- Паропровод, - объявил Засс.
Мортенсен кивнул: он не знал, что в точности перед ним, но это больше всего было похоже на скопление ржавых труб, врезанных в другие такие же трубы. Многие из труб были сломаны и разбиты, и были видны лишь их обломки, тянувшиеся вверх.
- Босс, - прошептал Конклин. Он единственный не направил фонарь на ржавый потолок. Мортенсен взглянул на луч его фонаря, и увидел длинные конечности другого огромного ракообразного. Оно сидело на мелководье, широкий раструб его панциря был направлен в потолок. Тело твари ужасно содрогнулось, и из отверстия вырвался кровавый фонтан рвоты. Большая часть отрыгнутой массы украсила потолок, но кое-что попало туда, куда предназначалосьв отверстие одной из сломанных труб. Извергнув последнее, тварь сползла в глубокую воду, скрывшись под поверхностью, трубообразная оконечность панциря служила ей теперь для дыхания вместо шноркеля.
- Майор, - позвал Засс. Он бродил вокруг во мраке, исследуя с фонарем внутренности других труб на потолке. Штурмовики устало подошли к нему и посмотрели вверх.
- Выключите фонари на секунду, - посоветовал адъютант.
- Он с ума сошел?прорычал Конклин.
- Выполняйте, - приказал майор, и подал пример, выключив фонарь.
Трюмный отсек погрузился в свою обычную тьму, и, хотя вокруг было достаточно пространства, Мортенсен не мог отделаться от чувства клаустрофобии, и от того ощущения, что мрак вокруг кишит отвратительными тварями. Потом он увидел причину, по которой Засс просил выключить фонари.
Свет. Крошечные точки тусклого света, просачивавшиеся из вертикальной трубы прямо над ними. Отверстие было достаточно широким, чтобы мог пролезть один человек. Горски прошептала на своем валхалльском диалекте что-то, похожее на благодарственную молитву. Как всегда, Конклин был первым, кто портит настроение.
- Там что-то движется?спросил он. И был правточки света в трубе иногда на мгновение меркли. Похоже, кто-то успел сделать трубу своим домом.
- Сейчас разберемся, - проворчал сержант, угрожающе подняв пистолет.
- Сержант, стоит ли рисковать стрелять так близко к точке входа?спокойным голосом спросила Ведетт. Мордианка привыкла жить в темном мире, и мрак трюмных отсеков был для нее не таким тяжелым испытанием, как для остальных. Она куда реже других солдат спотыкалась и поскальзывалась по пути через это адское болото. Не меньшую ловкость и точность она проявила, предостерегая своего начальника, - Я имею в виду, что мы можем быть прямо под ними. Да?
Разочарование Конклина было очевидным, хотя его лица не было видно в темноте.
- Возможно.
Снова включив фонари, штурмовики начали готовиться к подъему по трубе. Без специального снаряжения, которым они обычно пользовались при выполнении подобного рода задач, им пришлось применять то, что было под рукой. Мортенсен крепко обвязал свой пояс вокруг двух тонких труб, параллельно идущих к потолку. Засунув пистолет и молоток в брюки, он подтянулся на поясе, и поставил ноги на обе трубы, давя ботинками навозные поганки. Подтягивая вверх пояс, скользивший по слизи поганок, майор начал подниматься по трубам, каждой ногой пытаясь найти опору на проржавевшем металле. Остальные штурмовики последовали его примеру, поднимаясь за майором во мрак.
За исключением Прайса, который поскользнулся и залепил в лицо Конклину подошвой, измазанной в дерьме, подъем до широкой трубы прошел без происшествий. Мортенсен молотком-гвоздодером делал вмятины на внутренней поверхности трубы, хрупкий ржавый металл прогибался, обеспечивая штурмовикам опоры для рук и ног. Снова надев пояс, он стал подниматься по трубе к казарменным палубам.
Спустя двадцать минут подъема по трубе, Мортенсен столкнулся с тем препятствием, которое ранее заметил Конклин. Для подъема нужны были обе руки, и майор приказал штурмовикам выключить фонари и подниматься по направлению к свету. Он едва мог разглядеть силуэты тварей, обитающих в трубе, а его бесчувственная кожа не ощущала их омерзительных движений, но чем больше света становилось в трубе по мере подъема, тем сильнее становилось его отвращение. С каждым движением вверх все больше отвратительных членистоногих ползало по стенам трубы и его рукам, вцепляясь недоразвитыми клешнями в его шею и щеки.
