я беспокоился. Дамский пол, похоже, сейчас совсем не интересовал моего приятеля. Куда больше того занимало нечто другое:
- А стряслось-то с ней что? Почему атропин колят?
- Странная история.
Мы шагали по узким коридорам санчасти, я впереди, Леший сзади. Чтобы он меня лучше слышал, приходилось то и дело оглядываться и выстреливать короткую фразу.
- Их разведгруппа обнаружила продовольственный склад, в подвале, под руинами одного из домов. Когда я подъехал, там уже были одни двухсотые. Уцелели только те, кто стоял снаружи на часах.
- А как же она?
- Она тоже в охранении была. За пять минут до меня в подвал спустилась. Едва вытащить успел. Вот такой цирк-зоопарк получился.
- Любопытно, - протянул Леший, и я понял, что он себе что-то там шифрует. Видать проскальзывала кое-какая информация.
Спросить я ничего не успел. Из-за очередного поворота прямо на нас выскочил доктор. Как и санитар, он уже успел переодеться, лицо его больше не скрывала марлевая повязка. Что осталось неизменным, так это плотно сидящая на голове самодельная белая бандана да поблескивающие на носу большие очки в роговой оправе.
- Ну что, проведали? - врач по-приятельски улыбнулся. Видать по нашим лицам, оружию и снаряжению сразу смекнул, что перед ним совсем не пешки, а фигуры, равные ему по значимости и рангу.
- Проведали, - я кивнул и постарался, чтобы медик не проскользнул мимо нас. - Как состояние Орловой? Что скажете, доктор?
Врач притормозил, понимая, что от беседы не отвертеться, поправил очки и довольно уверенно ответил:
- Организм молодой, крепкий, так что все будет нормально. Хорошо, что мы с самого начала знали тип отравляющего вещества. Тот парнишка, что вместе с младшим сержантом ее принес... Он-то и рассказал. А то ведь знаете... - доктор горько вздохнул. - В той круговерти... Раненых было человек сорок. А я один. Мог ведь и не разобраться. - Врач виновато потупил взгляд и добавил: - Да, скорее всего, и не разобрался бы. Я ведь хирург, а не военный токсиколог. А кроме того кому в голову могло прийти, что сейчас откуда-то всплывет нервнопаралитический газ.
- Нервнопаралитический? - с интересом переспросил Леший.
- Ну да, - подтвердил врач. - Какой точно не знаю, но симптомы все, как говорится, налицо. Я в справочнике проверял. Выделения из носа, помутнение зрения, затрудненное дыхание, усиленное потоотделение, тошнота, судороги.
- А это точно газ? - продолжал допытываться Загребельный. - Может, она эту гадость проглотила? - Тут подполковник перевел взгляд на меня. - Макс, ты не видел, они там случаем ничего не ели?
- Газ это, - я уверенно кивнул. - Точно газ. Сам надышался. Не окажись под рукой противогаза, можно было ставить богу свечку. Вот такой цирк-зоопарк, дружище.
- Странно, - задумчиво протянул Леший.
- Что тебе странно?
Подполковник почесал затылок и признался:
- Да понимаешь ли, было уже несколько случаев... Кентавры, тварюки эти хитрющие, удумали отравлять продукты. Сцапают кого-то из наших, сожрут, а если у человека рюкзак был, а в нем еда без упаковки, то они ее всю в отраву превратят. Знают, сволочи, что у нас продовольствия в обрез и некоторые из особо изголодавшихся не побрезгуют и такой добычей. - Дойдя до этого места, Загребельный скривился от не очень приятных воспоминаний. - Видал я одного такого бедолагу. Симптомы точь в точь как вы, доктор, описываете. И сопли, и блевотина, и паралич. Он прямо у нас на руках умер, не донесли до лагеря.
Леший еще не закончил свой рассказ, а на меня как ушат холодной воды выплеснули. И прозрел я от этого вмиг. Холера меня забери, думаю - макароны! Разведчики ведь варили макароны! Нашли кастрюлю, слили туда воду из фляжек, сыпанули с килограмм сухого деликатеса и поставили на огонь. Как только вода стала нагреваться, как только пошел пар... Пар! Господи милостивый, это же пар, испарения той ядовитой дряни, которой наши враги измазали мешки с сыпучкой. Вот почему в магазине не было продуктов в герметичной таре. Эти многолапые уроды все их выгребли. Чтобы, значит, наверняка, чтобы мы жрали только ту приманку, которую они для нас оставили. Подбросили ее как яд для мышей или тараканов. Вот сволочи! Вот гниды! А потом они бы пришли и преспокойно взяли свою добычу, свое мясо, меня, Лизу, Нестерова, Пашку. Я захрипел, зарычал, затрясся от гнева и злобы.
- Ты чего? - Леший с доктором смотрели на меня выпученными от удивления глазами.
- Я знаю. Я все понял, - выдохнул я в ответ.
- Что понял?
- Понял, откуда взялся газ.
- Ну, и откуда? - лицо Лешего выражало сосредоточенность и неподдельный интерес.
- Это испарения той самой дряни, о которой ты говорил.
Тут я более или менее подробно изложил свою версию всего происшедшего сегодня днем. Даже не забыл упомянуть о шоколадке, пропитанной радиацией. Пока я говорил, оба моих собеседника стояли молча. По всей видимости, каждый из них пропускал мой рассказ через фильтр собственных знаний, догадок и подозрений.