А что так? Чегой-то ты решил нас покинуть.
Знаешь, что-то мне подсказывает, что у Рейха наступают иные времена. Воевать больше не с кем, да и я ещё пожить хочу, а добровольцев у Канцлера будет, хоть отбавляй. Вот прям чувствую это.
Тебя кто-то ждёт в Милане? аккуратно спросил Данте, улыбнувшись и смягчив голос.
Да. У меня остался там старый отец держит маленькую книжную лавку. И с выражением тепла в глазах, неописуемой радости, затянул момент Вергилий. Мари. Она с меня взяла клятву, что я вернусь с этой войны.
Скажи Вергилий, ты же уже с нами около года гоняешь вражину?
Да, в славных сражениях объединения Империи мне поучаствовать не удалось. Вы ведь пять лет тому назад хлопнули ядерной бомбой Союз и накрыли Балканы.
Верг, я помню, что когда мы сошлись с Турецким Султанатом за Константинополь и острова, тебя ещё не было, а во время зачистки северной Африки, Данте задумался, приложив ладонь к подбородку. Старой Кирены, вроде, ты шёл со мной в первой роте.
Всё так, капитан. В Милане был призван и тут же отправлен к вам в орден по специальному запросу о новобранцах.
Ты ведь этого служил, Данте взял флягу и резким движением отпил из неё. Не упомню только где.
Да. Тринадцатый мотострелковый полк «Налётчик». После него я устроился в полицию.
Зачем ты к нам вообще пошёл? вопросил Яго, подтягивая флягуСидел бы себе в Милане, помогал отцу да жил бы со своей Мари не, я не осуждаю, просто диву даюсь, зачем ты полез на самый рожон.
У нас в полиции были учения по результатам, которых мне предложили перевестись в ваш орден и я согласился.
Ты еле-еле перескочил через четверть века своей жизни. Зачем тебе это? после вопроса Яго передал флягу Данте.
Знаешь Яго, сколько бы ты не поносил Канцлера, но он действительно великий человек. До него Милан был помойкой в руках Лиги Севера, и тамошняя армия ничем от банды не отличалась, но после его прихода всё изменилось. Я всегда мечтал достойно послужить своей стране, у меня отец сам был военный.
Ох, чую я не только в патриотизме дело, грубовато сказал Яго. Что-то ты не договариваешь.
У тебя проницательный ум, Яго. что греха таить тут хорошо платят.
Ради Мари? тут же, скоротечно и чутко предположил Данте. Ты копишь деньги для неё?
Да. Точнее для нас. Мы ещё не семья хочется после службы хорошо свадьбу отпраздновать
Ладно. С этим малым всё ясно, Яго на секунду умолк, чтобы приложиться к фляге. А ты сам, брат, куда хочешь податься, когда всё закончится? Вернёшься к Сериль и Марте?
Данте взял флягу из рук брата и немного отпил.
Да. Я как наш Вергилиймне тоже пора отдать рапорт и уйти со службы. Меня ждёт жена и дочь. Я пятнадцать лет отдал Империи на службе, а Рейх? Так он теперь в безопасности не думаю, что найдётся сумасшедший, кто на него нападёт.
Ага, и нет такого идиота, который бы восстал против власти Канцлера.
После слов Вергилий лёгкий смех прокатился по столовой. Никто не может поверить, что Рейх расколется, а сама мысль о мятеже кажется абсурдной. Как может восстать народ, который был избавлен от ужасов кризиса, которому принесли прогресс и процветание? Сама мысль о восстании кажется сумбурной и смешной, до нельзя невозможной.
Что ж, ты нас покидаешь, брат. Это я один теперь буду за вас двоих пахать, что ли? Значит, пока вы будите в отцов играть, да на работу по утрам ходить, я с автоматом на передовой плясать по траншеям буду?
И ты давай с нами, ретиво предлагает Вергилий. Найдёшь себе подругу.
А кто вас защищать будет? Данте и ротавот вся моя семья.
Данте повернулся направо, и его сердце слабо кольнуло от того, что они забыли про одного из своих товарищей, который глубоко погрузился в собственные размышления и кажется, выпал из их разговора.
Андронник! Андронник, как же мы могли про тебя забыть может ты нам поведаешь, что-нибудь? Что будешь делать после войны?
Я механизм военной машины Империи и нет у меня иной цели, чем служение, дал холодный ответ Примас-искупитель. И я продолжу служить Канцлеру до тех пор, пока не функции моего организма не исчерпают себя или он не скажет, что моя служба окончена.
