- Зачем им стрелять друг в друга, если можно стрелять в меня и моих людей?Мортенсен злобно усмехнулся.
- Я не знаю, - сказал Раск.Я слышал, ты пользуешься у них авторитетом, особенно у Гомеса и 2-го взвода.
- Кстати о святошах: как там архиерей Прид?
- Восков послал его успокоить 364-ю. Слушай, Зейн, пойми, это, собственно, и не мятеж. Несколько вольскианских офицеров раздали своим взводам оружие и взяли заложников.
- Заложников?
Раск вздохнул в вокс, прежде чем продолжить:
- Комиссара Фоско и его помощников.
Мортенсен опустил наушники с микрофоном и покачал головой.
- Доигрался сукин сын А я тебе говорил, - подмигнул он Ведетт.
- Мне жаль тебе это сообщать, Зейн, - добавил Раск.Я знаю, как ты относишься к нашему комиссару.
Мортенсен снова поднял наушники.
- На самом деле тебе не жаль.
- Да, и, наверное, многие из нас согласны с тобой, друг, но у нас тут небольшая проблема под названием устав. Мы должны подавить это восстание: Имперская Гвардия не ведет переговоров с мятежниками. Ты это прекрасно знаешь. Необходимо нейтрализовать командную структуру мятежников. Только тогда капитан Вальдемар направит в казармы флотские силы безопасности.
- А Фоско?
- Конечно, заложников надо освободить.
- Чтобы этот ублюдок мог и дальше сеять смерть? Если Фоско выберется оттуда живым, расстрелы будут идти день и ночь.
- Зейн, либо так, либо мы сами пойдем под расстрел, когда прибудем на Спецгаст.
- Я и мои бойцымы инструменты имперской справедливости; левая рука Бога-Императора, если угодно. В этом я не сомневаюсь.
- Ваша верность Императору не подлежит никаким сомнениям, - уверил его Раск с красноречием опытного торговца.Поэтому я разговариваю сейчас с тобой, вместо того, чтобы вести бессмысленные переговоры с мятежниками.
Но Мортенсен еще не до конца излил свою горечь.
- Своими жестокими расправами Фоско вызвал возмущение вольскианцев. Они и сами не робкого десятка и решили нанести ответный удар. А теперь мне и моим людям придется разгребать это дерьмо и проливать кровь наших братьев гвардейцев. Я даже не знаю. Что посеешь, то и пожнешь. Я чувствовал, что это случится неизбежно. Комиссариату нужны люди с твердым характером, а не палачи. Они должны быть лучшими из нас, а не худшими. Я о чем: кастрация, вечное рабство, отрезание языкас каких пор эти наказания стали применять к солдатам? Но я полагаю, это позволяет сэкономить боеприпасы на расстрелах, потому что большинство наказанных таким образом предпочтут совершить самоубийство
- Майор Мортенсен, вы, как и я, получили приказ.
Ультиматум Раска повис в спертом воздухе коридора.
Саракота шагнул назад, пропуская обратно Конклина и Прайса. Они притащили ящик с инструментами, которые бесцеремонно вывалили на палубу рядом с телом Дидерика. Среди инструментов-насадок для сервиторов и банок с благословенными маслами Мортенсен разглядел фонари, несколько ржавых аккумуляторов, связку грязных респираторов и плазменный резак.
Майор хмыкнул.
- У нас есть план?наконец спросил он Раска.
- Да, он тебе понравится.
III
- Это худший план, который я когда-либо слышал, - объявил Венделл Конклин.А я слышал много всякого дерьма.
- Поможешь с этим?спросил Мортенсен мастер-сержанта, больше для того, чтобы заставить его заткнуться.
Ведетт плазменным резаком прорезала в палубе подобие люка с рваными краями и отошла назад. Подхватив кусок металла из палубного настила, Мортенсен и Конклин подняли его и с помощью Горски и Мингеллы оттащили импровизированный люк в сторону.
Засс посветил фонарем в открывшееся отверстие, но отскочил назад от поднявшейся из-под палубы жуткой вони. Это была невероятная смесь химического дыма и застоявшихся нечистот.
Ведетт прорезала не только палубу, но и верхнюю секцию трубы подпалубной канализации. Зажав нос и рот рукавом, Засс склонился над люком, снова посветил в сочащуюся нечистотами трубу, и удовлетворенно выпрямился.