Их панцири были мягкими, а клешни еще слабыми, но они вполне могли проколоть кожу или выколоть глаз. Нарастающее отвращение вызвало прилив злости, и Мортенсен врезался своей мускулистой спиной в стену трубы, раздавив панцири нескольких более крупных тварей. Но эта тактика оказалась бесплодной, потому что на их место тут же приползли новые гадины, а полураздавленные твари посыпались на штурмовиков внизу.
Странное поведение огромного ракообразного внизу, пережевывавшего добычу и отрыгивавшего кровавую массу в трубы, стало более понятным. Здесь обитали детеныши чудовища. А теперь мелкие твари явно считали, что Мортенсен и его солдатыих следующее блюдо.
Спустя тридцать метров мучительного пути майор прополз мимо участка обитания тварей, что было уже хорошо. Плохая сторона была в том, что выше труба оказалась более прочной и менее ржавой, и сопротивлялась ударам его молотка. Мортенсен был вынужден растянуться поперек диаметра трубы, упираясь коленями в одну сторону, а лопатками в другую, и, извиваясь, подтягиваться вверх. Это было последнее мучительное испытание их кошмарного пути по днищу авианосца. Руки и ноги горели от напряжения, а впереди были лишь двенадцать точек света. Солдаты «Отряда Искупления» непреклонно поднимались по трубе из кошмара днища к нормальности палуб.
IV
Когда его грязный лоб коснулся чистого металла, оказавшегося сливной решеткой, Мортенсен позволил себе момент безмолвного облегчения. Глядя сквозь решетку, в которую проникали те точки света, дававшие им надежду, он разглядел, что это была казарменная душевая. Майор улыбнулся. Раск и Засс рассчитали путь точно. Насколько можно было разглядеть, в помещении никого не было, что подтверждал тот факт, что сквозь решетку на них не лилась вода.
Выломать решетку гвоздодером не составило труда. Откинув ее в сторону, Мортенсен выбрался из трубы, поскользнувшись на чистом полу душевой. Сделав пару осторожных шагов, он проверил помещение, пока остальные штурмовики выбирались из трубы, глубоко вдыхая чистый воздух казарм.
Оглядев их, Мортенсен бросил взгляд в треснувшее зеркало. Они все выглядели ужасно. Их брюки и мундиры пропитались сточными водами, лица были вымазаны грязью, словно камуфляжем, белыми оставались только глаза. Большинство из них, включая Мортенсена, сохранили свои береты, что выглядело довольно нелепо, учитывая, через что им только что пришлось пройти. Ведетт даже расправила свой берет, едва успев вылезти из трубы и очистив подошвы ботинок. Мортенсен поступил так же: не стоит выдавать свое присутствие грязными следами.
Достав из подсумка на поясе глушитель, Мортенсен прикрутил его к стволу автопистолета. Штурмовики последовали его примеру с целеустремленностью, необычной при их усталости после такого адского пути. Еще раз вдохнув чистого воздуха, «Отряд Искупления» вышел из душевой в раздевалку.
Держа автопистолеты в обеих руках для лучшей стабильности и точности при выстреле, солдаты Мортенсена пробирались между шкафчиками и скамьями, обыскивая проходы между ними на предмет мятежников, прятавшихся в засаде, или, возможно, просто отдыхавших здесь. Фактически Раск не мог бы найти лучшей точки входа: какой гвардеец стал бы заниматься личной гигиеной во время мятежа на борту?
Выйдя в главный коридор, штурмовики, прижимаясь к стенам, быстро, но осторожно продвигались к казармам правого борта. Эхо отдаленных перестрелок слышалось в коридорах, и несколько раз солдаты замирали, прижавшись к стенам, когда Саракота, двигавшийся в авангарде, давал сигнал. У снайпера был исключительный слух, и его предупреждение давало штурмовикам время укрыться, когда разрозненные группы вольскианцев пробегали по перекресткам коридоров, крича, словно безумцы, и радостно стреляя в воздух из лазганов.
Мортенсен не собирался вступать в бой с этими группами: он добрался сюда с таким трудом не для того, чтобы ввязаться в затяжную перестрелку. Кроме траты времени и боеприпасов это означало и ненужное убийство товарищей-гвардейцевчего он был намерен избегать, пока это не станет абсолютно неизбежным. Сейчас ему были нужны не трупы, а информация. В офицерской столовой ему представилась возможность эту информацию заполучить.