Кстати, сколько я тебя знаю, ты ничего не рассказываешь нам про себя, сказал Вергилий.
Это бесполезно, кинул Данте. За пятнадцать лет службы, он ни разу не рассказал о себе.
Моя жизнь не есть самая величайшая история, когда-либо рассказанная, чтобы её повествовать, сказал Андронник, указав холодными металлическими пальцами на книгу, которая покоится на поясе Данте и золотыми буквами на её обложке отлита надпись «Novum Testamentum». А посему, пускай она останется со мной.
Ох, сколько же тайн! возмутился Данте. То Комаров говорил, что не хочет ничего говорить, то ты пятнадцать лет держишь всё в тайне. Такое ощущение, что вы все совершили нечто страшное.
Нет. Она просто не интересная, снова хладно отвечает Андронник.
Ну, хоть можешь дать какое-то наставление от прошлой жизни, попросил Валерон.
И после эти слов Андронник взглянул на левый безымянный палец, где на «живом» металле покоится матовый осколок прошлого, впившийся в душу на долгие лета.
Не потеряй то, что действительно дорого и я говорю не про Рейх. Таковы были последние слова Андронника перед тем, как он накинул ткань на ладонь и вышел прочь.
Глава 2. Поветрие непокорности
Глава 2. Поветрие непокорности
Утро следующего дня. Великий Коринф.
Уже давно рассвело и город, огромный конгломерат мегаполисов, освещён тусклым солнцем, скрывшимся за неплотной пеленой серой облачной вуали. Огромные небоскрёбы, «царапающие» верхушками небесную твердь и лачуги с трущобами в пригородевсе они под мрачным светом унылой вуали.
Невообразимо огромный град, раскинувшийся на месте былого Коринфа и расположившийся на север и юг, поглотив более мелкие городки, местом сосредоточения власти и силы Империи на Балканах, вобрав в себя и Лутраки. Это выражается в исполинских административных зданиях, величественных нетронутых небоскрёбах на севере, частично сохранённой историчности на юге, огромной армии и множества статуй, что в камне и бронзе увековечили память героев и святых, которых чтит Рейх. В сердце города, на месте, где некогда был пролив, соединяющий два залива, теперь монументальное строение, целый дворцовый комплекс и ансамбль красивейших строений в неоготическом стиле, устремлённых пиковыми башнями к небесам. Именно там сосредоточена вся власть императора, им отображено вся могущество и сила Рейха и показана милость Канцлера.
Однако небольшой семье, живущей в двухэтажном бело-кирпичном доме, близко к южной окраине города, нет дела до того, как и чем выложена неоспоримая слава правителя страны.
Сейчас-сейчас, подожди пару секунд, сказала женщина, продолжая копошиться в небольшом ящичке комода, что-то ища.
В прихожей, вытянутой в форме трёхметрового коридора, стоят двоедевочка, лет семи и её мать. Стены, обклеены приятными обоями цвета сухого лаврового листа, слабо освещены слабо светящей диодной лампы под потолком. Чёрный, подстриженный под каре, волос женщины аккуратно обрамлял её утончённый аристократичный мраморно-бледный лик. На женщине чёрная кожаная короткая куртка, подчеркнувшая стройность девушки, поверх тканевого платья цвета угля.
Мама!
На девочку, стоящую у железной двери, устремился тёплый взгляд выразительных светло-голубых глаз, подчёркнутых тушью, а рельефные губы растянулись в улыбке, и последовала бархатная приятная речь:
Да, Марта.
Девочка с длинным чёрным волосом, одетая в чёрную школьную форму, с округлыми очертаниями лица, пухлыми губами и ясными изумрудными глазами, звонким голосом вопрошает:
Что ты ищешь?
Сейчас-сейчас только найду.
Девушка, перебрав кучу карандашей, ручек и прочей канцелярии нашла небольшой баллончик и, подцепив его утончёнными длинными пальцами, спрятала в кармане.
«Ох, Сериль-Сериль, нужно быть осторожнее»сказала себе женщина.
Каждый выход на улицу в Великом Коринфе это всегда опасность. Сериль помнит, что город, как весь юг Балкан вошёл в состав Империи без войн, без сражений и это не могло отразиться на правопорядке. В остальных регионах, в послевоенное время, всё моментально под контроль брала Имперская Полиция, Инквизиция и Армия Рейха, которые до этого полностью вычищали инакомыслие, а тут все силы, которые выступали против власти Императора, просто смолкли и ушли в подполье, тайно накаляя обстановку.