- Неплохо, - кивнул Мортенсен, подойдя, чтобы взглянуть. Снова здесь пригодились математические таланты Засса. Пользуясь самыми примитивными описаниями, которые капитан Раск смог извлечь из когитаторов мостика, адъютант Мортенсена обнаружил канализационную трубу, проходившую под каютой Прайса и Саракоты.
- Нам понадобятся респираторы, - сказала Ведетт, бросив плазменный резак.
- Да уж, - согласился Мингелла, закрывая рот беретом.
- Один из них не работает, - сообщил Конклин.
- Наверное, это твой, - усмехнулся Мортенсен и повернулся к Зассу. - Труба идет в трюм на самое днище, говоришь?
Адъютант кивнул.
- Трюмные отсеки проходят вдоль всей длины корабля. Если данные, которые предоставил капитан Раск, верны хотя бы наполовину, отсюда мы сможем добраться до нижнего участка казарменных палуб.
- Плазменный резак?
- Вся энергия выработана, - сообщила Ведетт.
- Тогда мы можем только надеяться, что там на другой стороне будет какой-нибудь люк техобслуживания, - мрачно размышлял вслух Мортенсен.
- Вот дерьмо, - вздохнул Мингелла, его уродливое лицо, скривившись, выглядело еще страшнее, чем обычно.
- Да, - кивнул майор.Приятной прогулки не выйдет, и когда мы доберемся до казарменных палуб, действуйте так, чтобы это купание в дерьме не оказалось напрасным.
Втиснувшись в трубу, Мортенсен, согнувшись, присел в зловонную лужу сточной воды. Его брюки с красными лампасами пропитались грязью и маслом. Он втащил в трубу свой пояс с кобурой и автопистолетом, который перед этим отложил на палубу. Положив пояс с кобурой перед собой на колени, он добавил туда же включенный фонарь и молоток-гвоздодер, который нашел в ящике с инструментами. Устрашающего вида клин-коготь на одном конце молотка показался майору подходящим и для возможного устранения препятствий в трубе, и для проламывания вражеских черепов.
- Кто-то хочет сказать последнее слово, прежде чем мы начнем?спросил Мортенсен своих штурмовиков. Когда никто не ответил, он мрачно добавил, - Есть идеи получше?
Снова молчание.
Приняв его как знак согласия, Мортенсен надел на лицо громоздкий резиновый респиратор, лег голой грудью на дно трубы, и, толкая перед собой пояс с кобурой, фонарь и молоток, пополз вперед, работая локтями и ногами. Его отнюдь не радовал тот факт, что его оружие мокнет в смеси химических отходов и нечистот, но в трубе не было свободного пространства, чтобы выхватить пистолет из кобуры с пояса, и Мортенсен решил, что лучше держать кобуру с пистолетом перед собой, на случай, если придется его доставать.
Одной клаустрофобией путешествие по канализации не ограничивалось. Мортенсен полз по холодному металлу трубы, работая мышцами плеч и спины, но труба, казалось, мстительно сдавливала его в ответ. И это было еще не самое худшее. Респираторы были старые и потрескавшиеся, и пропускали большую часть того смрада, от которого должны были хоть как-то защищать. Через несколько метров пути труба наполнилась эхом звуков рвоты Конклина и Прайса, блюющих в свои респираторы. Когда какофония рвотных спазмов стихла, Мортенсен окликнул своих солдат, убедившись, что они не задохнулись. Мастер-сержант, выругавшись, сообщил, что запах собственной блевотины лучше, чем то, в чем им приходится ползти.
Дальше последовали часы мучительного путешествия ползком по трубе. Заляпанный грязью фонарь Мортенсена освещал казавшиеся бесконечными метр за метром ржавого грязного металла, по мере того, как майор протискивался дальше сквозь нечистоты. Мышцы горели от напряжения, легкие, истосковавшиеся по чистому воздуху, со страшным хрипом втягивали зловоние. По пути у Мортенсена было более чем достаточно времени, чтобы обдумать предстоящую им задачу.
Задача, поставленная Раском, была проста. Избегая препятствий в виде переборок, заблокированных отсеков и перестрелок с мятежниками, добраться до казарменных палуб через трюмные отсеки, тянувшиеся вдоль всего корпуса по самому днищу корабля. Конклин предложил сократить путь и соединиться с одной из изолированных групп лоялистов, державшихся в некоторых отсеках казарменных палуб правого борта, но Раск этого не рекомендовал. Он сказал сержанту, что группы солдат, не присоединившихся к мятежу, в основном безоружны, а те, у которых есть оружие, имеют очень мало боеприпасов. Большинство из них отрезаны более сильными и лучше вооруженными группами мятежников, многие ранены, и в таком положении они скорее будут помехой, чем помощью для штурмовиков.
