Итак, что мы имеем начал Константинов.
Большую и разнообразную коллекцию ложных показаний, хмыкнул Левиев.
И два отказа: Дамира и Яна Грановского. А также полный отказ Лены Мальцевой.
Ну, суд, как всегда не поверит в искренность отказов и будет зачитывать показания, данные под пытками, сказал Петр Михайлович.
Угу! вздохнул Илья Львович. Сто раз проходили! И эти показания переписаны из обвинительного заключения.
Все равно противоречие на противоречии, сказал Левиев.
Если бы еще нас слушал суд!
Не опровергнем, но на смех поднимем. Пресса будет.
Если пустят.
Если бы народ вышел вздохнул Штерн.
Ради таких, как Дамир, у нас народ не выходит, сказал Левиев. У нас выходят только за лидеров. И то не всегда. Если бы выходил за всех, мы бы давно жили в другой стране. За таких, как Дамир, выходит только Лига.
К сожалению, с оружием, заметил Штерн.
Левиев развел руками.
Я их не оправдываю, сказал он. В нашем суде это невозможно.
Ладно, вздохнул Константинов. Я набросал список свидетелей защиты. Сейчас раздам.
И список упал присутствующим на Телеграм.
Олег бегло просмотрел. В списке было человек двадцать. Медынцева не было.
Медынцев сказал он почти одновременно с Левиевым.
И они переглянулись.
А он придет? спросил Константинов. Вызывать они его точно не будут, если только не будут уверены, что он подтвердит ПЗ.
Есть вероятность, что не подтвердит, заметил Петр Михайлович. А прийти убедим, если сами не вызовут.
Константинов посмотрел на Левиева с любопытством. Тот таинственно улыбнулся.
Могут вообще никого не допросить, сказал Левиев.
Могут, вздохнул Константинов. Но будем пытаться.
Если свидетель в суде, и сидит за дверью, не имеют права не допросить, сказал Штерн.
Левиев усмехнулся.
Все-таки у Вас мало опыта работы с политическими, права не имеют, но именно так и делают.
Мы смогли достать список всех исходящих и входящих звонков Дамира, сказал Константинов. Документ официальный, от оператора мобильной связи. Ловите!
На Телеграм упал список. Ни имени Яна Грановского, ни Валерия Рекина, ни Геннадия Дудко, ни Лены и Руслана из Екатеринбурга в его контактах естественно не было. И никаких таинственных псевдонимовтоже. Было несколько телефонов без подписей.
Проверим, сказал Константинов.
А кто этот Дудко, спросил Левиев. Мы о нем ничего не знаем.
У него государственный адвокат, сказал Константинов. На контакт не идет.
Государственный адвокат? Тогда понятно. Возможно парень вообще не понимает во что влип.
Адвокаты перешли к обсуждению совсем уж специальных моментов о том, когда какое ходатайство подавать и какая стадия процесса должна быть раньше, а какая позже, и Олег Николаевич отвлекся на пейзаж за окном.
Дождь кончился, небо очистилось, сквозь разрывы облаков выглянуло солнце и отразилось на свежей, еще салатовой листве тополей за окном. Напротив бизнес-центра, где снимал офис Константинов, располагался зеленый особняк позапрошлого века, красивый, отреставрированный, а вдалеке были видны башни Кремля.
Диктатор все же отстегивал некие крохи со своего барского стола, и город выглядел прилично: отмыт и подкрашен. Но неужели нельзя одновременно? Чтобы и особнячок подкрашен, и плитка отмыта, и невиновных не судили, не держали в тюрьмах и не казнили? Какая связь между жизнью и свободой обычного студента Дамира Рашитова и ухоженностью Москвы? Почему одним надо платить за другое?
Суд начался в начале июня. Альбицкий с Женей смотрели репортаж дома у Андрея в Телеграм-канале «Арестанты».
Видеосъемку, конечно, запретили.
Но не всем. Государственные пропагандистские каналы все благополучно снимали и переписывали в свои базы. Так что программисты Лиги только посмеялись. Видео выкачивалось и тут же сливалось оппозиционным СМИ.
В результате репортажи появлялись в них раньше, чем на госканалах, а, главное, без купюр.
Почему раньше? Ну, потому что пропагандистам надо было успеть все отредактировать и поставить с ног на голову. А это техника не умеет, человек нужен.
Точнее мразь.