Мам, я не хочу в Схолу! заявила девочка.
Почему, миля моя?
Там Анастас. Он как узнал, что мой папавоенный, стал обзываться.
Как?
Говорит, что я «выводок тиранов». Говорит, что мой папа забрал у них свободу.
Ничего. Я поговорю с вашим руководителем в классе, чтобы Анастасу сказали, что так нельзя говорить.
«Почему же Империя ничего не делает?»возмутилась в мыслях Сериль, вспоминая, что нападки в Схоле это одна из самых безобидных проявлений ненависти здешнего населения к сторонникам Канцлера, ибо большинство коринфян думают, что у них Рейх отобрал законную свободу.
«И в чём была их долбанная свобода?»вопрошает у себя Сериль, воспоминая, что до этого в Великом Коринфе в парламенте состояло не менее полусотни различных партий и движений, а теперь, согласно «Договору покорности», только одна политическая силаИмперская Монархическая Партия.
«Договор о покорности видимо им само это название покоя не даёт», усмехнулась Сериль, понимая, что это соглашение беспрецедентное для Империи, ибо оно дало широкую автономию региону, от своего парламента до того, что у южных Балкан есть свой Протоканцлер, входящий в Координационный Совет, где собраны все владыки департаментов власти. «И чего им не радоваться этим подаркам? Такого нет ни в одном клочке земли Империи совсем мозги забродили после кризиса».
Мама!
Идём-идём!
Взяв всё необходимое, девушка взяла дочь за руку, открыла полупрозрачной карточкой дверь и та со скрипом отворилась и так же её закрыла.
Доучь! раздался крепкий возглас посреди серого подъезда и Сериль обернулась. На ступенях стоит высокий мужчина в летах, на котором серое пальто, чёрные брюки и округлые туфли. Сериль приятно смотреть на седину коротких волос этого человека, на слабые морщинки и доброту в глазах; из её ладони выскальзывает рука дочери, но она не пытается остановить её.
Дедушка Карлос! радостно закричала Марта. Дедушка!
Ох, внученька, обрадовался мужчина, подняв девчушку на руки.
Осторожнее пап! обеспокоилась Сериль. Вы же на лестнице! Прошу, поставь её обратно.
Хорошо-хорошо, согласился Карлос и опустил внучку на каменную лестницу. Не даёшь мне с внучкой поиграть.
Скоро Данте приедет. Я вам её отдам на выходные там и наиграетесь, улыбнулась девушка. А теперь нам нужно идти.
Сериль ощутила, как её нечто в груди обволок тяжёлый змей волнения, сжимаясь и сдавливая всё. Она знает, что это из-за того, что она уже давно не получала вестей от Данте, а тревога за него каждый раз терзает её душу с непередаваемой силой. Девушка почувствовала покалывание в животе, и как её дыхание сбилось от того, что словно железная ладонь стразах за мужа давит на её грудь. Но она тряхнула слегка головой и попыталась вернуться к ситуации.
Ты
Да, пап, я хочу отвести её в Схолу а затем мне нужно на работу. Сегодня вроде как должны выдать зарплату. Да и со мной всё в порядке. Просто надо выпить седативных.
Давай тогда я её отведу в Схолу, а ты пойдёшь на работу и выпросишь там отпуск. Просто сейчас в городе не слишком спокойно и думаю Марте будет безопасней со мной.
Да, давай. Ох, где мой Данте кто бы меня защитил в этом городе, сказав, девушка потёрла себя за плечи, будто её стало холодно и Сериль действительно касается рука хлада от осознания, что в городе, который готов взорваться мятежами её никто не может и прикрыть и тот единственный сейчас бьётся с врагом далеко отсюда.
Не бойся, мам. Папа скоро вернётся, я чувствую.
Трое вышли из подъезда на улицу. Лёгкий ветер подхватил короткие волосы Сериль, развивая их, а прохлада ветра рассеяла остатки сонности, гнавшие девушку в объятия сна.
Ты передавай Данте, что как только он приедет, мы махнём с ним на рыбалку. Я тут присмотрел одно место на пляже. Там рыба идёт как милая.
Так, сначала мы с ним с ним должны сходить.
Вот ты мужика держишь в ежовых рукавицах. Ты помнишь, как он ради тебя того Кумира покромсал, а ты его
Покр-карамсал, попыталась выговорить слово девочка. Это как?