План операции Раска был больше рассчитан на скрытность и мобильность. И Мортенсен был вынужден с этим согласиться. Его бойцы, вооруженные одними пистолетами, были снаряжены явно недостаточно для прямого штурма. Капитан предлагал быстрый и внезапный удар в самое сердце мятежа«отрубить гадюке голову», как он выразился. Раск считал, что именно такая операция имеет наилучшие шансы на успеха успехом операции считалось освобождение всех уцелевших заложников и безоговорочная капитуляция или уничтожение мятежных солдат Теневой Бригады. Тогда и только тогда командир «Избавления» капитан Вальдемар отдаст приказ флотским силовикам обеспечить безопасность на казарменных палубах.
Определить местонахождение заложников и тех, кто их удерживаетотдельная задача сама по себе. Раск даже не знал, кто именно из мятежников взял в заложники комиссара и его помощников, и где они находятся. Наиболее вероятные кандидатытрое вольскианских офицеров, два лейтенанта и капитан, чьи взводы стали основной целью гнева комиссара Фоско.
Ротный капитан Обадайя Экхардт, старший лейтенант Дизель Шенкс и лейтенант Нильс Исидор потеряли нескольких своих людей из-за кампании, которую затеял Фоско с целью отучить солдат 1001-й бригады от их ульевых традиций и обычаев. Вместо того, чтобы погрузиться в культуру Теневой Бригады и использовать ее как фактор усиления и объединения, как сделал Раск, Фоско попытался искоренить ее. Он считал, что сила Имперской Гвардиив ее единообразии: миллиарды душ, устремленных в одном направлении. И не стоит тратить время, выискивая сильные стороны и потакая склонностям отдельных солдат или подразделений.
Такой подход не устраивал и Мортенсеначей неподражаемый стиль командования сделал его целью для подобных обвинений. Без дипломатичности и красноречия Раска «Отряд Искупления» давно мог бы стать мишенью для Фоско или какого-нибудь другого кровожадного пуританина. В Схоле Прогениум всегда хватало фанатиков-садистов вроде Фоско, но Мортенсен не брал таких в свой отрядчто, к несчастью, заставляло выглядеть «Отряд Искупления» еще более странным и необычным на фоне тех самых единообразных миллиардов душ, которые пытались культивировать люди, подобные Фоско.
Независимо от того, как относился майор к комиссару Фоско, ситуация требовала попытаться спасти заложников, а Экхардт, Шенкс, Исидор и их сообщники должны быть нейтрализованы. Таков удел штурмовиков. Быть лучшими. Быть выше полковой вражды и дрязг, и делать дело Императора, куда бы это их ни привело.
В этот момент дело Императора внезапно привело Мортенсена вниз головой сквозь дыру в дне трубы прямо в глубокую яму, полную нечистот и химических отходов.
Барахтаясь в маслянистой жиже, Мортенсен слышал всплески других штурмовиков, падающих в яму. Фонарь майора едва пробивал тьму, его призрачный луч выхватывал из мрака судорожно дергающиеся ноги в ботинках.
Когда его ноги коснулись чего-то успокаивающе твердого, майор оттолкнулся, и, снова выплыв на поверхность, набрал в легкие зловонного воздуха. Как и все, он задыхался, кашлял и отплевывался, его горло отказывалось принять ужасный смрад.
Сорвав респиратор, Мортенсен отбросил бесполезную штуку, и постепенно, барахтаясь в воде, как раненое животное, приспособился дышать этим зловонием. Другие последовали его примеру, кашляя и отплевываясь в застойную черную воду вокруг.
Свет фонаря прорезал чернильную тьму: вероятно, это был первый свет, проникший сюда за столетия. Они были в самых глубинах недр корабля, в одном из смрадных трюмных отстойников, в которые сливалась вся моча, масло, кровь, и все остальное, притягиваемое к килю судна неумолимой силой искусственной гравитации. Воздухесли он заслуживал такого названиябыл едко-вонючим и затхлым, каким он и должен быть в трюмном отсеке, среди ржавых канализационных труб и булькающей гнилой жижи.
Мортенсен посветил фонарем на своих солдат. Они являли собой то еще зрелище: словно близнецы, неотличимые друг от друга, перемазанные в трюмной грязи.