Дверь в переборке была открыта, и майор слышал голоса внутри. Вокс-динамик на стене извергал безумные вопли мятежных гвардейцев, криками и стрельбой выражавших свою радость на еще не заглушенном палубном канале, услышать что-то в плане тактической информации было едва ли возможно. Голоса в помещении звучали тише, и иногда прерывались раскатами довольного смеха.
Мортенсен взглянул на Саракоту. Снайпер в ответ показал ему пять пальцев, потом восемь. По голосам он насчитал не больше пяти человек, говоривших в столовой, но трудно было сказать, сколько еще могло присутствовать там и молчать. Подняв руку, Мортенсен начал обратный отсчет.
Фактически там действительно было восемь человек, но когда штурмовики ворвались в столовую, трое из присутствовавших там валялись на столах мертвецки пьяные. Вооруженные пистолетами с глушителями, штурмовики вошли в помещение целеустремленно и профессионально: Саракота влево, Ведетт вправо.
Мастер-сержантсудя по его нашивкам и скобам вокруг искалеченного глазаразвалился на офицерских скамьях, вытянув ноги, и рассказывал о каких-то прошлых героических подвигах собравшимся ульевикам, некоторые из них сжимали в руках лазганы вольскианского образца.
Солдаты были типичными представителями вольскианских Теневых Бригад, в неряшливом обмундировании и стоптанных ботинках, их руки и лица покрыты татуировками и пирсингом, обозначавшими принадлежность к определенной банде и Дому. Они были прирожденными бойцами для войны в городских условиях и обладали природной склонностью к беспощадным убийствам, но на их мировоззрение сильно влияли вопросы принадлежности к различным бандам и Домам мира-улья, что плохо сочеталось с требованием Имперской Гвардии быть верными лишь Богу-Императору и его представителям. Мортенсен, сам будучи уроженцем мира-улья, хорошо понимал эти проблемы. Именно с этим, в частности с привычкой вольскианцев носить пояса, украшения и банданы, обозначавшие их ульевую принадлежность, столь упрямо и неразумно стал бороться комиссар Фоско, как только прибыл на борт «Избавления».
Ветеран-сержант носил такой пояс поверх своей флак-брони, а лазган держал на плечах, закинув руки на ствол и приклад. Гвардейцы передавали друг другу трофейные графины с офицерским амасеком.
Конклин прикрывал дверь, а остальные штурмовики ворвались в столовую, выкрикивая приказы и угрозы мятежникам. Никто из пьяных вольскианцев не попытался поднять оружие, лишь сержант, на покрытом шрамами лице которого веселье сменилось яростью, предпринял некое подобие такой попытки.
Время словно замедлилось: Ведетт, Прайс и Горски направили пистолеты в лицо вооруженным вольскианцам, а Засс и Мингелла держали под прицелом казалось бы мертвецки пьяных на столах. Саракота навел пистолет на вольскианского сержанта, а в центре этого вторжения демонстративно стоял Мортенсен, опустив автопистолет.
Когда угрозы утихли, и вольскианский сержант с яростью воззрился на штурмовиков, Мортенсен ответил непоколебимым взглядом и предъявил ему ледяной, словно смерть, ультиматум:
- Мне нечего делить с тобой, брат, - произнес он.Но если ты сейчас не бросишь оружие, следующий твой вздох станет последним. Подумай об этом.
Грудь сержанта, в которую был направлен пистолет Саракоты, на мгновение застыла. На его покрытом шрамами лице мелькнуло отчаянное выражение, но спустя секунду его лицо смягчилось, и он небрежно бросил лазган на стол. С пьяной ухмылкой сержант откинулся на стуле, заложив руки за голову. Остальные гвардейцы, последовав его примеру, побросали оружие.
Мортенсен кивнул Конклину, который с размаху врезал рукоятью пистолета по вокс-динамику, разбив его вдребезги. Пока штурмовики по очереди подходили и забирали лазганы, Мортенсен демонстративно положил пистолет на ближайший стол.
- Кто здесь командует?спросил он мятежников.
- Я, - оскалился сержант.
Мортенсен развернулся, в его руке внезапно оказался молоток, устремившийся сержанту в лицо, стерев с него ухмылку. На стену позади сержанта брызнула кровь, от удара вольскианец с раздробленной челюстью свалился со стула, опрокинув стол.