Дедушка неправильно выразился. Я потом тебе расскажу эту историю, девушка повернулась к Карлосу. Пап, давай поменьше вспоминать о том, что было тогда не самые приятные воспоминания.
Поговорив и обнявшись напоследок, Сериль и Карлос разошлись, когда вышли за пределы здания. Дед повёл внучку налево, через небольшую тропинку между стеной и клумбами с цветами на остановку, а женщина двинулась направо.
«Ох, милый Данте, как же ты там?»вспомнила о муже девушка. Каждый день она с содроганием вспоминает, что сейчас её благоверный на самом краю боевых действий, защищает родину и с честью и доблестью сражается за всех граждан Рейха. Так, по крайней мере, она говорит дочери, чтобы та гордилась отцом и с поднятой головой рассказывала о папе одноклассникам, только всё получается иначе. Это Серильприезжая, тут им выдали квартиру, а большинство родителей в классеэто коренные жители, которым не особо нравится положение дел в Великом Коринфе. А кто-то ещё состоял в крупнейшей партииРеспубликанский Левый Либерально-Демократический Фронт Великого Коринфа, которую Канцлер распустил, и она тихо уползла в тень, посвятив себя делу разжигания ненависти к имперцам.
«Так почему же Империя ничего не делает?»снова рождается немой вопрос и с болью девушка находит ответРейху нечего сюда отправлять. Части Инквизиции и Корпуса Веры растянуты по всей Империи, Гвардия Трибунала только должна через неделю закрепить здесь первые подразделения и единственной существенной силой стали ордена, которые ничего не делают.
Подходя к площади имени Аврелия Августина[1], Сериль смогла разглядеть, что по каменным плитам ступают поборники мятежалюди с плакатами, кричащие и орущие нечто странное и сумбурное. Человек пятнадцать, в разноцветных лохмотьях и драными баннерами, не более того. Девушка смогла разглядеть, что на полугнилых досках и кусках бумаги, на новоимперском намалёвано красными, синими, чёрными и жёлтыми маркерами: «Долой Рейх», «Вставай четной народ за нашу свободу», «Поднимитесь коринфяне, во имя нашей свободы!», «ЯМЫкоринфяне!»
Множество людей с сокрытым сожалением относятся к этим людям, облачённых в нищие одежды мятежа. Сериль видит по глазам проходящих, что они рады бы поддержать митингующий люд, но бояться полиции и немногочисленных инквизиторов.
Сериль не стала смотреть на это безобразие, понимая, что скоро этих мятежников заберут в участок, где скорее дело передадут в суд и отправят их в колонию. Но всё равно это не даёт спокойствия и Сериль чувствует, что некое напряжение повисло в воздухе, кажется, словно город вот-вот готов взорваться от мятежных настроений.
Минуя площадь, женщина вышла на небольшую улицу, образованную между двух линий высотных зданий и ведущую на прямо в какой-то парк, чьи зелёные образы манят через прохладный переход.
Подайте бедному нищему, пристал тут же к девушке старый оборванец в лохмотьях.
Ты не для себя берёшь, Сериль потянулась к карману, одновременно смотря на нашивку синего цвета, украсившую плечо полудырявой сине-джинсовой куртки. Ты сторонник бывшей партии.
И чё? Ты хоть знаешь, что мы стоим за великое дело.
Видела я таких, фыркнула Сериль, вспоминая детство, проведённое в Пиренейской Теократии, и толпы фанатиков, которые ради «свободы от испанской диктатуры» готовы были рвать и метать. Вы на всё пойдёте ради мнимой свободы.
Мнимой!? Мнимой!? разъярённо стал вопрошать нищий, почёсывая себя за чумазую грубо стриженую бороду грязной рукой. Почему я не могу молиться своим богам? Почему я не могу заказать себе наркоты, сколько хочу? Почему я не могу вызвать себе кхм девок? Почему вдруг это стало преступлением!?
Вот она ваша свобода, усмехнулась Сериль. Наркотики, интим и язычество не слишком впечатляет.
У нас был свой парламент, а не кучка марионеток на подачках у Канцлера! У нас был свой либеральной президент и независимый суд! нищий опустил голову вниз, скорбно покачивая и приговаривая. Всё это похерил твой Канцлер. Он отобрал у нас нашу свободу.
Вспомните, как вы жили? Сериль ускорила шаг, пытаясь как можно скорее миновать переулок, стуча каблуками невысоких туфель по асфальту.