Все серваки оппозиции все равно были не в России. А обходить блокировки все мы умеем. Тоже мне преобразование Лапласа!
Великий русский файрвол так и не смогли выстроить за четверть века. Не то, чтобы это было совсем невозможно, но распилить деньги для исполнителей оказалось гораздо приятнее, чем исполнить приказ нацлидера.
Теперь почти на каждой такой встрече присутствовал Кирилл Ивановичтот самый майор, которому Женя неделю назад, со второго раза все-таки сдал экзамен по курсу «Пытки».
Это было ужасно. На первой попытке Женя смог выдержать электрошокер, правда, дважды потеряв сознание. Но сломался на ожогах от сигарет.
Перед «экзаменом» надо было выучить некий шифр, и ни в коем случае его не выдать. Бумажка с шифром у майора была, так что блефовать было бесполезно. На память тоже никто не жаловался. Женя выдал требуемую последовательность букв и цифр после второго бычка, который майор потушил об его плечо. Ну, хоть не после первого!
Незачет, сказал Кирилл Иванович. И это в благожелательной обстановке и в присутствии врача.
В СБ врача не будет?
Нет, конечно. Зачем им лишний свидетель.
Глава 23
Некоторым утешением служило то, что с первого раза этот экзамен не сдавал никто. На «супермаркете» срезалась даже Анка.
«Супермаркет»это полиэтиленовый пакет на голову и нашатырный спирт в пакет, пояснял Кирилл Иванович. Это у них такой юмор. А пытки электричеством знаешь, как называют?
Женя помотал головой.
«Звонок президенту», сказал Кирилл Иванович.
Перед переэкзаменовкой Женя решил, что умрет, но не сдастся.
И сдал.
Это, конечно, все равно игрушечки по сравнению с реальностью, сказал майор. Но кое-что можешь, парень.
Результатом экзамена стало то, что в присутствии майора Женю ощутимо трясло. Альбицкий, конечно, заставил их пожать друг другу руки, но во время рукопожатия трясло особенно.
И вот теперь майор вообще не оставлял Альбицкого одного.
Они пришлют убийц, я же их знаю, пояснял он. Думаю, они уже в пути. Ты, Андрей, гений, но в работе телохранителя не понимаешь ни хрена. Так что я уж лучше посмотрю.
В присутствии Кирилла Ивановича Женя заставлял себя дышать глубже, это немного спасало, но почти не умеряло дрожи в коленях.
Суд в Россиижуткая скукотища. Большую часть времени занимают адвокатские ходатайства, отводы прокурорам и судьям, которые никогда не удовлетворяют, и зачитывание показаний, данных на предварительном следствии. Какая-то интрига появляется только во время допросов свидетелей и, конечно, обвиняемых.
Дело Дамира со товарищи рассматривал военный суд в составе трех профессиональных судей. Потому что дела о терроризме у нас рассматривают военные суды. Убийства прокурора и судьи по нашим законам терроризмом не является, на это есть отдельная статья. Убийство полковника СБтоже, он не политический деятель. Тем более убийство ветерана боевых действий Бричкина. Как терроризм квалифицировали убийство губернатора Артюхова и убийство Анжелики Синепал.
В случае губернатора поспорить было трудно. Да, губернаторконечно, государственный деятель.
Но можно. Ну, какой губернаторполитический деятель в условиях диктатуры? Обычный назначенец. Чиновник, причем рангом ниже министра. Но это выходило за рамки общепринятой концепции, согласно которой в стране была демократия, а губернатор являлся политическим деятелем. Так что в успех этой линии защиты Левиев верил слабо, а Константиновтем более.
Зато была смутная надежда вообще снять с Дамира обвинение в екатеринбургском убийстве, ибо, кроме показаний, данных под пытками, доказательств не было вообще никаких.
Перевести обвинение в убийстве Синепал на 105-ю статью (простое убийство) тоже была некоторая надежда. Смутная, конечно, но попробовать стоило.
Так что весь первый день открытой части процесса был посвящен отводам суду и протестам адвокатов против военного суда вообще и террористической квалификации дела.
Отказали во всем уже к вечеру.
Старенькая норма относительно военных судов, заметил Альбицкий. Точнее реанимированная. Слизана из Российской Империи. Наша обожаемая диктатура во главе с обожаемым нацлидером аккумулирует и из Российской Империи и с Запада только худшее, что там есть. Сдирали бы хоть все подряд, что ли!