Мортенсен видел, что сержант тянулся к рукояти ульевого кинжала-дирка, спрятанного в ботинке. Похоже, ветеран-вольскианец не был намерен сдаваться живым, считая штурмовиков исполнителями «правосудия» комиссара Фоско. Одна эта мысль вызывала у Мортенсена отвращение, но у него была задача, которую необходимо выполнить. Схватив кинжал, Мортенсен вскочил на скамью, а оттуда на стол. Спрыгнув со стола посреди быстро трезвеющих гвардейцев, майор схватил ближайшего из них за волосы и прижал к стене. Бросив молоток Мингелле, Мортенсен засунул острие кинжала в рот гвардейца, начавшего панически умолять о пощаде. Сжимая кинжал, майор растянул угол рта вольскианца, насколько это можно было, не разрезая.
- Кто здесь командует?голосом, исполненным угрозы, спросил он гвардейца.
Тот ответил немедленно, хотя ему мешал кинжал во рту:
- Вы!
Это повторили и другие вольскианцы. Достав кинжал изо рта солдата, Мортенсен приставил острие к его горлу, прижав его голову к стене. Свободной рукой майор начал расстегивать пояс, на котором держались брюки вольскианца. Гвардеец, выпучив глаза, протестующе захрипел.
Мортенсен сверкнул глазами.
- У меня есть вопросы. У тебя есть ответы. Если ты не дашь мне ответов, которые мне нужны, как твой сержант, ты покинешь это помещение по частям. Мы друг друга поняли, гвардеец?
Солдат Теневой Бригады кивнул. Мортенсен повторил жест.
- Где они держат комиссара Фоско?
Правда полилась из вольскианца как рвота, внезапно и безудержно.
Похоже, что мятежники организовали свою базу в районе полкового арсенала, стрельбища и полигона тактической подготовки.
Мортенсен еще не закончил. Одной рукой он расстегнул пояс гвардейца и закинул себе на плечо.
- И кто это «они»?
Ульевик, казалось, был удивлен, что майор еще не знает, но с аргументом в виде кинжала у горла он быстро все вспомнил:
- Гвардеец Квойц, гвардеец Ремирез, гвардеец 1-го класса Хекленброк
Мортенсен усмехнулся и прижал острие кинжала к губам вольскианца, чтобы тот заткнулся.
- Нет, нет, гвардеец. Кого мне надо убить, чтобы здесь стало тихо и спокойно?
Вольскианец замялся:
- Вы имеете в виду, кто здесь командует?
Мортенсен медленно кивнул.
Гвардеец осекся:
- Вы, сэр!
Некоторые штурмовики не удержались от улыбок. Мортенсен оглядел помещение.
- Новая техника штурма, - пошутил майор.Выбей дверь и задай вольскианцу пару трудных вопросов.
- Или не таких трудных, - добавил Засс.
- Противник!вдруг прошипел Конклин.
Штурмовики с профессиональной четкостью приступили к выполнению двух тактических задач: охранять пленных и прикрывать дверь. Засс и Мингелла укрылись за столами, Горски и Прайс уложили пленных лицом в пол. Саракота и Ведетт выдвинулись вперед, держа дверь столовой под прицелом только что захваченных лазгановвсе вне поля зрения противника.
Конклин открыл дверь шире, не желая, чтобы отряд был заперт в столовой, и укрылся за дверью в засаде, готовый прострелить коленные чашечки первому, кому не повезет войти.
Мортенсен, держа кинжал у горла вольскианца, протащил пленника вдоль стеныбрюки упали до лодыжек гвардейцаи направил пистолет на дверь, держа его параллельно стене.
Тяжелый топот и голоса наполнили коридор. Небольшая толпа гвардейцев, бегущих по коридору, встретилась с несколькими другими солдатами, идущими в противоположном направлении. В шуме топота и криков было трудно что-то различить, но кто-то явно прокричал «нашли их!»
Штурмовики напряглись, держа дверь под прицелом, пальцы замерли на спусковых крючках.
- На камбузе и на складетам мы их прижали!
Толпа пробежала дальше по коридору, устремившись к источнику новой информации, словно стая псов по следу.
Мортенсен снова повернулся к пленному.
- Ладно, у нас мало времени, поэтому я спрошу у тебя кое-что полегче. Я буду называть имена, а ты кивай. Капитан Экхардт?
Неохотный кивок; словно солдат думал, выдавать или нет.
- Лейтенант Шенкс?
Явный кивок; никто не любил Шенкса.
- Исидор?
- Лейтенант Исидор мертв, - сообщил гвардеец.