- Засс?
- Постараемся избегать глубоких мест. Лучше не плавать в этом дерьме.
- Согласен.
Мортенсен повернул свой фонарь на трубу, из которой они выпали, осветив зияющее отверстие. Труба была покрыта ржавчиной и гнилью, вся ее нижняя часть, с того места, откуда они вывалились, была разъедена коррозией от ядовитой слизи, в которой они ползли.
- Дальше просто, - сказал адъютант, откашливаясь и сплевывая.Надо идти вдоль этой трубы, пока она не пересечется с паропроводом. Тогда мы точно будем знать, что находимся под казарменной палубой.
- А этот паропроводты узнаешь его, когда увидишь?
Засс кивнул.
В отсеках днища корабля был словно другой мир, и Мортенсену было трудно представить, что это место существовало всего в нескольких сотнях метров от подошв его ботинок, когда он шагал по палубе по обычным полковым делам. Здесь царила непроницаемая тьма над поверхностью столь же черной булькающей слизи. Фонари штурмовиков осветили обитателей этого дна: наверное, в первый раз с того времени, как эскортный авианосец «Избавление» сошел с верфей, когда он был еще молодым кораблем, жаждавшим битв и полетов сквозь космос. За прошедшие с тех пор тысячелетия в отсеках днища развилась своя экосистема.
В сточных водах, загрязненных нефтехимическими отходами, размножались бактерии, питавшиеся углеводородами. Они, в свою очередь, служили пищей крошечным вшам и другим хитиновым членистоногим, обитавшим и над поверхностью слизистой жижи, и под ней. Со всех твердых поверхностей, в том числе и с ржавых труб свешивались навозные поганки, к ним, словно к клейкой бумаге-мухоловке, приклеивались членистоногие, и поганки всасывали их через свою фекальную поверхность. Потомки живших на корабле крыс, превратившиеся в одни сплошные розовато-прозрачные хвосты с парой острых челюстей на одном конце, скользили, извиваясь, в черной воде. Мортенсен подумал, кто здесь мог охотиться на мускулистых и подвижных крысохвостов, и надеялся, что на них эта отвратительная пищевая цепочка и заканчивается.
Они уже второй час шли в черной жиже по отсекам днища, когда он получил ответ на этот вопрос.
Из переборки выступала толстая сломанная труба, ее разбитый конец нависал над маслянистой поверхностью сточных вод, из него вытекала ржавая слизь. Когда фонарь осветил бледный силуэт чего-то ужасного в трубе, Мортенсен замер, вскинув автопистолет. Неожиданным был главным образом размер этого существа: ракообразное с длинными и тонкими конечностямимножеством дергающихся ног и тонких клешней, тянувшихся и хватавших что-то в трубе. Оно возвышалось над ними, его многочисленные конечности росли из полупрозрачного панциря, сквозь который были видны отвратительные внутренности твари. Панцирь имел форму омерзительного цветка, толстого внизутам находилась непрерывно жрущая пасть, к которой снующие туда-сюда клешни все время подносили кусочки еды. Вершина панциря представляла собой изогнутую трубу конической формы, и снова расширялась, словно конец горна или мушкетона.
Когда штурмовики подошли ближе, Мортенсен поднял руку, приказывая остановиться. Огромная тварь, казалось, была очень увлечена своим деломпожиранием целого гнезда кишащих крысохвостов. Майор медленно подошел, осторожно перебравшись через трубу. Большая клешня ракообразного потянулась к нему, вцепившись в ботинок штурмовика, но Мортенсен отбил ее в сторону стволом пистолета. Тварь ощетинилась клешнями, приготовившись атаковать, ее тело замерло, из трубы в воду посыпались куски крысохвостов. Ведетт и Горски навели на нее свои пистолеты, но Мортенсен, подняв свободную руку, жестом показал штурмовикам, что они должны перебраться через трубу позади него.
Мингелла и Саракота быстро перелезли через трубу, за ними последовали остальные. Тварь тыкала клешнями туда-сюда, реагируя на новое движение. Когда весь отряд перебрался через трубу, за ними осторожно, шаг за шагом, последовал Мортенсен. Через несколько мгновений мерзкое существо вернулось к пожиранию крысохвостов.
Спустя еще несколько сотен метров пути, Засс наконец остановился.
- Я думаю, это здесь.
- Ты думаешь?проворчал Конклин.
Адъютант направил свет своего фонаря во мрак наверху. Другие штурмовики тоже стали светить туда.