Я знаю, что до революции террористов судили военные суды, сказал Женя.
Угу! Знаешь, почему Засулич оправдали?
Террористку?
Вигилантку. Она покушалась на генерала Трепова не за то, что тот был Питерским градоначальником, а за то, что приказал высечь студента-народника, что было незаконно. А потому ее судил гражданский, а не военный суд. И оправдал, поскольку были присяжные. Но у Дамира присяжных не будет. Не рассматривают теперь такие дела суды присяжных.
Знаю, вздохнул Женя.
Со своими «сообщниками» Дамир познакомился в аквариуме для подсудимых на предварительном заседании суда.
Он бы единственным, с кого не сняли наручники.
Левиев, конечно, заявил ходатайство, и судьи даже ходили в совещательную комнату посовещаться на троих, но через пять минут вынесли вердикт: Дамиртеррорист, особо опасен, может причинить вред своим сообщникам, которые с ним в одной стеклянной коробке, и потому наручники не снимать.
Ну, хоть застегнули впереди, а не сзади, хоть присесть можно. Дамир уже привык радоваться каждой мелочи.
Ян Грановский представился. И Дамир даже смог изобразить рукопожатие, несмотря на наручники.
Спасибо, что отказался от показаний, тихо сказал он Яну.
Ян оказался высоким нескладным парнем лет тридцати. Но все-таки обаятельным. Пиарщикон и есть пиарщик.
Двое других товарищей по несчастью отвели глаза.
Рук я вам не пожму, но хоть имена назовите, сказал Дамир.
Валера, проговорил очевидно Валерий Рекин, глядя в пол. Мне обещали двадцать лет, понимаешь?
Чего же тут непонятного! хмыкнул Дамир. А теперь, сколько, десять?
Валера пристроился на дальнем краешке скамьи подсудимых и отвернулся.
Он производит впечатление парня с рабочей окраины: невысокого роста, коренастый, коротко стриженый и без особого интеллекта в глазах.
А вы, значит, Геннадий Дудко? спросил Дамир третьего соседа.
Да, кивнул тот. Гена. Можно на «ты».
Гена казался интеллектуальнее Валеры. Ну, да, работник автосервисаэлита рабочего класса. Наверняка мечтал отрыть свой бизнес.
Он был выше Рекина и ниже Грановского и довольно поджар. Черты лица мелкие, лицо круглое, на нем маленькие глазки все стараются убежать от взгляда Дамира.
А ты, что, Гена? спросил Дамир. Тебе тоже обещали двадцать лет?
Нет. Мне адвокат посоветовал сознаться. Сказал, что все равно ничего не докажем, а так поменьше дадут.
Государственный адвокат, да?
Он кивнул.
Ну, тогда понятно, вздохнул Дамир. Поздравляю, теперь ты сообщник террориста. Двадцать лет, может, и не дадут, но пятнашка обеспечена.
Дамир даже почувствовал укор совести. Ну, что он так на них! Такие же жертвы, как и он сам. Особенно этот Гена, который, видимо, вообще ни в чем не замешен. Взяли первого попавшегося парня из автосервиса, в котором чинил машину прокурор Земельченко. Экономил прокурор. Они же даже не официалы!
Ладно, ребята, сказал он. Каждый несет только ту ношу, которую может поднять.
Дамир отвернулся от товарищей по несчастью и взглянул на судей. Все трое мужики. Ну, военный же суд. Неизвестно хорошо это, плохо или никак. Говорят, и дамы есть, которые гордятся количеством приговоренных к расстрелу. Председатель судебной коллегии Кабанов Георгий Иванович. Ему очень подходит эта фамилия. Крупный, брутальный, с маленькими глазками на круглом лице. Очевидно, бывший военный, но от военной выправки ничего не осталось: слишком жиром заплыл.
Двое других почти не принимают участие в процессе, словно советские народные заседатели из учебника и мемуаров дедушек и бабушек. Но все трое судей в мантиях, и никаких присяжных. Ну, какие присяжные? Терроризм!
Зато прокурор дама. Зовут Бондарь Елена Сергеевна. Женщина лет сорока, пытающаяся выглядеть моложе. Поджарая, накрашенная, на высоких каблуках и в не очень-то длинной форменной юбке. При взгляде на нее живо вспоминается известная поговорка о девушке из Луизианы. Ну, здесь не Луизиана, конечно. Урюпинск или Мухосранск, но все равно не вывести.
Процесс начинается с допроса свидетелей. Интересно, чего они свидетели.
Сначала свидетели обвинения.
Речь идет о Грановском и его кафешной агитации. Сначала по видеосвязи с черным экраном выступает некий засекреченный свидетель с якобы измененным голосом. Этот свидетель все подтверждает.
И больше никто. Выступают коллеги Яна по работе: добрый, ответственный, о политике не говорили.
Зачитывают их показания на следствии, оказывается: говорили. Теперь пожимают плечами: «Не помню», «Не знаю». Впрочем, это формальность: в первом варианте ПЗ Грановского членство в Лиге и агитация в кафе есть. Только об убийстве ни слова.
Ян когда-нибудь интересовался химией? спрашивает Левиев его коллегу.
Нет.
А фармацевтикой?
Нет.
Ботаникой?
Нет.
Ядами?
Судья снимает вопрос, ибо наводящий.
И так с каждым. Только ответы варьируются от «Нет» до «Не знаю».
Допрос хозяина автосервиса, где работал Дудко, пожалуй, поинтереснее.
Хозяин коренаст, полноват, говорит и двигается, как бывший военный. Зовут Игорь Сергеевич.
Геннадий Дудко ремонтировал машину Земельченко? спрашивает Левиев.
Но помню, но можно по чекам проверить. Они есть у следствия.
Какого числа?
Свидетель пожимает плечами.
Не помню.
Прокурор был постоянным клиентом?
Ну, как? Машина хорошая «Лексус», ломается редко. Только шины менял.
Два раза в год?
Не помню точно.
А в том раз, что сломалось?
Не помню. Следователь говорил: тормоза.
Следователь?
Да. О тормозах шла речь. Он говорил, что тормоза вышли из строя. А я не помню.
Прокурор зачитал показания на предварительном следствии, там четко про тормоза и число правильное: накануне убийства прокурора.
Вы тогда помнили число? спросил Петр Михайлович.
Я не запоминаю такие вещи.
А откуда же оно в вашем допросе?
Хозяин мастерской пожал плечами.
То есть вы его не говорили?
Я не помню такого. У нас всю документацию изъяли при обыске. Там были чеки.
Вы пишете в чеках имена клиентов?
Нет, но там есть названия работ. По ним можно посмотреть.
Да, чеки в деле есть, и там даже мелькает ремонт тормозной системы: за две недели до убийства прокурора и через два дня после. Оплата наличными.
Игорь Сергеевич, а сколько можно ездить на неисправных тормозах? поинтересовался Левиев.
Тормоза лучше сразу чинить, сказал свидетель.
А, если специально испортили?
Не знаю, я же не террорист.
Игоря Сергеевича отпустили с миром. Вслед за ним выступал какой-то знакомый Рекина, и говорил исключительно о наркотических закладках.
Валерий Семенович, когда-нибудь интересовался политикой? спросил Левиев, имея в виду Рекина.
Не знаю, пожал плечами свидетель.
К концу дня Дамир почти успокоился. Все свидетели, кроме засекреченного в самом начале говорили либо нейтрально, либо в пользу обвиняемых. Наверное, это и называется: дело разваливается в суде. И это свидетели обвинения! Что же будут говорить свидетели защиты? Дифирамбы петь?
Впечатление портил тот факт, что после всего этого бессмысленного действа придется ехать в ПЦ в душном автозаке на узенькой лавочке и то, что туда он приедет после полуночи и не факт, что удастся поужинать. Сухой паек и бутылку воды дали, но все равно голова начала предательски болеть.
На этот раз за судебным заседанием следили в Телеграм-канале «После дождя». Для сравнения с «Арестантами». Было более интеллектуально, но менее подробно.
Я иногда не понимаю нашего фюрера, сказал Альбицкий. И в этом, наверное, моя слабость. Ну, зачем он делает столько лишних движений? Ну, хочется им воровать, ну и воровали бы дальше. Ну, бухтели бы об этом два с половиной оппозиционных СМИ. И что? Народ насмотрится на их идиотскую пошлую роскошь и пойдет делать революцию? Да ничего он не понимает в своем народе! Не пойдет! Для народаэто правильно и естественно. Господа же! Господа и должны иметь яхты, дворцы, аквадискотеки и золотые ершики для унитаза. А то, что на народные деньги все это безумиетак что? В России всегда воровали, воруют и воровать будут. Не этитак другие!